Три плута

Мустафетов дал им высказаться и потом спокойно, но непреклонно продолжал:

– У меня есть обязанности. Я должен ехать и привести у себя дома кое-что в порядок. Главное, я должен привести в порядок свои мысли. Не старайтесь удерживать меня, это напрасно. Вам же я советую спросить счет, и мы разделим его на три доли. Пошлите на «Волынкин двор» за тройкой в коляске, заезжайте каждый к себе, спрячьте свои деньги, а потом уже к цыганам.

Рогов вдруг опомнился.

– Однако и у меня есть обязанность, – сказал он.

Мустафетов переглянулся с ним, и оба они сразу поняли друг друга.

– Вот то-то же и есть! – сказал Назар Назарович. – Я не хотел напоминать тебе, а ведь тебе еще надо кое-что устроить, главным образом – насчет присяжного поверенного. Ведь это сделать надо сегодня же.

– Да, да, – сказал Рогов, – из головы совсем бон! Это я на радостях все позабыл! И молодчина же ты, Назарчик! Всегда и во всяком положении сохраняешь память свежую и дух бодрый.

– Ну, а мы как? – спросила Маргарита, обращаясь к Смирнину.

– Мы что же! Я птица вольная, ни от кого и ни от каких дел не завишу. Поедем, куда хочешь.

– Но как же твои деньги?

– Да, мои деньги?

Он задумался. Еще день не совсем прошел, наступали только вешние сумерки, а этот мешок с деньгами был ему уже в тягость. Конечно, он не отдал бы его теперь и за свою жизнь. Но что же делать с ним? Нельзя же таскать всюду с собой? А куда спрятать? Где сохранить? Где укрыть от воров, наконец? Легко сказать: поехать домой в свой жалкий номеришко и там запихать мешок в комод! Ключи можно с собою взять, но разве ключи нельзя подобрать? Положим, можно купить какую-нибудь печать и приложить к ящику. Только если кто украсть захочет, тот и печати не побоится сломать. А вдруг пожар?

Холод пробежал по всем жилам Смирнина от одной этой мысли. Между тем Маргарита ожидала его ответа.

– Ты разве не можешь сначала к себе домой заехать? – спросила она.

Тогда Назар Назарович понял, что пора ему вмешаться. Обращаясь к молодой женщине, он произнес: «Виноват-с, мне надо сказать Ивану Павловичу два слова», – и тут же отвел его в сторону. Там, в углу комнаты, он продолжал:

– Вы боитесь ехать с такими деньгами к себе в меблированные комнаты. Бросьте на сегодня мысль о цыганах, поезжайте прямо к Маргарите, а завтра с утра займитесь переселением на другую квартиру. Ведь вы все равно не останетесь в ваших номерах. Деньги же вы внесите на текущий счет в какую-нибудь банкирскую контору. Уж там вам опасаться нечего.

Смирнин сознавал, что иначе поступить нельзя. Ему только странным показалось, что эти огромные деньги, которых он так страстно желал, препятствовали ему теперь ехать, куда было ему угодно, и таким образом стесняли его свободу. С ними-то, думал он, начнется вечная масленица и широко раскроются пред ним двери тех увеселительных заведений, которые всегда прельщали его, и вдруг первый же вечер своей новой жизни он должен провести взаперти. Однако он ответил:

– Конечно, так будет лучше всего.

– На чем же вы решили? – спросила Марго, когда они вернулись к столу.

– Сегодня мы поедем прямо к тебе, – ответил Иван Павлович, – а там увидим. Я, вероятно, рано вернусь домой: мне еще нужно кое-что подсчитать, сообразить, и вот с завтрашнего дня я буду совершенно свободен.

XII. Союз

Компания потребовала счет, щедро одарила прислугу и разъехалась. Провожать до самой лестницы вышли и сам хозяин, и оба распорядителя.

Смирнин поехал с Маргаритой, а Мустафетов взял с собою Рогова.

