Тойво – значит надежда. Красный шиш

«Ших-ших», – шелестят лыжи. Идти приходится попеременным ходом, лишь изредка сбиваясь на одновременный бесшажный. Бесшажным получается быстрее, одновременно отталкиваясь обеими палками, но и сил тратится больше. В пеших маршах красноармейцы зачастую поют строевые песни. Это, вероятно, их стимулирует. В лыжных переходах царит молчание. Только дыхание и шорох лыж. «Шиш-шиш», – говорят лыжи. «Красный шиш», – поправляет их Тойво.

Крепкий с ночи мороз нисколько не прекратился. Кажется, что даже усилился. Но это только кажется. Под сорок градусов – плевок на лету замерзает. В такую погоду опасны любые длительные прогулки на свежем воздухе.

Понятно, что зимой холодно. Когда же очень холодно – это значит, что в наш мир лезут твари не из нашего мира. Температура при этом всегда падает. Даже летом, когда, вдруг, опускаются туманы. Таков закон природы, закон сохранения энергии, энтропия и энтальпия. Во время войн всегда стоят суровые морозы. Во время войн льется кровь, во время войн все вокруг насыщено страданием. Это не может не привлекать тех тварей, потому что нашим страданием они живут. Чем древнее земля, тем древнее и переходы, тем проще вскрыть дверь между мирами. Колдуны и ведьмы сильнее всего именно здесь.

Тойво посмотрел на часы и не увидел циферблата. То ли обмерз, то ли запотел изнутри. И полоска берега скрылась в сплошном морозном мареве. Лишь бы товарищи «лоси» с пути не сбились! Когда никаких ориентиров – блуждать по льду озера можно до посинения. Но Вяхя опытный лесной скиталец, компас – его второе «я».

Где-то по левую руку видна посреди белого пространства какая-то точка, и она перемещается. Это живая точка. Это, наверно, зверь. Зверь, величиной с точку – что ему в такой холод собачий делать на льду?

Тойво сошел с лыжни, уступая пальму первенства Хейконену и Каръялайнену. Заиндевелые шлемы, очерченные инеем глаза, они поняли, что останавливаться не следует, и пробежали мимо. Плечи подняты, попеременные движения рук и ног размерены – парни выглядят, как снежные демоны. Кристалликами льда заросли все маскхалаты и задубевший на холоде вещмешок. Даже автоматы Федорова, стянутые ремнем к спине, кажутся глыбами льда. Таким только с этой самой пальмой и бежать.

Следом за ними также размеренно и без суеты пробежали пара за парой другие «красные шиши». Пока никто не дергается, и это не может не обнадеживать.

Тойво достал из притороченного к левому боку подсумка монокуляр фирмы «Spyglass» и направил его в сторону зверя-точки. Черт, все равно ни черта не видно, словно в туман смотришь. Чертыхайся не чертыхайся, а оптика на морозе работает неважнецки – стоит приблизить к глазу, сразу начинает запотевать.

Мимо прошли «ломовые лошади». Если бегущие впереди были просто «конями», то этим парням приходилось тащить за собой сани с провизией и прочими необходимыми для долгого похода делами. Их меняли часто, но все равно каждой новой паре приходилось несладко.

Тем не менее выработанная и отрепетированная в Кавголово стратегия себя оправдывала полностью. Для боевого столкновения она, конечно, не годилась, но для быстрого и эффективного перемещения боевой группы «красных шишей» из точки «М» в точку «П» работала на все сто процентов. Или даже больше, если учитывать нечеловеческий мороз.

Отвергнув, как неосуществимую, идею подсмотреть за далекой тварью, Тойво подумал, усмехнувшись, как хорошо, что они не взяли с собой голубей.

Приказ Седякина требовал, чтобы каждый день тому отправляли отчет. Кокетливая дописка «в меру возможностей» не значила ничего. Какие могут быть возможности в тылу врага при отсутствии телеграфа, почтового сообщения и курьерской службы? Каждый день отправлять бойца с донесением: прошли первый миллион километров, уничтожили первый миллион неприятелей, местное население встречает с хлебом-солью? В штабе Седякина суровые генералиссимусы предлагали воспользоваться голубиной почтой. Предложение было, как водится у генералиссимусов, в ультимативной форме. Они истово верили, что какой-то мифический голубь устремится в морозное небо и в два взмаха крыла прилетит к родной голубятне на Васильевском острове. Они истово не верили, что при минусовых температурах даже вороны не летают – холодно им. Сядут возле воробьев, нахохлятся и милостыню у прохожих требуют.

Так что, дорогой товарищ главнокомандующий, не видать тебе ежедневных отчетов, как собственных ушей. Менее всего это интересовало Тойво. Более всего, как оказывается, интересовала жизнь товарищей. Ну, а потом, своя жизнь. И деньги, по определению.

– Передай по цепи: привал! – снова вернувшись в лыжню и догнав впереди идущих, скомандовал он.

8. Все ближе к врагу.

В Поросозеро пришли к сумеркам. Несмотря на совсем невысокий темп на последних десяти километрах отряд здорово растянулся. Все «кони» превратились в «собак». Потому что устали, как собаки. Командирам отделений пришлось замыкать колонну на подходе к деревне, подгоняя тех, кто совсем выбился из сил. С некоторых даже снимали вещмешки и оружие, чтоб тем было легче передвигаться.

После переклички убедились, что отставших и заблудившихся не имеется, можно идти отдыхать.

