Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– Готов – независимо от того, под чем «под этим»: под заявлением или «под приговором»… самому себе.

Звучно щёлкнул замок папки: «дипломат» Иванов остерёгся брать – во избежание обвинений в умысле на теракт… по причине негабаритности груза. С листом бумаги наперевес – по традиции непочтительно игнорируя Городецкого – он подошёл к столу Первого.

– Здесь вольный пересказ будущего постановления о прекращении уголовного дела. Вы спросите: почему вольный? Всё просто: часть доводов не носит процессуального характера. Но Вам ведь они и не нужны – процессуальные-то доводы? Вы ведь не юрист.

Бумага легла на стол Первого, а Иванов возвратился на место.

«Гаулейтер» медленно скользнул глазами по тексту, пару раз хмыкнул, пару раз «опреснил» лицо, и, наконец, выпустил лист из рук. «Вольтерьянец» плавно заскользил по столу.

– Ну, что ж, нахально… но убедительно… Значит, Вы считаете, что замдиректора по транспорту – «герой труда»?

– Нет, но он и не преступник. Он делает всё возможное и невозможное… для той ситуации, которая сложилась на заводе… и за его пределами.

– Не понял?

Не обращая внимания на компаньона и его предостерегающую «отмашку глазами», Иванов уже «лез в бутылку».

– Я настолько косноязычен?

– И всё же – поподробнее, если можно? Вы считаете, что на заводе сложилась ненормальная обстановка, которая не обеспечивает сохранности вагонов?

Ухмылка Первого давно уже вышла за пределы нормативной, но это не смутило Иванова, к тому времени же «находящегося в бутылке».

– Отдаю должное Вашему чувству юмора, товарищ Первый секретарь, но зачем же за деревьями не видеть леса?

Городецкий, давно уже «существующий в автономном режиме», опять успел побледнеть лицом раньше Первого. Но и тот не слишком отстал от подчинённого в скорости и качестве окраса.

– Вы намекаете на…

– … пороки системы хозяйствования. И не намекаю, а говорю прямо. И пороки эти – уже не изъяны, а суть системы. И тут даже «железная рука» умного руководителя бессильна. Потому что – «тришкин кафтан»: подлатают в одном месте – порвётся в другом. Надо менять систему управления… А, может, и форму собственности.

– Не понял…

Первый отчего-то покосился на телефон, а затем беспокойно обошёл взглядом стены – так, словно пытался убедиться в отсутствии у них классических «ушей».

– Надо менять принципы хозяйствования, – «почему-то» не устрашился Иванов. – А заставить людей беречь имущество можно только одним способом…

– Воспитанием коммунистического отношения к труду! – «идейно воскрес» Городецкий.

– Нет, – даже не усмехнулся Иванов. – До этого «коммунистического отношения» – как до морковкина заговенья. Поэтому воспитать можно, только сделав «ничейное» имущество своим.

– Оно и так общенародное! – кося глазом на начальство, вновь заступился за марксизм-ленинизм Городецкий. Иванов даже не удостоил его взгляда.

– «Своим» – значит, находящимся в коллективной собственности: бригады, завода, треста. За своё люди будут стоять насмерть: от этого напрямую зависит их личное благополучие. А искать крайнего в условиях теперешнего «бесхозного хозяйствования», чтобы потрафить взглядам начальства – безнравственно. Это даже не путь в никуда: это путь вниз, в преисподнюю! Да, вы можете посадить бедолагу зама: у нас ведь, если нельзя, но очень хочется, то можно. Но это уже – без меня! Я в таких делах не участвую!

