Тойво – значит надежда. Красный шиш

Обыск у белофиннов ничего нового не дал к тому, что те рассказали. Левые ксивы, вполне нормальные советские деньги и никаких шпионских штучек, типа блокнотов с шифрами и стеклянных пузырей с ядами. Возможно, где-то в воротниках у них и были вшиты капсулы с цианидом, ну, да пусть кусают и травятся на здоровье.

А время, тем временем, уходило. Зимний день – это не Белая ночь – он такой короткий! Тем временем уходило не только время, но и относительная безопасность. Если их окружила свора неведомых зверей, то она явно чего-то ждала. Ну, не подмоги же, право слово!

Твари ждали ночи.

Тойво думал, но ничего путного в голову не приходило. Разве что относительно этих шпионов была непонятка. Зачем им в Петрозаводск и Медвежьегорск пробираться через линию фронта, когда то же самое относительно комфортно можно проделать возле границы в Погранкондушах, что у Олонца? И маршрут гораздо короче, и тайные охотничьи тропы еще ни одна пограничная служба полностью не перекрыла.

Так, может, не в Петрозаводск и Медвежьегорск они направляются? Если наметить кратчайший путь к чему-нибудь важному, то как раз и следует траектория движения между Онежским озером и Белым морем в Архангельск. А что там у нас в Архангельске? Золото генерала Колчака, генерала Каппеля, или маньяка генерала Макарова? Так вывезли его уже: в Японию, в Германию, даже в Иран.

К тому же Архангельск до весны замерз. Ни одно судно не выйдет и не войдет. Северные ворота захлопнулись. Если хранить золото, предположительно недовывезенное куда-нибудь в Великобританию, то это громоздко и затратно: склад, ящики, охрана. Да и за расхитителями царской казны охотятся, не покладая рук, ЧК и иные силовые подразделения. Если преступникам удастся договориться, например, со Свердловым, то какой-нибудь Дзержинский имеет другую точку зрения на эту ситуацию – и плевать ему на Яшу со всеми его боевиками. Так что парни, коли и идут в Архангельск, то не за золотом. Да и не собираются они обратно морем двигаться.

Вон – налегке. Мосты взрывать и водокачки? Какая чушь! Кому это, нахрен, нужно? Если финны поставили себе задачу отвоевать территорию, то почему-то остановились и не идут военным маршем в сторону Камчатки. Вообще, странная какая-то картина во всех этих войнах после Революции. Вся военная мощь Запада, подкрепленная всей военной мощью части Белого движения не может справиться с голодранцами, только что от сохи? Если бы хотели, то стерли бы в порошок и Ленина, и всю его клику, пусть вторая часть Белого движения и приняла его сторону. Раз не стерли, значит, не это было нужно. А что?

Что-то ценимое и ценное. Богатства и сокровища в любом материальном и даже духовном выражении. Сиюминутная выгода: здесь и сейчас.

Вот и этим белофиннам поставлена задача изъять и доставить не менее полезное российское достояние, но не столь габаритное, как золото. Что-то, что добывалось поблизости. Что-то, о чем знал царский генерал Маннергейм, и на чем не успели сыграть другие царские генералы, упершись в золотые резервы. И при этом вытащить это из-под носа английских концессий, чтобы подданные Его Величества остались не при делах. Не говоря уже о всяких евреях типа Яши Свердлова, Левы Троцкого и прочих-прочих – тех тоже надо обойти.

Ну, тогда это, без всякого сомнения, алмазы.

Антикайнен вздохнул: следовало думать о том, как уйти от этих страшных непознанных зверей, а не о заурядных политических дрязгах. Вся мировая политика – это всего лишь способ обогащения кого-то конкретного, кого-то, кто уже не может остановиться в поиске способов приумножения своего богатства. В политике, говорят, нет друзей и союзников, есть только общие интересы. Так бывает только у торгашей и барыг. Просто масштабы у политиканов поболе.

Да и его самого посылочка в Кимасозере дожидается – сто лет ему не далась эта война.

– Полагаю, нам нужно создать оборону. – сказал Каръялайнен. – Пусть временную, но без нее не обойтись.

– Верно, – согласился Кумпу. – Если наши пули этих тварей не берут, то следует их сдержать прикладным способом, когда они попытаются ринуться на нас.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил его Тойво.

– Ну, раз у нас нет серебряных пуль, то обойдемся осиновыми кольями, – вместо Оскари ответил командир второй роты.

– Ты считаешь, что это оборотни какие-то? – даже опешил Антикайнен.

– Так все курсанты об этом говорят, – пожал плечами Каръялайнен. – Понятно: партия направляет в материалистическую сторону, религия – опиум народа, суеверия и предрассудки – ложь. Однако у нас тут непонятный научный факт. И материалисты, и церковники против всяких оборотней, тогда нам-то что остается делать? Молиться, пока эти звери нас по скалам размажут? Или партбилетами у них перед мордами трясти?

– Верно, – согласился Кумпу.

– Спокойно, товарищи, – сказал Тойво. – Это, конечно, не оборотни – иначе они бы превращались по ночам в кого-нибудь. А в кого эти псы обратятся?

– В червячков, – усмехнулся командир роты. – И мы их передавим.

– Это не оборотни, это что-то другое. Нам без разницы, – продолжил говорить Антикайнен. – Хоть кольями, хоть святой водой – надо их отогнать. В общем, следует поставить задачу бойцам – похоже нам придется до утра здесь задержаться. Я схожу в сарай, может, что-нибудь полезного там добуду.

На том и порешили.

