Тойво – значит надежда. Красный шиш

Кумпу, потрясая своим копьем, как индеец, побежал на зов. Он забежал внутрь, проведя там несколько минут, после чего прискакал, как конь, обратно к Антикайнену.

– Это мы хорошо сделали, что связали их, – сказал он. – Кое-кто забесновался, ворочается, глазами крутит, кляп грызет. Прочие тоже волнуются, но не столь агрессивно. Массовое сумасшествие. Я одного, особенно активного, прижег головней из печки – тот мигом успокоился, вроде бы, даже, меня признал. Но не уверен.

Переливы «полярного зова» колыхались, будто бы, над самими головами. Красота неимоверная, красота ужасающая.

С громким стуком распахнулась дверь «штабной» кодушки. Кумпу посмотрел на Антикайнена, тот перевел взгляд на Каръялайнена.

– Черт, – сказал командир роты. – Пленных-то мы не завязали!

Ну, да – про белых шишей они и думать забыли. На пороге стояли Энсимайнен и Тойнен. Оба смотрели на небо, у обоих были распахнуты полушубки и тяжело вздымались в такт дыханию грудные клетки. За ними как-то робко пристроился Нельяс, боязливо поглядывавший на красноармейцев.

Боец из караула встал, было, у них на пути, но получил такой толчок, что улетел в сторону на несколько шагов. Белофинны медленно двинулись по единственной дороге, которая вела к этим рыбацким хижинам. Люди Тойво расступились перед ними, также расступились и твари. Очаровательное зрелище.

– Стоять! – нарушил все очарование Каръялайнен. – Иначе буду стрелять.

– Парни, – позвал своих товарищей Нельяс. – Не надо.

– Надо, – сказал Энсимайнен. – Она зовет меня.

– Кто, трах-ти-би-дох? – вскричал командир роты. – Поручик Ласси?

Действительно, уйдут сейчас финны, заявятся к пресловутому поручику, и плакала вся скрытность. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они удрали.

– Не стрелять, пацаны! – крикнул Тойво, испугавшись, что сейчас прольется кровь. – Нельзя, а то эти твари хлынут на нас все разом.

– Нельяс, останови своих друзей! – пророкотал Кумпу, уже готовый пальнуть из револьвера. – Обещай им небо в алмазах!

– Тогда помоги мне, – ответил белофинн, чуть подотставший от своих товарищей. Он явно не горел никаким желанием уходить куда-то в ночной лес, пусть даже и по зову Полярной звезды, которого он, к тому же не слышал.

Они с Оскари заспешили к очарованным, презрев всякую опаску от тварей. Впрочем, звери тоже отступали по мере приближения к ним двух финских лазутчиков.

Дальнейшие события никто из людей, их наблюдавших, вспомнить, как следует, не смог. Вроде бы было так: Нельяс, говоривший скороговоркой «алмазы, алмазы, кому алмазы», получил удар от Тойнена, сваливший его с ног. Падая, он оказался на пути Кумпу и сбил того с шага, заставив Оскари замешкаться, чтобы вновь обрести равновесие. В это время к нему подскочил Энсимайнен, провел два хлестких удара кулаками по корпусу, а потом, крутанувшись на месте, ударил ногой по уху. Не успел красноармеец упасть, а его противник выхватил у него с пояса зловещего вида пуукко, с которым, как и любой финн, Кумпу никогда не расставался.

Нож блеснул в лунном свете, а потом погрузился по рукоять в живот стоявшему рядом Тойнену. С чего бы это нужно было резать своих – может, застарелая личная неприязнь сыграла роль? Тем не менее Тойнен и ухом не повел, выхватил нож из раны, уже не удерживаемый Энсимайненом, и одним махом перерезал горло поднимавшемуся на ноги Нельясу. Больше он сделать ничего не успел, потому что Антикайнен выстрелил ему в грудь из своего револьвера.

– Оттаскивай Кумпу! – прокричал он, отбросив пистолет, и побежав с колом наперевес к месту побоища.

Очень своевременное действие, кровь все-таки пролилась, звери бросились на ее зов, уже не страшась никаких для себя последствий. Вероятно, обагрив пасть, у них мгновенно появлялся иммунитет ко всяким столкновениям материй и антиматерий, аннигиляции и прочей лабуде. Но для этого требовалось отвлечься, погрузив свои клыки в трепещущую плоть умирающих людей.

Звери сгрудились возле Нельяса и Тойнена, жадно хватая языками даже самую малость крови, впитавшуюся в снег. Некоторые из них начали биться между собой.

Жуткий хруст разгрызаемых костей, хриплое дыхание красноармейцев, оттаскивающих за шиворот Кумпу, стон твари с колом под лопаткой, неистовые всполохи Северного Сияния и дурашливый смех Энсимайнена.

Тойво, всадивший свое осиновое копье в ближайшего к Оскари зверя, не знал, что ему и думать, как теперь поступать, что ожидать. Хищников было много, их, способных обороняться – мало. Но сражаться-то надо! За их плечами – товарищи, очарованные, но от этого не ставшие врагами, да и самим помирать не хочется.

– Разбиться по шестеркам и спинами – к кодушкам! – прокричал он приказ. – Все колья разобрать, держать оборону перед собой. Бить только тех, кто нападает, прочих – не трогать!

