Лелег

– И в моей тоже! Или вы думаете, я вешаю вам лапшу на уши? – не замедлил вставить прапорщик. – Людка моя, она вам не шлёма из дурдома, она, знаешь ли…

– Да плавали, знаем, – Бирюков осадил Костю. – Ты лучше стаканы организуй и проверь, когда ресторан открывается.

– Граждане, не пытайтесь преградить путь товарному составу! Какой ресторан, с видом на море и обратно? Нету тут никакого ресторана, а то я не в курсах.

– Ну, буфет, без разницы. Проверь ассортимент. Может, девочки знакомые встретятся? Пивка попробуй раздобыть. Пообещай, что за ценой не постоим.

– Всё понял, товарищ капитан, лечу, – и прежде, чем выскочить в коридор, состроил на физиономии ехидну. – Будете ждать до тех пор, пока волосы на ладонях не вырастут. Как это там у вас? «Мой лазоревый цветочек, переполнилась душа красотой любовных строчек и летит к тебе, спеша»? Гы-гы-гы.

– Вот балаболка, раздолбай! – высказался Бирюков, когда прапорщик исчез. – Обязательно влезет со своей одесской тарабарщиной, он её, как марксизм-ленинизм, изучает, помешался совсем. Но мужик отличный. Ничего не скажешь. На нём практически вся связь держится. С закрытыми глазами любую аппаратуру разберёт и соберёт. Начинал простым солдатом, теперь вон, каков орёл, прапорщик целый! Божок говаривал, что собирается ему офицерскую должность устроить. Так что станет лейтенантом скоро.

– Дай-то бог, – Куприянчук тоже уважал Костю, поскольку тот, будучи безотказным, всю заставу переоборудовал по-современному. – С таким в разведку не страшно. Гляжу, тебя уже цитируют? Это из того, что опубликовали в «Правде Севера»?

– Вот мы сейчас и поглядим, каков разведчик, – Бирюков, слегка покраснев то ли от досады, что про стихи Куприянчук знает, то ли от удовольствия, улыбнулся. – Не боись, отцы родные, парень шустрый. А вот Людка его. Стервоза, я вам доложу! Гоняет Костю, как Сидорову козу. Однажды попал и я под горячую руку, еле ноги унёс. Схватила тряпку, давай меня охаживать, сама чуть ли не матом: алкаши несчастные, одни бабы на уме, вон из моего дома, мужа будете мне развращать тут. И так далее. Зашёл на свою голову. Говорю Косте, табличку на дверь привесь: «Пьяным и в нетрезвом виде запрещено – вход, вполз, влёт и телепортация»! Ха-ха-ха.

– Поделом, – Куприянчук тоже рассмеялся. – Ты ещё и от моей Галины схлопочешь. Они с Людмилой подруги. Слышал бы ты, Бирюков, как тебе косточки перемывают, когда сходятся.

– Что им ещё остаётся? У них ведь мужья солидные, куда нам до них, – капитана-связиста речь начальника заставы задела за живое. – Все они, на первый взгляд, идеальные. Хозяйки!

– Не понял, что за претензии? – Куприянчук перестал улыбаться, сдвинул брови. – Ты на поворотах-то притормаживай, мальчик, неровен час, сломаешь чего-нибудь себе.

– Ну, докладывайте про доклады, что я цитировать должен[40 - Высказывание Л. И. Брежнева, распространённое кем-то из журналистов.]. Не беспокойся, начальничек. Не такие повороты проскакивали. Да на скорости. Вы за своими бабами получше бы присматривали. Знаем мы, видали. Пальчиком помани, и побегут. Порядочности на себя напускают.

– Погоди, капитан, – вмешался, предвидя скандал, доктор. – Всех женщин под одну гребёнку не надо. Мало ли, с кем ты шляешься по кабакам. Не все же такие.

– А какие они, не все? – распалялся опьяневший Бирюков. – Нет, ты мне скажи, эскулап, какие они такие, чтоб не под гребёнку?

– Да ты мать вспомни, шалопай.

– При чём здесь мама моя? Я же не про матерей.

– Каждая женщина прежде всего мать! Неважно, в будущем ли, в настоящем или в прошлом. Женщину природа создала для того, чтобы дитя выносить, выкормить и в свет выпустить. Понимаешь? Нас они с первого взгляда воспринимают уже как своё дитя. Подсознательно, конечно. И ласковы с тобой дамы не потому, что ты такой неотразимый, Бирюков, нет. А потому, что в тебе дитя своё будущее зрят.

– Это Людка-то Володина ласковая?

– Именно так, дорогой. Она детей своих защищает. Тех, что уже есть, и тех, которых Костя ещё делать будет. В тебе она угрозу дитяти своему чувствует, то бишь, Константину. И сковородка, которой она Костику порой грозится, это самая настоящая ласка и есть.

– Ну, ты загнул. Прямо Вергилий. Кто ж это вдохновил на такие философизмы? Только не говори, что Елена твоя прекрасная. Где она болталась, пока по тундре со шприцом бегал? Хочешь сказать, блюла тебе верность и преданность? Как бы не так. Меня, жаль, в Питере не было.

– Ну, знаешь, ты действительно того.

– Чего, того?

– Давно по роже не получал.

Оба не заметили, каким багровым сделался Куприянчук.

– Слышь, ты, красавчик, за базар, между прочим, отвечать надо. Это тебе не стишата кропать по вечерам от нечего делать, про блуд и похабство, которыми ты пропитан, как тряпка половая. Сотрясать ещё при этом, как говорит наш Костик, кислород своими бэйцалами.

