Тойво – значит надежда. Красный шиш

Не было возможности у Советского Союза организовать пограничную службу: люди, что под ружьем, воюют, а вожди норовят друг у друга отжать тот или иной род войск. Оно и понятно, будет у Троцкого военный флот – кто ж его тогда тронет! Кто ж ему тогда перечить будет! Разве что Сталин, у которого в разработке артиллерийско-ракетные перспективы. Но уж никак не седоусый Каменев, похожий на моржа, пытающийся разобраться с этой самой пограничной службой.

Вот и ходили шпионы в Европы. Вот и ломились карельские коробейники, как и пятьдесят лет назад, на рынки в Кайяни и Пухос.

А тут еще праздник, четвертая годовщина Революции, политбеседы и торжество. Под такой шумок и пришли белофинны к селу Ругозеру. Погранцов они тоже не обошли стороной, когда те в парадной форме готовились к праздничным мероприятиям.

Это были не абы кто, не фанаты национальной сплоченности и братских чувств. Это был рейдовый отряд, так называемых у нас «шишей»[4 - Mets?sissit – дословно лесные шиши, а еще дословнее – лесные партизаны.]. Они уже месяц, как совершали забеги на советскую территорию, с начала октября 1921 года. Захватывали деревни, занимаясь агитацией и разведкой местности, а потом уходили прочь. Шиши вооружали из своих «медвежьих ям» сочувствующих и организовывали их в отряды местной самообороны.

В середине октября 1921 года в Тунгудской волости даже был создан «Временный Карельский комитет» (Karjalan v?liaikainen hallitus). В его состав вошли: политический руководитель Василий Левонен – урожденный Василий Сидоров, торговец с огромной бородой лопатой, откликающийся на псевдоним «Укки Вяйнемейнен», а также парочка военных руководителей – Ялмари Таккинен и Осипп Борисайнен. Первый из них подписывал воззвания к народам под псевдонимом «Илмарийнен». Второй обходился кличкой «Самодержец».

Забегая вперед, можно отметить, что позднее Вяйнемейнена за ненадобностью погонят из национального движения, сделается он на закате лет рабочим на лесопилке возле хутора Кесусмаа. И никто и никогда больше от него не услышит никаких лозунгов и воззваний. Политика – неблагодарное дело. Прочие двое, как и положено ставленникам государства, начнут другие карьеры на другом поприще но с обязательным «душком провокационности».

Комитет же первым делом объявил мобилизацию мужчин в возрасте от 17 до 40 лет, в проведении мобилизации принимали посильное участие финские офицеры и финские солдаты. Как обычно, любая мобилизация проходила под угрозой оружия: желанием играться в войнушку карелы горели не очень.

Захватом Ругозера начались боевые действия очередной «племенной войны» на Северо-Западе Советской России. В канун праздника, 6 ноября 1921 года, в восточную Карелию вторгся отряд численностью в две с половиной тысячи человек, разбившийся на несколько маневровых групп.

По устоявшемуся обычаю канун праздника зачастую больше насыщен и деловит, нежели сам праздник. Что 7 ноября? Утром в праздничной форме выйти на демонстрацию, выслушать с трибуны поздравительные слова, пройтись в колонне сто-двести метров, крикнуть «ура» и идти похмеляться. А вот накануне…

Посидеть с товарищами в актовом зале, послушать выступления, самому выступить. Когда начинаешь говорить о том, чего удалось достичь, как много работы проделано, поневоле начинаешь себя уважать: ни фига себе, оказывается я такой «дартаньян»! И рядом одни мушкетеры! То, что в порядке вещей выдавать желаемое за действительность уже никого не колышет. Настроение поднимается до неба. Вокруг одни товарищи. Надо срочно выпить.

А тут господа финны явились собственными буржуазными персонами. Вот ведь, какая незадача! Лахтарит окружили ругозерский клуб, где торжественно заседала так называемая «беднота» и один из них, лейтенант Тойво Тенхунен, даже не подымаясь на установленную по торжественному случаю трибуну, сказал:

– Баста, карапузики, кончилися танцы. Карелы, финны встать. Прочие – сидеть.

Считалось, что мятежники и диверсанты первым делом карали коммунистов, комсомольцев и активистов. Но как-то так не получалось. Остался сидеть секретарь партийной ячейки Сердюк, бывший комбедовец Бабыдов и кое-кто еще из некоренных карелов.

Белофинны тем временем по требованию командира прикладами согнали в угол всех поднявшихся на ноги.

