Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– Да, понял я, понял! – «поморщился в трубку» Иванов. – Как всегда – очередь на «биологию»?

– Но не для Вас, Александр Сергеевич! – многозначительно «приподняла бровь» трубка. Многозначительность её имела под собой основания: заведующая судебно-биологической экспертизой неровно дышала к Иванову. Не в личном плане: виды на него она имела исключительно, как на потенциального зятя. Даже не на потенциального: на будущего. Её дочь, лет на двенадцать моложе Иванова, только что поступила в университет, поэтому речи о немедленном замужестве не шло. Но маманя «имела в виду» перспективного товарища. Так сказать, впрок. Потому что, как справедливо заметил персонаж одной кинокомедии: «Такие лётчики на дороге валяются».

И то: умница, не писаный красавец, но и не «красавец», «в связях, порочащих его, замечен не был», «отмечен наградами фюрера и благодарностями рейхсфюрера», подающий надежды, а не «Кушать подано!». К тому же, отслужил срочную, а, значит – настоящий мужик.

Но самым главным достоинством Александра Сергеевича являлось то, что он, единственный городской следователь прокуратуры, до сих пор не был женат! Холостяк до тридцати, да ещё «без хвоста» – это ли не находка?!

Поэтому мелкие знаки внимания Иванову оказывались непрерывно: то экспертиза – вне очереди, то в сокращённые сроки, то снисхождение к «полуфабрикатам» – неупакованным вещдокам «с пылу, с жару».

А на свадьбе одного следователя прокуратуры Иванова и вовсе – «как бы случайно» – вынудили соседствовать стульями с юной дочкой заведующей. «Попутно» его вынудили к многочасовой галантности и даже отдельным неосторожным словам, тут же превратно истолкованным. После этого слухи о том, что Александр Сергеевич не только «обречён», но и «обручён», перевалили черту «упорных», и стали общим местом всех разговоров в бюро и прокуратуре…

– Значит, дня через три могу подскочить?

– «И жьдём Вас!» – вполне достоверно, с «кавказским» акцентом процитировал «товарища Саахова» неунывающий «кавказец» -эксперт.

Вздыхая «по дороге», Иванов положил трубку. Настроения, и без того отсутствующего, заметно убыло. Да и откуда ему было взяться, тому настроению, если две заявительницы сходили с нулевым результатом, а одна так и вовсе уклонилась по непонятной причине?! Всё это накладывалось дополнительным «оптимизмом» на уже имеющиеся «радостные» факты в количестве трёх. Первым из них был тот, что заявления девицы – что выяснилось впоследствии – унесли с собой. Случайно или «случайно», но у Иванова их не было. А, значит, и регистрировать было нечего. Вторым фактом шло то, что составленные протоколы так и остались не подписанными. И, заключал троицу факт, не менее «оптимистичный»: тряпок для «биологии» и экспертизы микрочастиц тоже не было. Вырисовывалась классическая ситуация: «кругом – шестнадцать», она же «куда ни кинь – всюду клин».

В формирование «круговых шестнадцати», а равно означенного «клина», активно участвовали и все прочие «мажорные» факты, главным из которых оставалось дело о «теракте на подъездных путях». Немного уже зная нравы и обычаи «их мира» – и не того, который «подвергается» отечественными газетами – Иванов не сомневался в том, что «продолжение следует». Человек, попавший на заметку в ЦК, был обречён на вечное пребывание в анналах. «Вожжа из-под хвоста» удалялась только вместе с несчастным.

Поэтому, даже если девицы «осчастливили бы» его своим появлением и даже с «деталями» интерьера, он не рассчитывал на обретение возможности спокойно заняться этим делом. Не позднее завтрашнего дня Петра Николаевича «осчастливят» звонком из «области», и в состоянии панического ужаса тот потребует от старшего следователя Иванова пустить все дела по боку, и заниматься исключительно делом «государственной важности». Иванов не исключал и активное участие обкома – в лице его первого секретаря – в мероприятиях по собственному вразумлению. Он «почему-то» не сомневался в том, что вместе с делами «побоку» обязательно будет пущено и «благородное» предложение «товарища Первого» в части дальнейшего трудоустройства принципиального следователя. Причина – банальнее некуда: хрестоматийная «близость к телу рубашки», которая «своя».