Когда они оба очутились в квартире Назара Назаровича, последний сам зажег все лампы, так как лакей и Домна еще не вернулись, потом умылся, освежил голову какой-то душистой водой и, придя в кабинет, где валялся на оттоманке Рогов, сказал ему:

– Встань, дружище, и позволь еще раз обнять тебя!

– Обнимемся, Назарчик!

– Вот так. Ты мастерски выполнил свою тяжелую задачу. Ты – главная сила в нашем деле. Я это вполне сознаю, и, если бы ты сам того потребовал, я первый сказал бы: «Да, Роману Егоровичу Рогову надлежит выдать большую, чем нам, долю».

– Ну, нет, к чему? Так никому не обидно. Вот ты напомнил мне, что надо еще кое-что прикончить.

– Да, да. Этот портфель надо уничтожить, чтобы и следов его не оставалось.

– Давай-ка сюда нож! Искромсаем его на мелкие кусочки, да в известное место. Хорошенько только водою залить. Я думаю, можно кромсать один только закрывающийся клапан, на котором вытиснена золотая надпись.

– Конечно, это – главное. А потом вот что: сожги свой новый вид на жительство, поезжай к себе на квартиру, уложи в сундучок пожитки, кстати, и мешок твой с деньгами, да уезжай и отметься, ну, – хоть в Москву, что ли.

– Так-с, выедем якобы в Москву, а сами на новую квартиру, тоже куда-нибудь в номера, но пороскошнее; займу целое отделение, пропишусь по своему настоящему виду и выпишу сюда жену с дочкой.

– Главное – покончить с этим помощником присяжного поверенного Рудневым.

– Знаешь, что я думаю сделать? – спросил Рогов. – Подстричь себе бороду а-ля Генрих Четвертый, ну, и волосы на голове ежиком. Это, во-первых, пойдет ко мне, а во-вторых… все-таки мне пришлось несколько раз называть себя чужим именем. Если вдруг случайно встретят, признают.

– Конечно, конечно! Мало ли бывает сходств. Так, что-то общее есть, а утвердительно сказать никто не будет в состоянии.

– Однако какая кожа крепкая у этого портфеля! – заметил Рогов, продолжая свою работу уничтожения.

Когда дело было кончено, он взял мешок и уехал, пообещав сообщить завтра же, куда он перебрался.

Оставшись один, Мустафетов принялся в кабинете за раскладку своих капиталов.

Вдруг в передней раздался звонок. Он никак не мог догадаться, кто бы это был, и пошел в переднюю, а там, отворяя еще двери, спросил:

– Кто там?

– Это я, Лизавета… от барышни, от Ольги Николаевны. К Домнушке я, по своему делу.

Мустафетов поспешно отпер.

Тогда вошедшая служанка Молотовой продолжала:

– В кухню-то пыталась я стучаться, только не слышит. Хотела уже уходить, а вижу, в комнатах огонь; я думала – прибирается. Уж извините, потревожила. Мне по своему делу.

– Ничего, ничего, войди, – ответил он. – Дай мне только за тобою дверь запереть. Вот так! А теперь пройди сюда ко мне, расскажи, в чем твое дело.

Мустафетов привел девушку в кабинет. Он сразу рассчитал, какой эффект произведет на нее вид письменного стола, буквально обложенного деньгами.

Лиза руками всплеснула, да так и замерла на месте. Лампа ярко освещала все эти пачки. Вероятно, девушка не могла представить себе, чтобы и вообще-то во всем свете было столько денег.

– Чего же ты испугалась? – спросил ее Мустафетов.

– Да как же не пугаться? Какое богатство! – И, помолчав немного, девушка спросила: – Деньги-то настоящие?

– А ты думала какие? Эх, Лизавета, Лизавета, простота ты сердечная! Я тебе вот что скажу: возьми ты любую бумажку со стола да пойди в лавку и купи фунт чая в два рубля. Вот когда тебе сдачи дадут, тогда ты и увидишь, что она настоящая.