Степь 2. Расцвет. Часть первая

Стыдно было признаться даже самой себе, но в тот момент участь подруги мало занимала царскую дочь и мысль о том, что Апити может стать очередной жертвой Матери Сырой Земли к ней и в голову даже не приходила. Рыжая не сомневалась, что белобрысая справится.

Через пару дней усыпив бдительность окружающих своим беззаботным шатанием по Терему, ярица вышла за ворота и прошмыгнув вдоль бревенчатого частокола, юркнула в лес, прибавив при этом шаг и углубившись в непролазную чащу, чтобы её не разглядели со стороны Терема.

Нашла неприметную полянку, огляделась, разулась, скинула пояс. Замерла, закрыв глаза и попыталась породить в себе дрожь земли. Но сколько ни пробовала, ничего не получалось даже приблизительно. Абсолютно ничего. Дрожь не рождалась, хоть ты тресни, хоть вовсе разорвись.

Сначала подумала, что помеха тому пожухлая трава под ногами и она буквально вырыла босыми ступнями изрядные ямки, углубившись в почву, но и это не помогло. Сколь бы ни концентрировалась на земле под ступнями недоученная колдунья, не ощущала кутырка даже намёка на дрожь, ни то, что немереную силу.

Билась с этим долго и уже отчаялась, что ничего не получится и придётся всё же идти на поклон к Матёрым. Даже начала продумывать к кому из них «с какого бока подваливать» и кого как расспросить, чтобы с одной стороны не послали подальше, а с другой не выказать вековухам своего откровенного мракобесия.

Бросив заниматься тем, что не получалось, она, просто закрыв глаза принялась наслаждаться тишиной осеннего леса в очаровании тепла бабьего лета. Жалея, что у неё ничего не получилось, взяла и просто вспомнила это чувство «мертвенной дрожи». Притом вспомнила, как оно дрожало в голове, где достигало своего блаженного пика величия.

И тут же неожиданно поймала себя на мысли, что реально ощущает эту земную дрожь. Не придумано! Медленно открыла глаза чтобы не спугнуть, удерживая мертвенное колебание на уровне лба, одновременно расплываясь в восхищении и не придумав ничего лучше, принялась играть с божественной силой как малое дитя. То усиливая, то гася до мелкой ряби на грани восприятия, то спуская обруч к груди, то звенящей тетивой натягивая выше лба. Непонятно откуда родилось понимание или просто по аналогии с броском судороги, но разогнав её по телу вниз, резко кинула холодный сгусток через ноги во влажную землю.

Произошедшее следом повергло в ужас царскую дочь. Она даже не представляла себе таких последствий. Трава вокруг, остававшаяся к тому времени ещё зелёной моментально пожухла и принялась свёртываться, как опалённая огнём и на глазах кутырки высыхала до состояния сена, распространившись большим кругом от гибельного источника в виде проплешины. Даже деревья стоявшие по краю поляны в раз поникли, сворачивая ещё живые листья, а уже отмирающие непроглядным жёлтым снегом посыпались на землю.

Холодный пот липкими лапами обнял тело ходячей смерти с рыжими лохмами, которая, тут же забыв про всё своё величие принялась метаться из стороны в сторону, припадая к траве, бегая от дерева к дереву, понимая, что убила всё живое вокруг своей забавой. Сердце обливалось кровью за причинённый вред и теперь стараясь хоть как-то помочь заповедному лесу, рыжая убийца, ревя белугой металась между стволами-трупами, гладя деревья руками и безостановочно прося прощения.

Горе-девка всей своей пакостной душонкой желала помочь лесной жизни, но не знала, как. Наконец бросила метаться и замерла, прислушиваясь к чаще. Волосы на голове затопорщились от мертвецкой, ничем не нарушаемой тишины. Ни одна птица не пела, сколько б не прислушивалась.

– Что же я дура наделала? – прошептала обречённо недоделанная уже вдрызг зарёванная колдунья и кинулась вглубь заповедного леса, пытаясь осознать масштабы бездумного эксперимента.

Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась поняв, что мёртвый круг распространился только шагов на девять раз по девять от того места, где колдовала, не более. Дальше лес выглядел живым, но каким-то внутренним, абсолютно новым чувством ярица осознала, что он весь до смерти перепуган.