Иванов «не накручивал» и «не впадал». Это были не фобии, а всего лишь знание жизни. Увы, но быть могло всё то, что и раньше бывало. И всё это на фоне того, что в оставшуюся декаду Иванову предстояло закончить производством десять уголовных дел, не считая тридцати «отказных» материалов! А что значит: «окончить производством»?! Это значит, что обвиняемым во всем делам, направляемым в суд, надо было предъявить «окончательное» обвинение, потом ознакомить потерпевших с материалами дела, и, наконец, в присутствии адвоката выслушать от обвиняемого заявление о его полной невиновности, выбитых из него показаниях и зубах и «стопроцентной» фальсификации дела!

И «на всё, про всё» – десять дней, считая и воскресенья! Хорошо ещё, что в марте тридцать один день, не то Иванову, как и любому другому «следаку» на его месте, пришлось бы каждый оставшийся день «кончать жизнь самоубийством»!

В самый разгар тризны по себе и ещё даже не возбуждённому делу зазвонил аппарат. Не ожидая ничего приятного, Иванов без энтузиазма поднял трубку.

– Сергеич, привет: Толик! – прогудела трубка «не определяемым» на слух голосом начальника ОУР капитана Галимова.

Сердце Иванова дрогнуло: сейчас «обрадуют» окончательно! И как это он мог забыть про «ментов»?! Вот, уж, действительно: «слона-то я и не приметил»!

– Привет, Толик.

Иванов дрогнул не только сердцем, но голосом: «я не могу иначе», как справедливо заметила одна певица, до этого уже сознавшись в том, что и «сердце моё – не камень».

– Как настроение, Саня?

– Бодрое – уже на дне, – на всякий случай, тут же упал духом Иванов: «ну, чтобы два раза не ходить». Да и перспектива внеочередного «облома» показалась отчего-то такой близкой и понятной. Наверно, «от жизни такой». – Что, хочешь «ещё больше поднять» его?

– Нет, – рассмеялся в трубку начальник ОУР. – Не «больше» – просто.

У Иванова начало отлегать от сердца: неужели он ошибся с прогнозами?!

– Не томи, братан!

– Мы тут «загораем» в Зеленодольском отделении, – не стал томить «голос оттуда». – А знаешь, почему? Ждём тебя. Так что, подскакивай, и немедленно!

– Кого-то взяли? – «частично воскрес» Иванов.

– Смешной вопрос!

Соответствуя заявлению, трубка хмыкнула и даже хрюкнула.

– Всех, конечно!

– И урода – тоже?

– И урода – тоже! Так, что, давай, Сергеич: «дуй» к нам! Как говорится, «и жьдём Вас!».

– Ужо буду!

Одной рукой Иванов ещё «дрожал в трубку», а другой уже собирал «дипломат».

– «Ужо буду»!.. Что так нескоро?

Лучше бы начальник ОУР не спрашивал, да ещё почти с упрёком: Иванов «завёлся с полуоборота»

– Так ведь у меня – ни волшебной палочки, ни ковра-самолёта, не говоря уже о «задрипанном» авто! Мы – люди простые: автобусом добираемся! Ничего другого у меня под жопой нет и не предполагается!

«Заведя» себя, Иванов не ограничившись «констатацией факта», и развил тему юдоли бедного следователя. И развил он её настолько «фигуристо», что определение «нижнего бюста» в его речи оказалось единственным корректным выражением.

– Ладно: просто «ждём», – понизил «уровень скорострельности» Толик: против таких доводов – как против того «лома».

Иванов вернул трубку рычагам и поморщился. Новость, конечно, обнадёживала, но до Зелёного дола с остановки «Районная прокуратура» автобус не ходил ни прямой, ни «кривой». Требовалось идти на соседнюю улицу, чтобы «на перекладных», правда, лишь с одной пересадкой, добраться до этого, Богом забытого уголка. Несолидно – для старшего-то следователя прокуратуры – но Иванов давно уже научился соизмерять потребности с возможностями. Да и установку «всему своё время, и время всякой вещи под небом» он усвоил давно и прочно: знал, где нужно давать апломб, а где его отсутствие.