Помертвевший от страха Городецкий не знал, куда девать тело, к несчастью, оказавшееся начальственно дородным: метр восемьдесят пять на сто килограммов живого веса. Руки его то ныряли под стол, то прятались под ягодицы, не давая покоя ни себе, ни «нижнему бюсту». Афронт «ничтожного следователишки» превзошёл все мыслимые пределы: Иванов «докатился до ревизии основ» – а, значит, до антисоветизма. Правда, из Москвы уже доходили какие-то неясные намёки на грядущие перемены, в том числе, и в экономике. Но точных-то инструкций не было! Установок на новый курс не было! А, значит, всё, что правее и левее – по-прежнему, ревизионизм и оппортунизм!

Неожиданно уклонившись от дискуссии, Первый осторожно покосился на бумагу.

– Но здесь этих доводов нет…

– А зачем бежать впереди паровоза?! – покривил щекой Иванов. – Будет день – будет и пища! А пока достаточно и того, что я указал в своём рапорте на Ваше имя.

– Кстати – насчёт рапорта, – поморщился секретарь. – Вы, конечно – известный бретёр, но зачем же так откровенно?! Зачем Вам понадобилось озаглавливать этот документ словом «рапорт», да ещё на имя Первого секретаря обкома партии, да ещё начинать его словами «Настоящим довожу до Вашего сведения»?! Я ведь не Ваше непосредственное начальство!

– Ну, а как же статья шестая Конституции о «руководящей и направляющей»? – не стал обряжаться в невинность Иванов.

Первый с ухмылкой на лице подался вперёд.

– Но Вы же… как это: процессуально самостоятельное лицо?! Я тут консультировался с юристами, и они мне так прямо и сказали: следователь – процессуально самостоятельное лицо! Ещё сослались на какой-то кодекс!

– «Процессуально самостоятельное»…

Под горькую усмешку на лице Иванов покачал головой.

– Шага ступить не дают этому «процессуально самостоятельному»… Вот Вы: какого… извиняюсь… Вы вмешиваетесь в ход расследования?! Это я – такой дурак, что плюёт против ветра: другой «возьмёт под козырёк»! Вот тебе и вся «процессуальная самостоятельность»! И ведь такая ситуация не по одному этому делу: по всем хозяйственным!.. А, если бы я был членом партии, или, хотя бы, комсомольцем?! Да Вы бы меня поедом заели!

Не вздумай «шагать не в ногу», потому что – сразу же: «Эй, кто, там, шагает правой? Левой! Левой! Левой!».

– Хотите работать со мной?

Челюсти Иванова и Городецкого отвисли в унисон. Иванов – как «не из нашего двора» – подобрал её первой.

– Работать с Вами? Кем? Каллисфеном? Чтобы и меня тоже «скормили львам»?

– Ну, почему так сразу…

– Да потому, товарищ Первый секретарь, что правду у нас, как не любили, так и не любят. И чтобы ни делалось, всё будет, как у Екклесиаста: «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

– Ну, не скажите, – покачал головой Первый. – Судя по той информации, которой я располагаю, некоторые «большие товарищи» в Москве задумываются примерно в том же направлении, что и Вы.

Городецкий до крови закусил губу: «промахнулся» с Ивановым!

Не разглядел «перспективных» блёсток в гражданине, который неожиданно оказался… или может оказаться «товарищем», да ещё – вышестоящим!

– Так, что подумайте над моим предложением: оно, как говорится – «на полном серьёзе». А чтобы Вы не сомневались, вот Вам мои прямые телефоны, рабочий и домашний.

Первый быстро начертал цифры на листке отрывного календаря, и вручил его Иванову.

– Что же до Вашей бумаги, то я сегодня же отправлю её в ЦК со своим дополнением…

Глаза Первого сузились до размера щёлок.

– Думаю, сегодня это – то самое лыко, которое будет в строку…

Глава седьмая

В прокуратуре Иванова «дружелюбно» встретил пустой холл. Никто не только не подпирал стены, но даже стулья «от разных пап и мам» были свободны все, до единого. Сходу «промахнув» дверь своего кабинета, Иванов ворвался в приёмную. Пребывающая в гордом одиночестве Маша лениво клацала пальцами по клавишам электрической «Ятрани».