Райс не шла, а буквально летела обратно в Терем, обдумывая на бегу лишь одну сверлившую мысль, что непременно надо разузнать у Матери Медведицы, как можно оживить то что убивается дрожью земли. Хотела даже сразу искать Матёрую, как только влетела в дубовые ворота, но тут же испугавшись наказания за содеянное, в ней победила царственная гнилость и она, прошмыгнув в Терем затворилась у себя в светёлке, решив для начала успокоиться и подумать. Лишь твердя как заговорённая про себя три волшебных выученных слова, что помогли ей пройти страшный круг земляного сидения. Когда же успокоилась, то решила вовсе к вековухам не ходить, а дождаться Апити, подумав, что белобрысая просто обязана знать ответ.

Время шло нестерпимо медленно. Дева большую часть дня валялась на лежаке, размышляя о выворотах собственной судьбы. Вспомнила маму, но ни как нечто родное, а как главу клана «меченых». Попыталась припомнить её колдовские земельно-серые рисунки и тут же рассматривая свои, отчего-то не возрадовалась, как бы это сделала прежняя Райс, а струсила. Что-то с ней произошло, что-то в ней надломилось, переделалось. Если бы до кошмара колдовских кругов ей кто-нибудь сказал, что она вот так запросто сможет убивать всё живое вокруг себя, то прежняя Райс наверняка прыгала бы как коза от осознания своей крутости. А сегодня ни скакать, а реветь хочется от бессилия перед собственной силой.

Сегодняшней ярице совсем не хотелось отбирать жизнь у кого бы то ни было. Ей, царской дочери, считавшей себя пупом мироздания, стало всех и всё живое жалко до слёз. Покоя не давала та роковая загубленная поляна. Даже не раз порывалась туда сбегать и посмотреть на свои деяния. Может смерть произошла понарошку, не по-настоящему и трава с деревьями уже давно ожили? Но какой-то внутренний стыд за содеянное не пускал её туда.

Когда листва большинства деревьев облетела, а берёза полностью пожелтела, говоря, что тепла больше ждать не приходится, в Тереме объявилась Апити. Притом не сама объявилась. Белобрысую в буквальном смысле слова приволокли на своих плечах теремные девки в сопровождении всех трёх вековух. Та, еле шевеля ногами протащилась по коридору, никого, не признавая и ни на что, не реагируя. Словно получившая бревном по башке, притом похоже несколько раз. Вся замызганная, грязная, будто по осенним лужам волоком таскали за волосы.

Белобрысую оттащили в её спаленку, раздели, большую грязь утёрли мокрыми тряпками, уложили и ушли, не велев, а лишь с почтением попросив рыжую до утра бедолагу ни будить, ни беспокоить, мол ни до кого ей теперь. Ярица кивнула на просьбы Матёрых, мол поняла, но вместе со всеми светёлку не покинула, а подошла к спящей подруге и внимательно разглядела открытые руки. Её интересовал земляной рисунок последнего круга. Узор оказался тёмный, но не чёрный, а какой-то серый с синевой в отблеске масляной лампадки. Лишь после этого осмотрев исхудавшее и измождённое лицо подруги, проглотила ком подкативший к горлу и вышла. Без слёз на белобрысую смотреть было нельзя.

Райс нисколько не сомневалась, что подруга выдюжит этот круг, но лишь теперь поняла, что Апити не так свезло, как ей, и мертвецки бледное лицо страдалицы говорило о многом.

Подруга пришла в себя лишь через день, так как весь следующий, проспала как убитая, а вставать стала ещё спустя два дня. Раньше у неё просто не получалось, до того обессилила. Но Райс терпеливо ждала, отметив в себе это странное для неё качество, как полезное приобретение для будущей жизни. Она действительно научилась успокаиваться, терпеть если это необходимо и сдерживать свои желанья, что оказалось самым сложным для царской дочери, чьи привычки получать всё и сразу ещё до конца не выветрились.