– Ничего, товарищи, – сказал Эскелен, спивающийся артельщик. – Сейчас пограничники придут и нас отобьют.

Действительно, скоро пришли под конвоем бойцы с ближайшей погранзаставы – все празднично одетые, некоторые с синяками на тщательно выбритых лицах. Из них тоже выбрали финнов и карелов.

Заставу сняли в казарме с комнаты, прозванной «Ленинской». Они там тоже заседали по поводу торжества. Финские диверсанты без единого выстрела вырезали боевой дозор, воспользовавшись их приподнятым настроением, которое, как известно, способствует ложному ощущению неуязвимости.

Только командир погранотряда Фомченко неожиданно оказал настоящее сопротивление. Сначала оторопев и позволив себя разоружить, как и прочие пограничники, на выходе во двор устроил безобразную драку с использованием рук, ног, головы и подручных средств, как то – топора и лома.

Метким ударом кулака свернул челюсть конвоиру из Кронштадских матросов, потом ногой по голове отправил в глубокий нокаут капрала Эйно Хейнрикса, увернулся от приклада винтовки другого караульного и прыгнул в сторону хозпостроек. Никто в него не стрельнул, потому что установка была не такая. За Фомченко бросилось, как загонщики, сразу несколько человек. Один даже прыгнул и обеими ногами ударил удирающего пограничника в спину.

И тот, и другой упали, но, перекатившись через плечо, оба резво вскочили: финн – с топором в голове, русский – расставшись с топором, который мгновение назад выдернул из колоды для колки дров.

Фомченко поскакал дальше, подпрыгивая, как заяц, а финны слегка растерялись: не каждый день они наблюдали, как их коллега дрыгает ногами в конвульсии с колуном во лбу, раскинув при этом мозгами по сторонам. Но дисциплина сыграла свою роль, и загонщики продолжили погоню.

Напрасно, на самом деле, потому что пограничник походя перехватил у стены сарая обычный лом и метнул его с разворота назад, как биту при игре в «городки». Ближайший преследователь все-таки умудрился перепрыгнуть летящую железяку, вот последующий этого сделать уже не успел: лом срезал его, как городошную фигуру, переломав при этом обе ноги.

Потеря двух «шишей» оказала деморализующее воздействие на стремительность погони: Фомченко сиганул в спускающийся за сараем овраг и был таков. Темнота сокрыла русского командира от врагов.

Финны, для порядка побив пленных пограничников, поспешно выдвинулись с ними к Ругозеру. Здесь они должны были уничтожить административные органы и сторонников советской власти, а потом, соединившись с другой группой, разрушить коммуникации и Мурманскую железную дорогу, устроить засады и атаковать подразделения советских войск.

Лейтенант Тенхунен досадливо поморщился, когда узнал о бегстве красного командира и потерях в своем отряде. Но делать нечего, следовало придерживаться первоначального плана. В кромешной темноте ноябрьской ночи пробираться лесом к железной дороге было бессмысленно. Он отдал соответствующие распоряжения, наказав с рассветом выдвигаться в рейд.

Пленных коммунистов, активистов и пограничников выстроили возле стены клуба, в котором еще не так давно проходили праздничные мероприятия. Опять, как и в прошлую «племенную войну», это было сделано с учетом национального вопроса. Русских, украинцев, белорусов и несколько затесавшихся уйгуров оставили сидеть в запертом клубе. Перед прочими же выставили расстрельную команду.

Тотчас же заголосили женщины, заплакали дети, которые собрались здесь же в тревоге за своих близких.

– Ничего, товарищи, – сказал совершенно протрезвевший артельщик Эскелен. – Простите нас жены и матери, простите нас дети малые. Простите, что мы принесли вам это горе. Вам придется это пережить. А вам предстоит с этим жить всю вашу оставшуюся никчемную жизнь.

Последние слова были адресованы вроде бы невозмутимым финским интервентам. Конечно, каким бы болваном ни был человек, как бы ни были у него промыты пропагандой мозги, но на спусковой крючок он нажимает сам, посылая смерть беззащитному и безоружному противнику. В самом деле, ну не японцы и китайцы же здесь собрались! Соседи по одной земле, как же они смогут потом жить на этой самой земле? Даже убивший Авеля Каин вынужден был уйти прочь с родины, куда же денутся расстрельщики? Как им нужно будет потом искупать свои грехи? Кто простит их? Какие…

Грянул залп, вздрогнули, разом замолчав, дети, всхлипнули женщины, упали наземь и артельщик Эскелен, и его товарищи по партийной ячейке, и пограничники-красноармейцы в парадных формах.