В это время один из зверей с окровавленной мордой оказался возле Энсимайнена и, словно бы, понюхал ему лицо. После этого белофинн упал, но уже без лица – тварь его откусила вместе с головой. Надежд на будущее это зрелище определенно никому не добавило.

Однако все красноармейцы выполнили приказ своего командира, даже каким-то образом самостоятельно догадавшись в середины своих групп поставить тех бойцов, кому уже досталось от первой атаки зверей, а также приходящего в себя Оскари.

– Где этот подлец! – прокричал разобиженный Кумпу.

– Вон – кишки по воздуху летают, – ответил Каръялайнен. – Доедают его.

– Спиной к стенам, всем – стоять! – опять крикнул Тойво.

– Ну, тогда – ладно, – сразу успокоился олимпионик.

Звери очень быстро справились с тремя несчастными финскими шпионами, и, наверно, это показалось им мало. Больше крови хотели они, больше мяса, потому что аппетит, как известно, приходит во время еды. Когда звуки утробного чавканья смолкли, твари разом обернулись к напряженным красноармейцам.

«Ого!» – подумал Тойво. – «Да они шеей вертеть не могут – как наши волки». Значит, нападать на них нужно с двух сторон. Однако о нападении речи пока не могло быть никакой. Нужно было обороняться.

Волколаки наперегонки помчались к людям. Настолько наперегонки, что передние не сумели вовремя затормозить, попадали на утрамбованный снег и, подпираемые другими жаждущими человеческой плоти, подкатились к самим пикам красноармейцев. Особого разрешения не требовалось, чтобы воткнуть свое оружие в ближайшего зверя.

– Хак! – разом сказали красные шиши.

– Уу! – простонали проткнутые кольями твари.

Как это всегда бывает, коли первая волна атаки захлебывается, следует отступление на прежние позиции и перегруппировка. Волколаки, однако, отошли недалеко, оставив три твари истаивать на снегу. Они щелкали своими пастями и намерений в отношении застывших перед ними с копьями в руках людей не меняли. Красные шиши тоже были настроены решительно и осиновые колья не опускали.

Следует отметить, что жестокий мороз перестал тяготить людей напрочь. Вероятно количество выплеснутого адреналина вполне компенсировало потерю тепла. Антикайнен понимал, что так не может продолжаться бесконечно, поэтому крикнул распоряжение:

– Каждые пятнадцать минут крайним смещаться в центр, стоять плотно, сохранять тепло. Осматривать друг друга на предмет обморожений. Ночь длинна и полна ужаса[39 - Почти из «Игр престола».].

Первыми почувствовать проникновение холода могли те бойцы, одежды которых были повреждены ударами лап зверей в самом начале битвы. Могли, но не успели – волколаки опять ринулись в атаку, причем как-то странно перегруппировавшись: на острие атаки выдвинулись штук семь тварей, остальные оставались на второстепенных ролях, хотя места для них было предостаточно.

Красноармейцы выработали свою тактику: кто-то сдерживал зверя, выставив перед собой копье, а люди слева и справа пытались ужалить тварь своими кольями как можно ощутимее. Волколаки клацали зубами по древкам, били их лапами, но бойцы маневрировали оружием и старались не лишиться единственного способа обороны.

Вторая волна нападения тоже схлынула, оставив съеживаться еще одну тварь.

– Это я ее так прищучил, – сказал Каръялайнен.

– Всем доложить о своем состоянии! – крикнул Тойво.

Доклады поступили быстрые и однозначные: все в боевой готовности, ранений и повреждений не имеется.

Нет, всю ночь им так не простоять. Какими бы ни были парни закаленными, но мороз возьмет свое: пробьет дрожь, замедлятся движения и – здравствуйте, девочки. Начнут звери выдергивать людей одного за другим от домов, растерзают, и возрастет количество тех тварей, что кровью повязаны и не боятся рвать клыками плоть этого мира.

Стоп, выходит, что их, уже полакомившихся человечиной, а, стало быть, наиболее опасных, осталось всего шесть. Остальным не хватило, остальные – не могут биться, так сказать, во всеоружии.

– Парни! – громко проговорил Тойво. – Надо эту шестерку уничтожить – тогда прочие отступят, потому что они пока слабее.

Когда цели намечены даже пляска огней Северного Сияния не может заставить впасть в уныние хладнокровных, в общем-то, по своей природе финнов. Объективные законы тем и отличаются от человеческих конституций, что их невозможно нарушить ни при каких обстоятельствах. Людские законы пишут, как правило, негодяи, которые очень искренне считают, что на них самих это дело не распространяется. А другие негодяи, да что там негодяи – нелюди, судят по этим законам, причем, опять же – выборочно. Ибо для судьи, черт побери, самым важным прописанным у них в судейском своде законом является личная позиция, а не что-то другое.

Но даже в случае успешной ликвидации самых кровожадных тварей существует вполне реальная опасность получить смертельный удар лапой, который порвет все внутренние органы и переломает кости. Смерть, конечно, разнится одна от другой по способу, но результат-то один – прекращение жизни. Сейчас для Тойво, как и, впрочем, для всех остальных шишей, важно было этот результат избежать.

Еще несколько раз накатывали звери, даже пытаясь изменять свою тактику: не раскрепощенные кровью отвлекали, а раскрепощенные – прыгали через них. Но это принесло еще пять обугленных копий и столько же сморщивающихся трупа. Остался один зверь, приобщившийся к этому миру.