Первые два дня пока Апити лежала в лёжку, Райс тщательно скрывала свои изрисованные руки, натягивая рукава рубахи на кисти, делая вид будто замёрзла и никак не могла согреться. Сама лишь мельком рассказывала о своём сидении, как о чём-то совсем не интересном, пытая при этом подругу до въедливых мелочей.

А там, надо признаться, было что послушать, развесив уши на все выпуклости. Апити, как оказалась, не ставили в землю, а клали в длинную ямку и там зарывали, оставляя холмик на всю длину тела. Получалась эдакая земляная кукла с лицом Апити. Этот круг, как оказалось, назывался кругом перерождения.

Никаких физических болей подруга не испытывала, но моральные, по её словам, выходили за всяческие допустимые приделы. За время земляного лежания она умирала несколько раз. Сколько конкретно, не помнила. Притом умирала по-настоящему, но слава Троице каждый раз возрождалась заново.

– Умирать, оказывается, вовсе не больно, подруга, – жалостливо исповедовалась она, – только очень обидно, ты уж поверь помирашке. Замучилась бегать на тот свет. Потому что каждый раз рождаясь заново, ты становишься совсем другой, чужой и самой себе, и друзьям с кем сблизиться успела. Потом заново привыкаешь к себе некоторое время, налаживаешь быт, а как привыкла – прощаешься с жизнью. И так по кругу ни пойми сколько.

Её, всё время пребывания в чреве Матери Сырой Земли, опаивала Мать Медведица. Кроме неё белобрысая никого больше не видела. Каждый раз, выпив дозу сваренной отравы, она впадала в очередной мир ужаса. По её рассказам дева провела в чужих мирах годов девять, если не больше. Сказки, рассказанные белобрысой ведуньей, захватывали воображение царской дочери, как ни виданные и ни слыханные чудесные приключения.

Апити побывала в стране великанов, огромных как скалы, где, прожив некоторое время попала под ногу колдуну-злодею, и он её раздавил как клопа. Быстро и безболезненно. Даже пикнуть не успела, ни то, что испугаться. Побывала в стране карликов, таких маленьких, что лишь с указательный палец. Там она сама стала великаном. В других мирах видела летающих огнедышащих драконов, морских чудовищ размером с Терем, на птицах верхом летала.

Её даже проглатывала рыба размером с большой дом. Общалась с двухголовыми собаками и рогатыми волками, ползала вместе со змеями в жаркой стране с бескрайними песками. Жила глубоко под землёй среди странных обитателей не имеющих глаз. В общем, где только дева не побывала и чего только не насмотрелась. Только везде умирала, и всегда отвратительной смертью, хотя какой она ещё может быть если хочется жить. Апити то хохотала как сумасшедшая, вспоминая весёлое, то ревела как белуга, повествуя о чём хотела бы забыть да не получалось, но в конце концов закончила странной просьбой, от которой Райс даже опешила.

– Слышь, подруга, – почему-то шёпотом прошипела белобрысая, украдкой поглядывая на дверь, боясь, как бы её кто не услышал, – глянь, у меня случаем волосы не поседели?

Райс сначала с недоумением посмотрела на светловолосую, затем поднялась с лежака и приблизилась для выискивания седины у подруги, забыв при этом о маскировке собственных рук, чем белобрысая тут же воспользовалась.

Юная предсказательница несмотря на недомогание проявила завидную сноровку, вцепилась обеими руками в её расписанную кисть, и вытаращив при этом серые глазёнки почти навыкат. Райс, пойманная обманом, не стала выдёргивать руку, а лишь тяжело вздохнула. Затем легко вынула её из полудохлого захвата. Встала. Распустила пояс и стянув через голову рубаху, представила себя в полной красе и колдовской живописи. При этом беззлобно расплываясь в улыбке, смотря на обескураженную подругу.

Та, раскрыв рот и перестав дышать, не мигая уставилась на рельеф её мужицких мышц и маслянисто-чёрные завитки татуировки невиданной силы, переливающиеся в свете масляной лампы, словно под кожей ползают живые змейки.