Сарай примыкал к валуну и напоминал, скорее, навес – сплошные щели в стенах, что было само по себе полезно для хранившихся внутри самодельных весел и нескольких поленниц дров. Все проветривалось и сырость не разрушала дерево.

Стучали топоры, звонко и отчетливо, как это бывает по большому морозу – красные шиши тесали из прилегающих к рыбацким хижинам осин колья под три метра длиной. Можно и весла для этой цели приспособить, коли надобность такая возникнет.

В сарае был еще подпол, словно, лаз под валун. Загадочность этого рукотворного подземного хода была налицо – что там хранить? Рыбацкие сети должны висеть, припасы на зиму должны заготавливаться. Сети исключены, заготовки должны кем-то осуществляться – не рыбаками же, право слово! Если и выкопал его когда-то некий большой зверь, то обложил досками явно человек и явно со вполне человеческой целью.

Тойво отодвинул крышку, запалив предварительно подготовленную свечу, и на четвереньках полез в нору. Долго двигаться не потребовалось – обнаружилась полость, вполне пригодная, чтобы поднять голову, если самому, конечно, оставаться в сидячем положении. Воды под досками не было, ни замерзшей, ни жидкой, разве что газообразной, однако ей можно было пренебречь. Значит, пещера была выше уровня воды в ламбушке. Да и тепло здесь, даже при дыхании пар изо рта перестал валить. Загадка!

Антикайнен огляделся, водя свечой из стороны в сторону. Ни полок с припасами, ни безжалостно брошенных рыбацких снастей. Только пожилой бородатый человек пялит на него выпуклые, словно бы безумные глаза. Тойво вздрогнул и уронил свечу. Та сразу потухла, а он принялся лихорадочно вытаскивать из кобуры свой наган.

– Эй, не балуй! – глухим и таким густым басом сказала темнота, что Антикайнен подумал: все, не сберечь штаны. Надо было что-то делать, надо было как-то выбираться отсюда, надо было спасать свое обмундирование. Но как, черт подери? Пистолет застрял, чувство пространства утратилось, стало даже подташнивать. Клаустрофобия! Тойво дрыгал ногами и шарил вокруг себя руками, силясь перетерпеть естественные для подобной ситуации человеческие позывы.

Внезапно загорелся огонек – не свечной фитиль, а старая добрая лучина. Из темноты вновь проступили контуры старика.

– Здороваться не учили? – тем же голосом, что и темнота, произнес тот.

– Мне бы водички, – звук своей речи придал красному шишу некоторую долю уверенности. – А то я тут чуть не умер от разрыва сердца.

Они помолчали, пристально разглядывая друг друга. Антикайнен выглядел, как обычный Антикайнен, а старик был очень кряжистым, борода лопатой, нос картошкой, глаза навыкате, волосы до плеч и совсем седые. Он сидел на дерюжке, охватив колени могучими руками.

Сердце у Тойво постепенно перестало стучать с перебоями, он, внезапно устыдившись своей слабости, начал осторожно вдыхать воздух, пытаясь принюхаться. Да, вроде бы, ничем подозрительным не пахло, то есть, есть надежда, что избежать конфуза удалось.

– Здравствуй, – сказал он, наконец, осознав, что нападать на него никто не собирается.

– Ну, привет, коль не шутишь, – тут же отреагировал старик. – А воды не дам. Не серчай, самому мало.

Тойво не серчал, ему хотелось не верить своим глазам, потому что зимой в такой норе вряд ли кто-то мог бы выжить. Да и зачем? Рядом какие-никакие жилища, топливо для них, белый свет. Как можно сидеть под землей?

Впрочем, если вспомнить житие Григория Распутина, тот, еще будучи в своем Тобольске, мог просидеть в собственноручно вырытой яме не один день, а целых сорок. Таким вот образом просветлялся. Правда, сын ему раз в день кувшин с водой и тарелку с пирогами спускал. А они помощников этого старца наверху что-то не видели.

– Ты один, деда? – спросил Антикайнен.

– Теперь вот с тобой, – ответил тот.

Еще где-то в Африке копты в норах сидели, Истину пытались постичь. Один копт на расстоянии в четыреста метров от другого. К ним паломники приходили, беседовали, удивлялись. А когда паломников не случалось, можно друг к другу в гости сходить и поспорить, кто больше отшельник по жизни. Бывало, что и до драки доходило, рвали старцы друг на друге волосенки и одежку ветхую. Разойдутся вновь по норам и опять Истину постигают. Святые угодники, богу в душу мать!

– Просветляешься?

Старик засмеялся и ничего не ответил. Странный старец.

– Может, тебе помощь какая-то нужна? – предположил Тойво. – Покушать, попить?

– Ребята, это вам, похоже, помощь нужна, – ответил дед и ловко ногтем сбил нагар с лучины, после чего сделалось значительно светлее.

Следует отметить, что и значительно теплее сделалось. Антикайнен забеспокоился: замерзающему человеку перед смертью тепло чудится, даже – жар. Может, он нечаянно головой приложился в сарае, а сейчас лежит и околевает потихоньку? Он попытался себя осторожно ущипнуть за руку – болевые ощущения не атрофировались.

– Я что – сплю? – честно спросил Тойво, скорее, даже, сам у себя.

– Да брось ты, паря, переживать. Ничего с тобой здесь плохого не случится. Здесь ни с кем ничего плохого не случается.

Антикайнен хотел бы не поверить деду, да вот отчего-то поверил. Иррациональность мышления в том и состоит, что, порой, приходится верить не головой и рассудком, а сердцем и душой. Потому что так правильно, потому что для Веры человеку зачастую не нужны доказательства – они уже заложены в него Творцом.

– Ладно, – сказал он. – Я Тойво Антикайнен.