Сказание об Иле

Но вот в чем незадача… Вышло так, что вдруг не две его руки, а сразу дюжину увидел Роха перед собой. И все они его плоть от плоти: запутались, сцепились крепко с волосами; и не было в нем силы, чтобы совладать с двенадцатью руками. От бессильной злобы он зарычал, как зверь, запутался в ее волосах, как в сетях, и стал беспомощен и ничтожен.

– Говорю же, не убить меня ? ни тебе и никому другому! Не тобой проклятие наложено, не тобой и снято будет! – Аллая мотнула головой, ее волосы черной тучей приподнялись вверх и с силой опустились вниз; прогремел грохот, подобный удару кнута.

Роху отшвырнуло в сторону. Он оказался в дальнем углу и сразу посмотрел себе на руки, их снова было две.

– О как хотела бы вернуть я все назад… Сестру понять и отпустить ее… Не плести путы, в которых сама и окажусь. Хотела бы, но не могу. Все уж позади, назад дороги скрыты. Но было Откровение мне ? искра надежды, ? как отмотать клубок назад, распутать и разорвать оковы.

Я помогу тебе, и мать свою ты обретешь, да и тех прежних, кому ты дорог, и новых, кем будешь дорожить. Ты вернешь младенца. И будет всем награда: я прощение и смерть так заслужу, родители дитя любимое свое получат, ты завершишь то, что начертано тебе и роду твоему.

В спину повеяло холодом, удивленный пророчествами, Роха даже не заметил, как у его лица полетели снежинки.

Аллая развернулась к посланнику:

– Все что надо теперь есть в тебе. А главное, знай! Ты сын Илеи, тебе иди по ее следам. Что ей не удалось, тебе начертано доделать: младенца вернуть родителям его. Озеро большое, синее, туда ты и иди, там найдешь кораблик и младенца.

– Да как же я найду его? И где?

– Там! – Аллая указала на то место на его груди, где отметиной зияла не зажившая рана. – Все там… Иди и делай то, для чего пришел в этот мир. – Ее руки приблизились к лицу Рохи.

– Пойдем же вместе, коль хочешь ты поправить все, – предложил Роха. – Нам двоим сподручней станет искать того младенца. Что я могу один?

– Хитер ты или глуп, коль разумеешь, что все так просто, а может, трусишь ты? Никак нельзя идти нам вместе, и могла бы ? не пошла. Все должно сделаться людьми, а именно тобою. А я ведь ведьма! Не отличаю худо от добра. Но хочу покоя. Смерти! Дай же мне ее, если сможешь! – прорычала Аллая. – Нет? Тогда ступай как хочешь, я помогла тебе, лечила, посвятила в тайны. Чего же ждешь еще? Иди, зло меня охватывает все сильней.

– Как же это?.. – вдруг оробел Роха. – Там зима, а я в тряпье худом, да и рана ноет не зажившая еще. Как идти-то мне? Останусь я… До тепла побуду.

– Зима? В тряпье худом?!– Руки Аллаи снова оказались около лица Рохи, словно волна во время бури, взметнулась ее косматая грива. – Пош-ш-шел в-о-он! – зашипела она, как росомаха, и с силой вытолкнула Роху прочь.

Посланник кубарем вылетел наружу.

А что же было дальше? Дальше наступила тишина, и все встало по местам.

Роха и не заметил, как ночь сменилась днем, а на место зимы заступила весна и снег растаял.

(часть 2-я) Проведение

Возвращение

Все быстро проносилось мимо. От пристального вглядывания в эту бесконечную круговерть он пошатнулся и едва не рухнул в поток. Глаза безумца уставились на воду. Течение нещадно гнало его прочь. Он казался надоедливой соринкой в огромном оке.

Еще момент, и как ударом молнии, его пронзил ледяной холод. Через плотно стиснутые зубы на белый свет вырвался рык:

– Ур-р-р!

Его трясло.

Собрав себя по частям, он наконец сделал первый шаг. За ним последовал другой и третий, и так он побрел назад, к тому берегу, что был для него ближе.

Достигнув суши, человек уселся на теплые камни.

Пусто. Какие-то проблески, как мотыльки, трепыхались и маячили в его голове, но он не успевал их осмыслить. Не до того…

Внутри все выло.

Стянуть с ноги единственную, разбухшую от воды чуню оказалось делом непростым.

«Верно, другую унесло течением?» – подумал он, не найдя ей пару, и тут же немало удивился. Способность мыслить вернулась к нему вместе со слетевшей с ноги раскисшей «колодкой».

Пронизанное солнечными лучами, теплое и чистое небо простиралось над его головой, он прищурился. Теперь он окончательно согрелся. Настало время осмотреться.

Напротив отвесной стеной возвышалась гора. Он прошелся взглядом по ее контурам. Было такое впечатление, что деревья на ее почти отвесных склонах не росли, а карабкались, хватаясь ветвями за мох и камни. Разделенная надвое вершина горы упиралась в небо.

Вдруг совсем рядом, там, где изъеденный водой ствол некогда могучего дерева выползал из воды, его глаза уловили движение. Это была птица. Сверкнув бронзовым отливом своего оперения, подобно стреле, она вонзилась в водную гладь.

Вырвав оттуда жирную рыбину с серебристой чешуей, птица сделала еще мах крылом и в один миг оказалась над его головой. Там птица расцепила когти и бросила свою добычу. Рыба упала на теплые камни всего в паре шагов от него. Потрепыхавшись на них, как на печных углях, рыба замерла. Птица вернулась вновь к полусгнившему бревну и снова вонзилась в ревущий поток. Как и в предыдущий раз, в ее когтях оказалась рыба. На этот раз она перелетела на другой берег, села на поросший лишайником валун и принялась острым клювом выдирать серебристую чешую, добираясь до свежей и сочной плоти. Первая рыбина так и лежала недалеко от него на горячих камнях.

