Лелег

– А что такого? Разве ж я делал?

– Да ты жевал! Представь, подходишь к даме с самыми благородными намерениями и далеко идущими планами, а та семечки лущит или, скажем, котлету уминает. Интересно тебе с такой будет?

– Так ведь у неё ноги даже не от груди, а от зубов. И зачем ей такие длинные зубы? Мы в ресторане, тут и положено жевать.

– Не понял? Объясняю. Женщина – она везде женщина. Ну и что с того, что официантка? Прежде всего, милейшее создание, девушка, к тому же такая красотка. Мы при погонах, олицетворение мужеского начала: сила, упорство и твёрдость в достижении цели. Какая разница, официантка ли это, уборщица, премьер-министр или жена, в конце концов?

– Капитан прав, чёрт возьми, – доктора немного развезло, и он готов был вступать в споры, витийствовать, доказывать, отстаивать, бороться. – Женщина, Константин, это тайна. Это, знаешь ли, вообще неземное создание. Её всю жизнь познавать нужно. И ведь что получается? А? Я вас спрашиваю!

– Я таки да понятия не имею, – Володин глядел на захмелевших философов с иронией. – Вот моя Людка на прошлой неделе, когда после гостей пытался к ней в самые тайны космические влезть, так мне заехала под дых, что я съёжился до размера цуцика на морозе. И силища такая у ней оказалась. Вот тайна-то.

– А получается, братцы вы мои, следующее, – доктор продолжал свою мысль, пропустив слова прапорщика мимо ушей. – Познать женщину не-воз-мо-ж-ж-ж-но!

– Что, никак? – Бирюков хитровато сощурился. – Я всё же поэкспериментирую. Время терпит. Вдруг познаю?

– И-и-и не пытайся даже. Это в принципе невозможно. А экспериментировать… Кто же запрещает? Пожалуйста. Если пронюхаю, что свои опыты около моей Ленки проводишь, ноги вырву. Без наркоза. Понял?

– Ша-ша-ша! О чём речь? Ты мне друг?

– Друг.

– Так вот запомни, если друг! Для меня жена друга – святое, понял?

– Вот за это, я иметь в виду и крупным планом, – Костя разлил по рюмкам коньяк, – стоит выпить стоя.

– Братцы, как я вас люблю! – доктор расчувствовался в очередной раз и потянулся обниматься через стол.

– Ну-ну-ну, – капитан оглянулся на официантку, что покатывалась со смеху, наблюдая за компанией из своего закуточка у буфета. – Потом целоваться будем, нечего народ смешить.

– Да-да, друзья, надо взять себя в руки. Не будем распылять чувств, господа офицеры, по пространству. «Господа офице-е-е-ры, голубые князья».

– Ну, ясно. Раз на белогвардейщину потянуло, значит, пора на воздух. Доктор, на улице споём, хорошо? – Бирюков отыскал глазами их добрую фею, кивнул, чтобы подошла.

– Мы, собственно, так наелись, что чуть теплоход не прозевали, – глянул на часы. – Королева, счёт, пожалуйста. И, будьте любезны, принесите самую большую, самую великолепную шоколадку.

– Для любимой? – официантка несколько сузила улыбку, что свидетельствовало о возникшем вдруг подобии ревности.

– Конечно! Не для доктора же, – и в очередной раз одернул старшего лейтенанта, который пытался снова затянуть: «Господа-а-а офице…»

– Ой, не надо так его! – заступилась девушка за Савватиева. – Такой хороший человек. Я всё слышала, между прочим, и мне очень понравилось, как он про женщин говорил.

Теперь Бирюкову пришлось испытать ревность. Не любил капитан оставаться на втором плане и всяческими доступными средствами тому противился. Когда шоколадка, огромная такая, была принесена, он, направив Геннадия в сторону выхода, куда тот двинулся на автопилоте, взял девушку за руку, склонился и поцеловал мягкую ладошку, вложив в поцелуй столько страсти, что официантка от неожиданности раскраснелась. А капитан, не выпуская ладошку, сунул шоколадку.