Вообще-то это была вполне заурядная тактика еще с прошлой военной кампании: пришлых врагов разгонять, местных в назидание прочим жителям уничтожать.

Сидевший в кустах за околицей командир Фомченко сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он этого никогда не забудет. Он об этом расскажет товарищам, только надо двигать в сторону станции Сорока – там красные войска, там разъезды по железной дороге. Надо предупредить своих.

И побежал он по ночному лесу прочь от Ругозера, ориентируясь по звездам, питаясь мхом, ночуя в дуплах деревьев. Хотя, конечно, в ноябре, когда низкие облака висят практически над самими соснами, бегать по лесу можно только в приборе ночного видения. Не было такого прибора у красного командира. Да и вообще – ни у кого не было.

Поэтому он, крадучись, выбрался на дорогу и по ней уже побежал, что было сил. К утру как раз до Сороки добрался.

– Пацаны, – сказал он в комендатуре. – Наших бьют.

Те – в ружье. Телефонограмму в ЦК с поздравлениями. И в конце ее в двух словах о ругозерских зверствах. «Денег нет, но вы держитесь», – пришел ответ[5 - Слова всемирно любимого россиянского лидера первого десятилетия нулевых годов Медведева.].

– Ну, что, товарищи, – сказал начальник штаба Сорокского гарнизона. – Мочи, как говорится, козлов!

– Мочи козлов! – в ответ заревели, как медведи, собравшиеся на летучку командиры и политработники. – В честь четвертой годовщины Великой Октябрьской Революции, аминь!

Ну, аминь, так аминь. Вывели на рельсы маневровые дрезины, вооружив их, на манер махновских тачанок, пулеметами «Максим». Отменили праздничные увольнения личного состава и помчались по Мурманской железной дороге к вероятному месту подхода банды белофиннов из Ругозера. Раз те не объявились до сих пор на станции, значит, лесом пойдут, разбившись на несколько диверсионно-подрывных отделений.

На самом деле от села Ругозера до Мурманской железной дороги довольно далеко, но если красный командир Фомченко одолел этот путь за одну ночь, то и финны всей кодлой могут напрямки добраться до точки сбора к темноте, сгруппироваться и начать свои взрывные работы[6 - Лишнее напоминание о художественном, а не модном псевдо-публицистическом жанре произведения.].

Лучшие умы, закаленные Гражданской войной стратеги, склонившись над картой, предполагали, где ударит «чертов Маннер», простите, «чертов Маннергейм». Вычислили, почесали в затылках – не хватает народу, чтобы перекрыть все возможные точки диверсий. Еще подумали, исходя уже из количества бойцов, что можно выставить против оккупантов. Ну, и расположили секреты в секретных местах, выявленные по критерию: «где взрывы могут принести наибольший вред и разрушение».

Привлекли к этому делу всех, кого можно было привлечь: вестовых, разъездных, хозяйственных и курьеров.

– Давайте объявим Карелию на осадном положении! – предложил решительный Фомченко, успевший перехватить несколько часов здорового сна.

– Это еще зачем? – удивились закаленные стратеги.

– Тогда еще вохру можно задействовать, – объяснил он.

– А что это такое? – наморщились лучшие умы.

– Военизированная охрана – вохра. Они с поездами ездят, специальные вагоны караулят. Раньше к фельдъегерям причислялись, теперь разрослись до ГУСИНа, государственного управления системы исправления наказаний.

Однако не было такое решение в полномочиях штаба гарнизона станции Сорока. Тем не менее спешно выставленные секреты оказались в нужное время в нужных местах. Уже ночью 8-го ноября некоторые приняли бой с превосходящими силами противника. Но в этом случае шиши как бы поменялись тактическими действиями с красными: русские сидели в тщательно замаскированных засадах, а финны шли в атаку.

Пока не прибыла подмога из Мурманска, Петрозаводска и Каргополя, красноармейцы держали оборону. И это им почти удалось. Уже позднее, когда, казалось, риски диверсий против паровозного сообщения сведены к минимуму, 14 ноября 1921 года был уничтожен железнодорожный мост через реку Онда. Вохра, которую все же привлекли для помощи, не сумела справиться с поставленной ей нетипичной задачей. Карелия оказалась фактически изолированной от центра вплоть до восстановления переезда 6 декабря.

Последним эшелоном, прошедшим по Мурманской железной дороге был тот, что выгрузил артиллеристов командира Трофимова.