Неожиданно в нем проснулось чувство голода. Перевернувшись на бок, он с трудом добрался до оставленной для него добычи. И вот, разрывая красную плоть, он уже запихивал ее в рот. Заново открывая для себя вкус еды, в конце концов он насытился. А потом опустился на колени и припал к воде. И так, подобно животному, он с жадностью втягивал холодную влагу до тех пор, пока не утолил жажду. Он застыл на месте, когда вдруг увидел под собой того, кто следил за ним прямо из воды и повторял каждое его движение. На лице в отражении дернулись мускулы.

– Человек… я – человек…

В этот момент неожиданно над головой раздался крик. Такой пронзительный, что казалось, сейчас мог бы вывернуть его наизнанку. Человек закрыл уши ладонями и до боли сжал голову так, если бы поместил ее в тиски. Следом он поднял глаза, пытаясь разглядеть виновника сего невыносимого крика, и тут же по ним полоснула яркая, ослепительная вспышка. Его веки быстро сомкнулись, но он не отступился и, немного выждав, опять взглянул на небо. Там в бесконечной синеве парила та же птица. От солнечных вспышек, пульсирующих на ее крыльях, померкло в глазах. В голове неумолимо, все сильнее и сильнее проникая до самых потаенных глубин сознания, нарастал крик таинственной птицы. Стараясь избавить себя от этого вопля, он со всего маху рухнул в воду. Лицо уткнулось в колючий ил.

В этот момент Роха вспомнил все.

Нет, он не боялся вернуться. Не мучила и мысль: примут ли, поймут, поверят ли его словам? Сумеет ли оправдаться, коль обвинения в предательстве на нем? Нет не за этим возвращался Роха, но в убеждении твердом – кончик нити, той, что приведет его к звездному младенцу, здесь, в Иле. Ту нить предстоит найти и ухватиться за нее.

Роха немного прошел вдоль реки дорогой, знакомой с детства, помня слова Аллаи о том, что Иль теперь другой. Роха был готов ко всему. Пока же все казалось прежним, таким же, как тогда, когда Мастеровой впервые привел его сюда.

Где-то здесь, в реке Снирь, ночью ловили они рыбу курангу, а на заре смотрели на шерсторогих оленей, пришедших на ее берега утолять жажду. Все те же места, родные, пышущие первозданной красотой, окружали Роху.

Вот и то высоченное дерево, а под ним осока, что выше человеческого роста, и где-то в ней пряталась тропа. Петляя, она спускалась вниз к звонкому ручью, змейкой проползала по цветущей и жужжащей поляне, а дальше взбиралась на пригорок и приводила к резным дворикам. Там за узорными оградами жили старцы ? собиратели меда. Воспитанник мастерового всегда останавливался у них.

Спасенный нашел тропу. По ней давно никто не ходил, она заросла. Ручей не звенел, поляна хоть и была такой же, как прежде, но не было на ней цветов.

Потратив на путь полдня, стоял Роха на том самом месте, где некогда и жили старцы.

Ни двориков, ни изб, а лишь остатки пепелища, да и те давно уж заросли травой.

Не теряя времени, Роха продолжил путь. Чем дольше шел, тем больше и больше замечал он перемены.

Небо, всегда наполненное светом и чистотою прежде, теперь поблескивало мелкими крупинками, как серебром. Как будто в нем роились мошкара и тучки гнуса, что чешуйками своими играли на свету. И дымка сизая, стелющаяся по земле, не была туманом и серой отдавала.

Не слышно было пения птиц, как прежде, и только редкие их крики сквозь стон деревьев прорывались. Без сомнения, сбывались пророчества Аллаи. Пред Рохой был теперь не Иль, а подобие Закрая.

Он перешел на бег. Роха почувствовал себя диким зверем, ловким и проворным. Пригнулся, свернул с тропы и, дыша, как лис, уходящий от преследователей, скрылся в перелеске. Он слышал биение собственного сердца, но не знал усталости.

К вечеру Роха оказался на краю пустыря. Раньше это был сторожевой хутор, а теперь голая рыжая плешь. Было ощущение, что люди отсюда не ушли, а пропали вместе со всеми постройками. Воспитанник мастерового окинул взглядом весь пустырь. Его глаза задержались на той точке, где некогда стояла наблюдательная башня. Она возвышалась над всей округой, и с нее хорошо просматривалась дорога, та, что тянулась через весь Иль и разделялась на южный и восточный рукава. Южный уходил в рыжую землю ? Каргун, а восточный ? в Закрай. С самой высокой точки башни и до земли опускался сигнальный рог. Роха вспомнил, как однажды зимой он мальчишкой, подначенный приятелями сорванцами, влез на нее и, оседлав тот рог, скатился вниз. Вот было шума и веселья…

Как уже было сказано, сейчас Роха не знал усталости. И не было сомнений в том, что мог бы он без опасения идти хоть днем, хоть ночью из края в край. И не было в Иле тех, кто представлял бы для Рохи опасность прежде. Ни зверь, ни человек не угрожали здесь ему, теперь же никто не мог перед ним за это поручиться. Он вспомнил Мастерового. Как не хватало ему отца. Роха отлично помнил день, когда тот уходил по старой заброшенной дороге. Не думал он тогда, что виделся с Мастеровым в последний раз.