– Это королеве. От офицеров космодрома Плесецк. За то, что она самая красивая из существующих в мире ресторанных работников, а может быть, да и не может, а точно, на всём белом свете одна такая.

Выпрямился, надел фуражку и, молодцевато козырнув, решительно прошагал к дверям, всей спиной ощущая, как вслед ему летят воздушные поцелуи и полные грёз взгляды. Да-а-а. В те годы военных любили искренне.

Билеты купили в одну каюту, четырёхместную. Как сюрприз для всех троих, перед самым отчаливанием ввалился начальник заставы Куприянчук.

– Иокаламэнэ!!! Ты откуда? – Бирюков, от души обрадовавшись, протянул руку. – Вот удружил. Мы боялись, подселят какого-нибудь зануду. Ребята, гуляем! Откуда ж ты взялся, рассказывай.

– Ты думал, морями только ракетчикам ходить дозволено? Запомни, пограничники на суше, на воде, да и в небесах короли.

– Точно, начальник. Мы одну королеву чуть с собой не прихватили.

– Танюшу, что ли?

– Ой, а как звать, даже не поинтересовались. Вот растяпы!

– Да Танюша, Танюша. Классная девчонка! Давно знакомы. Как в Архангельск приезжаем, сразу к ней. У неё всегда вкуснее, чем где-либо. Гипноз у Татьяны такой. Даже если гадость какую-нибудь подаст, всё равно жуёшь и умиляешься: ой, вкусно, ой, как аппетитно, Танечка. Да какая ж Вы красивая на лицо.

– Ха-ха-ха! – заржал Володин громче обычного, как бы в отместку философским измышлениям своих высокообразованных собутыльников. – Я сразу иметь в виду и крупным планом, ведьма она.

– Эй, хохма, повторённая дважды, уже не хохма.

– Вы хочете песен? Их есть у меня, пожалуйста: «Не сама машина ходит, тракторист машину водит».

– «И чтоб не грянула война
В душе, исполненной сомнений.
Но нет, теперь она полна
Красы беременно-весенней».

– Квантовая гравитация, господа офицеры, бозоны Хигса. Конвергентное гуманитарное научное сообщество, Бирюков, может помочь сделать нашу страну великой. Но, боже ж мой, какие мы яйцеголовые всё же!

– Специфика российского мировосприятия, ничего не попишешь.

«Чу-чу-чу – стучат, стучат копыта.
Чу-чу-чу – ударил пулемёт.
Белая гвардия наголо разбита,
А красную гвардию никто не разобьёт!»

– Начались в деревне танцы. А ведь всем известно, до появления импрессионистов никто не интересовался красотой жизни большого города. Ты импрессионист, Бирюков?

– Стоп, это шо за на хрен? Как мне мозг рвёт.

– Тебя в коровник заведи, ты там и затеряешься.

– Вот теперь понятно, кто моё масло с хлеба слизывал, а ещё ахвицер.

– Ваша меркантильность, прапорщик, может конкурировать только с вашей алчностью.

– Не, ну это был-таки выстрел, достойный кайзера Вильгельма с его железной каской на голове.

– Костя, у тебя болезнь Дауна написана на лбу большими буквами.

– Ой, я вас прошу! Зачем делать себе беременной голову и париться по поводу? Шихер, михер, абы гихер? Тётя лошадь при большой тёте Жене. А тётя Женя, как выяснилось, ведьма. Как и тётя Таня.

– А кто из баб не ведьмы? Если женщине подрезать крылья, она полетит на метле, – Куприянчук под общий смех расстегнул портфель и извлёк пару бутылок всё того же коньяка. – Это от неё, от Татьяны. Вам всем горячий приветик передала. Да… так вот, бабы – все ведьмы. Только одни ведьмы добрые, а другие – злые. Тут уж как повезёт. На первый взгляд не всегда поймёшь. А бывает, что в одной и та, и другая живут. Как в моей благоверной, к примеру.