«Лоси», первыми ворвавшиеся в деревню, расстарались: и выставили караулы, и договорились с местными жителями о постое, еде и даже бане. Тойво Вяхя прекрасно ориентировался на местности и прямиком вывел весь отряд к Поросозеру, не пришлось делать какие-то лишние километры. Медведь Кумпу руководил прокладкой лыжни, словно для ответственных международных соревнований.

Деревенские власти сначала отнеслись к красноармейцам не очень, чтобы дружелюбно: об их визите они ничего не знали, а, как говорится, «незваный гость хуже татарина». Но, получив гарантии, что все затраты им будут возмещены интендантской службой Красной Армии, успокоились. Не особо они, конечно, верили в возмещение, но любые обещания всяко были лучше, нежели какие-то контрибуции и воровство, обозначенное новомодным словом «реквизиция». Деревенская власть – это староста и счетовод Вотруба[20 - «Кабачок «13 стульев».], хотя – нет – просто счетовод.

Бань на всех красных шишей не хватило, поэтому пришлось пользовать их в несколько заходов. Каждый командир отделения придирчиво рассмотрел у своих подчиненных ноги на предмет потертостей, а потом доложил по инстанции. Инстанция донесла информацию до Антикайнена и его заместителя Кумпу.

– Пожалуй, нам предстоит сделать выбор, – сказал Тойво.

– Пожалуй, следует предложить добровольцам остаться в Поросозере, – предложил Оскари.

У пятнадцати человек были обнаружены не просто потертости, а настоящие водяные мозоли на ногах. Или валенки достались им некачественные, или просто не повезло. Уповать на сбившиеся портянки не мог никто, потому что портянки были решительно исключены из гардероба несмотря на возражения хозяйственников-уставников.

Никого из прошедших школу шюцкора среди натертых ноги не было. Это обнадеживало.

В общем, когда прошли все банные процедуры, закрепленные ужином, Тойво собрал всех своих красных шишей на вечернюю поверку. Объяснив в двух словах, что сегодняшний марш – всего лишь прелюдия перед настоящими переходами, он сказал:

– Предлагаю всем, кто не вполне уверен в своих силах, остаться здесь, а потом двигаться пешим порядком на соединение с регулярными частями Красной Армии.

– Это всего лишь мера предосторожности, – добавил Оскари. – Нельзя сделаться дополнительной обузой для товарищей, когда условия потребуют форсированного передвижения и мгновенного боевого контакта с врагом.

– Кто сомневается – поднять руку! – сказал Каръялайнен.

Прошло пару минут, ни одна из рук не поднялась. Дальше ждать было бессмысленно. Мороз и потребность отдыха – чего тут переминаться с ноги на ногу.

– Вольно, – распорядился Антикайнен. – Разойтись.

Все разошлись, а командиры засели в доме, где предстояло ночевать Тойво, на совещание.

– Итак, определимся с ночным караулом, – начал командир и вежливым взмахом руки отправил за печку бродившую по столу хозяйскую кошку. Та сразу вспомнила, что у нее дела и начала строить планы, как пойти мышковать в подпол. – Заступят те, кто завтра с нами не пойдет.

– Трое разводящих и шесть постов, по часу каждый караул. В связи с морозом не думаю, что целесообразно держать народ более, – сказал командир первой роты Хейконен.

– Верно, – согласился Оскари. – Тогда кого выберем-то?

– С мозолями – всех, – наклонил голову Каръялайнен. – Еще по отделениям решить, всяко командиры определились, кому совсем тяжко.

Взводные тотчас же предоставили расклад: кто и как себя проявил по маршруту.

– Шюцкоровцы среди уставших есть? – спросил Антикайнен.

– Имеются, – вздохнул Каръялайнен, еще ниже опустив голову.

– Ну, ими пренебрегать нельзя, – заметил Тойво. – У них опыт, знания. Это поможет втянуться в долгие переходы.

Командир второй роты вообще опустил голову на стол и булькнул.

– Спит, подлец, – зачем-то шепотом сказал Хейконен. – Сморило.

– Бросьте его к, – Антикайнен на миг смешался, чуть не упомянув свиней. – К кошке бросьте его. Пусть отоспится.

Каръялайнена под руки отвели к печке и уложили на приступок, на котором обычно спали дети и старики. Кошка обрадовалась компании, решила не идти в подпол, обняла командира первой роты, как родного, и притворилась спящей.

– Товарищи, в темпе, – предложил Кумпу. – Решим и разойдемся. Все человеки, все устали.

В общем, по всем раскладам вышло, что сегодня всю ночь будут караулить 34 человека – они же завтра остаются в Поросозере.

Взводные командиры убежали выставлять начальников караулов и караульных, остальные завалились спать. Кри, блин, кра, блин, кру, блин – все, блин, спим, блин.

– А тварь-то наблюдает, – сонным голосом сказал Оскари, разместившийся ввиду своего роста на полу.

Тойво, который устроился на лавке, хотел переспросить, но язык отказался шевелиться. Он успел еще подумать, что как замечательно, что ни начальника училища Инно, ни комиссара Ровио с ними нет. Кто привык командовать не привыкнет слушать.

Утро оказалось тяжелым. Мышцы болели у всех, причем у всех – разные. Разве что пресс одинаково отдавал весьма болезненными ощущениями у каждого.

– Мышца болит – значит, растет! – хорохорился выспавшийся Каръялайнен.