– Что ты сказал, зеленопогонник? – Бирюков набычился, привстал.

– Не нравится? Читали мы твои опусы, всей заставой ржали. Пушкина из себя корчишь, недоумок? Плотолюбец несчастный, маслобойщик рукоблудный.

– Я маслобойщик? Под каблуком сидишь у благоверной и думаешь, все такие дурошлёпы? Ты послушай, что твои же подчинённые болтают, не ты начальник на заставе, а твоя ненаглядная. Бабий холуй.

Доктор моргнуть глазом не успел, как мимо уха просвистел кулак начальника заставы. Между враждующими сторонами имелось оборонительное сооружение в виде откидного столика. Это обстоятельство не позволило произвести сколь-нибудь значительные разрушения в стане капитана Бирюкова. Удар пришёлся не в челюсть, как планировалось, а в грудную клетку, да и то сила загасилась, поскольку Куприянчук атаковал из позиции сидя. Отброшенный на койку Бирюков побледнел, но секунду спустя, наоборот, покрылся суриком и резко вскочил. Впрочем, вскочить толком не удалось, так как угодил теменем в верхнюю полку и вновь свалился на койку. Куприянчук решительно выбрался из закутка, вытянулся во весь рост и приготовился повторить атаку. Поднялся и Бирюков со словами разочарования:

– Из-за бабы на друзей?

– Друзья?! Твои друзья в овраге лошадь доедают.

– Размажу, как вошь по расчёске!

Гене Савватиеву пришло на ум не допустить кровопролития, он ловко встрял между врагами и, расставив руки, как мог, принялся расталкивать. Благородный порыв, однако, оценен и даже замечен не был. Начальник заставы, теряя самоконтроль, размашистым движением опять запустил кулачище в направлении известной цели. Одновременно такое же действие произвёл капитан Бирюков. Оба видели только искаженные бешенством лица друг друга, а встрявший между ними доктор выпал из поля зрения, для них его словно и не было в каюте. Поэтому обе атаки пришлись в голову ни в чём не повинного доктора. Особенно со стороны Куприянчука. Геннадий почувствовал, как вспыхнуло и зазвенело ухо, а скула отозвалась безразличной, как при контузии, тупой болью. И разъярился сам. Ростом будучи повыше, крепость спортивную в руках имел, приёмам борьбы и бокса обучен. Посему, громко выругавшись, каждому залепил по оплеухе, да так, что оба рухнули под раскладной столик, на мгновение потеряв способность соображать.

Прапорщик спустился по лестнице с палубы в буфет. Здесь хоть и было тесновато, но царил экзотический уют. Стены украшали всевозможные диковинки, засушенные морские звёзды, пейзажи в позолоченных рамках, над дверью висел корабельный штурвал, рядом надраенная до блеска медная рында. Володин дёрнул за шнурок, рында отозвалась мелодичным высокочастотным сопрано. Из подсобки возникло светящееся в матовом свете театрального софита лицо. Остального тела в полумраке не было видно.

– Эй, хозяин, – Костя обратился к лицу. – Дело есть.

– У нас ещё закрыто, – ответило лицо, по-прежнему скрывая за полумраком тело.

– Поздно, Маня, пить боржоми, когда в печени цирроз. Я здесь, и это сомнению не подлежит. Или вы гостям не рады? Можем и удалиться. Только вот что сказать высокопоставленным особам, уполномочившим меня определиться с вашей забегаловкой? А?

Лицо при этих словах вытянулось в потуге не выплеснуть ответно матерное что-нибудь:

– Особа особе рознь, даже высокопоставленная. Как говорится, скажи мне, что ты пьёшь, и я скажу тебе, что ты. Мы тут всяких повидали, уважаемый, не берите на арапа и, пожалуйста, будьте так щедры, давайте попозже.

– Капец на холодец! Вот мы как заговорили. Нельзя ли для прогулок подальше закоулок? Ну, гляди, голубчик, попозже так попозже. Потом и вам «посмотри на Дюка с люка» будет.

– Да ты челюсть свою с пола подними. Хорош финтить, толком говори, прапор, кто там с тобой? – лицо пошло на попятную, предчувствуя, что в данном случае надо бы мягче, на рожон не лезть.

– Доходит, наконец? Гротеск переплетается с реальностью, а комическое с трагическим. Ладно, ладно. Скажу, только сначала пивка налей, и не парь мне уши, дорогуша, что нету. Кстати, подполковник Божок Леонид Тихонович – знаешь такого? – два ящика велел взять, говорил, что персонально кому-то заказывал, не тебе ли?

– Чем чудовищнее ложь, тем легче в неё поверить.

– Ну, если кто не верит, может или идти до Бениной мамы, или упереться собственными шнифтами по бокам от шнацера.

– Божку я отдам, когда на место придём. Пусти козла в огород. Ушлый ты, прапорщик, как я погляжу.

– Батенька, Вы мне отвечаете таким негативом, что Хиросима и Нагасаки отдыхают.

– Так всё же, для кого стараешься? Кто там с вами?

– Лёва с Могилёва! Послушайте, я не третья скрипка, не надо перебивать меня басом. Стаканы гони, народ гулять требует. С начальником заставы мы.

Буфетчик присвистнул и вышел на обозрение. Он оказался маленьким, но широким в плечах мужичком, с невзрачной рыженькой порослью под носом, одетым и обутым во всё импортное.

– К Вашим усам, товарищ, очень подошёл бы гусарский мундир, – у Кости было в крови поехидничать, видимо, после двухгодичной солдатчины в условиях крайнего Заполярья, но никогда за это не били, словоблудие у него получалось совершенно безобидным.