Отходила от увиденного Апити несколько заторможено. Даже когда Райс оделась и уселась на лежак, Апити отведя взгляд в сторону и показывая всем видом свою неловкость за обманную уловку, продолжала тушеваться. Нет, это был не страх, а именно неловкость, смущение, замешательство. А что такого? Сидит подруга у неё на лежанке, который день прячет от неё руки, притом показательно. А Апити хоть и немощна, но любопытство-то выше этого. Вот и пошла на невинную уловку, а та и попалась. Одно слово – рыжая.

Обе сидели и смотрели в разные стороны. Райс пыталась придумать, как бы поведать подруге о лесном происшествии и расспросить, что та об этом знает, но первой спросила белобрысая, притом очень настороженно:

– Ты можешь жизнь отобрать?

– Да, – тихо ответила царская дочь и тут же смущённо добавила, – а ты не знаешь, можно ли то что умертвила оживить как-нибудь?

Апити повернула голову, уставившись на рыжую подругу и переспросила, недоумевая:

– Как это оживить?

– Ну, я тут одну полянку в лесу нечаянно прибила, – начала скомкано ярица, – травку там, деревьям досталось.… В общем шандарахнула для пробы, и там на много шагов в разные стороны всё засохло, как вымерло. Можно же как-нибудь оживить то, что высохло? – она помолчала, тупо рассматривая пол под ногами и недовольно буркнула, – почитай каждую ночь она мне снится, проклятая. И каждый раз я во сне рыдаю и пытаюсь что-нибудь сделать, чтобы оживить хоть одно деревце, а выходит всё наоборот, как назло. Чего касаюсь, то сразу убиваю словно чудовище какое.

Тут она взглянула на Апити глазами, наполненными слезами и сделала умоляющее выражение лица, всем видом выпрашивая ответ.

– А Матёрые что сказывают?

– Ничего, – отрезала тут же Райс, – чую бояться они меня пуще огня. Общаются как с равной. Трусят и в стороны шарахаются, как от заразной болячки.

– А ты спрашивала?

– Нет. Я тебя ждала. Ты же у нас великая всезнайка. Думала, ты что-нибудь знаешь. Ты ведь знаешь, Апити?

– Я знаю только то, что обладательница чёрного узора как у Матери Медведицы, может из всего живого высасывать жизнь, а о таком как у тебя, я даже не слышала.

– Но если есть сила отобрать жизнь, то должна же быть сила её заново возродить! – вскричала Райс, вскидываясь на ноги, – тебя же умертвляли и оживляли кучу раз. Сама же сказывала! Значит должна знать, как это сделать.

Апити лишь вжалась в подушку посильней, округлив серые глазки, тупо ими похлопывая и испуганно смотря на подругу, но тут за спиной Райс послышался спокойный голос Матери Медведицы, не заметно для обеих подруг вошедшую в светлицу.

– Есть такая сила, успокойся, рыжая бестия.

Она медленно прошла вдоль стены и уселась на длинную скамью, обхватив свой посох обеими руками, при этом ласково смотря на царскую дочь, тут же выдавшую себе команду успокоиться, затем стать сдержанней насколько получится, и терпеливо уселась на лежак, ожидая объяснения. Вслед за первой в светёлку вошли остальные Матёрые. Любовь обошла лежак с другой стороны, присаживаясь на край. А Водяная Гладь осталась стоять в дверях, лишь прикрыв её за собой от любопытствующих ушей.

Все три вековухи, вооружённые посохами, и как Райс догадалась, неспроста. Этими посохами, вернее теми нежитями, что сидели в их навершии[43 - Навершие Набалдашник. Верхняя часть посоха имеющее расширение различной формы. Это являлось своеобразной «куклой» ловушкой для нежити.] Матёрые старались защитить себя от взбалмошной царской дочери, которая одним взглядом, так, проходя мимо, а может даже просто нечаянно, способна отобрать жизнь – самое ценное что имеется у человека.

– Это хорошо, что лес пожалела, девонька, – расслаблено продолжила Мать Медведица, – поначалу-то я сильно испугалась за тебя. А потом подумала и решила: не могла Мать Сыра Земля дать такую силу, коль не была бы в тебе уверена. Не могла. Она в таких делах не ошибается. А коли дала, значит так надобно.

Матёрая замолчала, не спеша давать ожидаемый ответ и Райс не выдержала.