Поэтому, обоснованно не рассчитывая на счастливый случай в лице «благосклонности» шефа – к слову, отсутствующего на рабочем месте – Иванов проявил истинно «беспартийную скромность». Он запер дверь, вывесил «завещание» на тему «не поминайте лихом!» – и, не заглядывая в приёмную: нечего баловать не оправдавшую надежд Машу – вышел на обшарпанное, полуразвалившееся крыльцо прокуратуры.

Дорога – с учётом всех «входящих и исходящих» – занимала минут сорок, а то и больше. Сегодня Иванов имел все основания считать, что ему крупно повезло: автобусы подходили на удивление быстро и даже с опережением графика… наверняка отсутствующего не только на указателе у прохудившегося остановочного павильона, но и «в природе». Вопреки обыкновению, сегодня автобусы «выходили на точку» одновременно с Ивановым. Ждать не пришлось не минуты, а на пересадке от Александра Сергеевича и вовсе потребовалось «слегка размяться», чтобы успеть добежать до отходящего ЛАЗА и запрыгнуть в его чрево…

Глава восьмая

…В марте любого года – холодного и не очень – Зелёный дол представлял собой зрелище не для слабонервных. И не только по причине специфического контингента и специфических же проявлений его. Снежные сугробы, которым больше подходило определение завалов, в течение всей зимы были покрыты толстым слоем чёрного пепла: отапливался посёлок по-старинке – местной котельной. По причине «географии и бытовых нюансов» дома местных жителей заносило снегом по самую крышу, а когда начинало таять, то аборигенам оставалось лишь «караул» кричать: ни о какой ливневой канализации здесь и речи быть не могло. Природа сама прокладывала себе дорогу – по обыкновению, прямо через дворы местных жителей. Что же до «Караула!», то он был классическим «гласом вопиющего в пустыне»: традиционно оплошавшее начальство вместе с подопечными уповал только на милость Божию.

По сумме причин улицы, дороги и тропинки Зелёного дола с прибавлением градуса становились классическим бездорожьем. Если прямо – непролазными топями. Преодолеть их можно было только ранним утром, по свежему ледку.

Но летом Зелёный дол преображался. Правда, заслуги местных властей в этом опять не было: всё предписывалось законами природы. Местность словно вспоминала былое и свои «реквизиты», обязывающие «соответствовать» хотя бы частично. Даже «хрестоматийный» налёт сажи на всём подряд не снижал впечатления. Деревня – она и есть деревня: каждый дом по старинке окружали многочисленные клёны, тополя, берёзы, карагачи – даже сосны. Останки парка культуры и отдыха, некогда знаменитого на весь город, воскресали оазисами чудом сохранившихся лесных насаждений. Поскольку народу в посёлке было негусто, то не только в останках парка, но и на ветвях придомовых деревьев слышался гомон птиц, давно уже ставших экзотикой в областном центре: кукушка, дятел, жаворонок, иволга, снегирь и даже обыкновенная синица.

Иванову нечасто «выпадала удача» посещать эти, далёкие от благословения Господня, края. Но если «выпадала», да ещё летом, то всю дорогу от автобусной остановки до бревенчатой избы Зеленодольского отделения милиции он преодолевал нарочито медленным шагом. И риск нежелательной встречи с аборигеном стоил того: где ещё в их «индустриальной столице» можно было увидеть живую природу… живьём?

Но сейчас «природа» не радовала: солнце уже взошло, и последние остатки спасительного льда растаяли под его лучами, такими неуместными «в свете реалий» Зелёного дола. Поэтому до милицейской «избушки на курьих ножках» Иванов добрался измученным донельзя и по колено в грязи. Последнее оказалось совсем даже не фигуральным выражением: не только ботинки, но и брюки Александра Сергеевича претерпели от «зеленодольского марта».

Зато встречали Иванова «на высшем уровне»: начальник Зеленодольского ОМ майор Штыков, начальник ОУР Старогородского РОВД капитан Галимов, и целая группа «оперов», как зеленодольского, так и старогородского «розлива». Конечно же, все они были рады видеть Иванова: «не пропадёт наш скорбный труд, и дум высокое стремленье».

– Работали уже?

Это был первый вопрос, который Иванов задал после того, как частично привёл себя в соответствие с занимаемой должностью.

– Не только работали, но и отработали, – усмехнулся Толик Галимов. – Но, разумеется, не под протокол: ждали тебя.