Многозначительным взглядом Сталин предложил гостю поставить точку – и тот не стал уклоняться.
– … то Германия не переступит демаркационную линию.
Сталин пыхнул трубкой, и молча откинулся на спинку кресла. Некоторое время в кабинете царило молчание. Русские молчали бесстрастно. Шуленбург с Хильгером составляли им компанию. Риббентроп в очередной раз не выдержал проверку дипломатией: побледнел, «заострился» чертами и закусил губу.
Наконец, Сталин «дружелюбно обдал» Риббентропа свежим облаком табачного дыма, и взглянул на часы.
– Восемнадцать тридцать. Мы работаем уже три часа. Немецкая делегация, вероятно, желает отдохнуть после дороги.
Лицо рейхсминистра посерело: он «как-то» не услышал в заявлении советского лидера вопросительного знака. Сталин не спрашивал и даже не констатировал: он приговаривал. Приговаривал судьбоносные для рейха переговоры к очередному раунду. Приговаривал, сохраняя на лице «византийскую» невозмутимость.
– Боксёры – и те нуждаются в отдыхе через три минуты. Но мы дадим господину Риббентропу не три минуты, а три часа. Я полагаю, трёх часов господину министру будет достаточно.
Тут заулыбались даже Шуленбург с Хильгером: они уже немножко изучили юмор советского вождя. Юмор формата «в каждой шутке – лишь доля шутки». В данном случае их устраивали оба компонента: и шутка, и её доля. В предложении Сталина никакой трагедии для себя они не усматривали. Ведь переговоры даже не откладывались: в них объявлялся всего лишь «обеденный перерыв». Не сразу, но сообразил это и Риббентроп, отчего раздумал снова бледнеть и кусать губы. Напротив, он даже улыбнулся. Улыбнулся широко, в «истинно аристократической манере».
– Ценю Вашу заботу обо мне, господин Сталин. С чувством огромной признательности.
– Если нет возражений, то Вы имеете возможность ценить её до двадцати двух ноль-ноль.
Под общий смех Риббентроп и Сталин поднялись со своих мест, и протянули друг другу руки…
В десять вечера немцы в очередной раз продемонстрировали свою пунктуальность. Теперь они пришли вчетвером: подключился Гаусс. Немцы поняли, что переговоры выходят на кульминацию, но сочли не лишним продемонстрировать своё понимание ещё и Гауссом. Заодно и русским делался насквозь прозрачный намёк: «чтобы герру Гауссу два раза не ходить».
– Господин Сталин, на первой нашей встрече Вы сказали – цитирую дословно: «О юго-востоке Европы мы поговорим как-нибудь в другой раз». Смею заметить, что этот раз – именно «другой». Вам так не кажется?
Сталин усмехнулся – и пыхнул трубкой.
– Не возражаю.
– В таком случае, – немедленно оживился Риббентроп, – хочу сразу же ознакомить Вас с точкой зрения фюрера: «Германия признаёт за Советским Союзом интересы на Балканах, в бассейне Чёрного моря, и…
Риббентроп сделал выразительную паузу.
– … даже в Турции». То есть, мы, господин Сталин, признаём объективную заинтересованность Советского Союза в Константинополе и в пересмотре конвенции Монтрё о проливах – конвенции, явно дискриминационной по отношению к Советскому Союзу.
Выдав текст на одном дыхании, Риббентроп впился глазами в лицо Сталина. Делал он это соло: Шуленбург и Хильгер знали, что дальше будет: ничего не будет – а Гаусс шлифовал в уме формулировки договора. По этой причине и разочаровывался Риббентроп в одиночку: реакция Сталина оказалась совсем не такой, какой ожидалась. Да ещё – под нестерпимо «отсутствующее лицо» Сталина.
– Благодарю Вас, господин Риббентроп, за столь широкий жест, но Советскому Союзу будет достаточно и демаркационной линии. На тот случай, если то, что может случиться с Польшей, и в самом деле случится с ней. В чём мы действительно заинтересованы – так это в том, чтобы населённые этническими украинцами и белорусами земли сегодняшней Польши не стали в очередной раз зоной чужих интересов. Я понятно выражаюсь?
Дружелюбием в дружелюбном голосе Сталина и не пахло – и Риббентроп поспешно кивнул головой.
– Да, да, господин Сталин! Мы Вас прекрасно понимаем!
– Тогда, если наш уважаемый гость не возражает, займёмся делом. Итак, советская сторона ознакомилась с германским проектом договора. Германская сторона ознакомилась с советским проектом договора. Все обнаруженные недочёты и разночтения устранены в ходе предварительного согласования. Или я ошибаюсь?
Рибеннтроп оглянулся на Гаусса – и тот еле заметно пожал плечами: «на Ваше усмотрение, герр рейхсминистр».
– Нет, господин Сталин, Вы не ошибаетесь.
– Тогда имеет смысл, как говорят русские, «переписать набело».
Риббентроп вновь покосился на Гаусса. На этот раз тот откликнулся с большей заинтересованностью: слова русского лидера предполагали теперь и участие специалиста в области права.
– Мы согласны, господин Сталин, – «перевёл» Гаусса Риббентроп.
Сталин обернулся к Молотову – и тот немедленно передал ему папку с вложенными в неё машинописными листами. Сталин раскрыл папку.
– «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом»… Нет возражений против того, чтобы слово «Германией» стояло впереди слов «и Советским Союзом»?
Сталин иронически прищурился в Риббентропа.
– Никакого подтекста здесь нет. В том смысле, что если кто-то указан первым, то и наибольшая угроза якобы от него. Это указание – не намёк на вероятного агрессора, а всего лишь соблюдение требований алфавита, как латинского, так и кириллицы. Что скажете, господин Риббентроп?
– Возражений нет, господин Сталин.
– Тогда идём дальше, – удовлетворённо кивнул головой Сталин. – В согласованном проекте – семь статей. Этого количества достаточно?
Риббентроп повернулся к Гауссу – и тот кивнул головой.
– Достаточно, – «перевёл» рейхсминистр.
– За прошедшее время позиция немецкой стороны в отношении статьи второй проекта Договора не изменилась?
Не отличавшийся ни феноменальной памятью, ни особенным прилежанием, Риббентроп растерянно отвесил губу – и тут же подался развёрнутым ухом к губам консультанта. Гаусс что-то быстро зашептал «в рейхсминистра». «Ознакомившись со шпаргалкой», Риббентроп вернулся в вертикальное положение.
– Господин Сталин, не сочтите это невежливостью, но могу я, в свою очередь, поинтересоваться, не изменилась ли редакция статьи второй в советском проекте? Без ответа на этот вопрос я не смогу ответить на Ваш.
Сталин усмехнулся.
– Конечно, Вы можете поинтересоваться, господин Риббентроп. Только это – не советский проект, а согласованный обеими сторонами.
Риббентроп с досады закусил губу: очередной прокол, непростительный даже для новичка. Его компаньоны, обвыкшиеся уже с постоянными ляпами шефа, не стали «подсыпать соли на раны» начальства, и «занавесились» нейтральными лицами.
– Что же – до ответа на Ваш вопрос, то скажу так: редакция не изменилась. Можете убедиться в этом сами.
Сталин редко читал документы вслух, но для высокого гостя сделал исключение.
– «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу».
Когда Риббентропу сделали перевод, он кивнул головой. Без особого энтузиазма.
– Да, это – согласованный вариант… Только…
Риббентроп совсем недипломатично замялся. Для озвучивания вопроса «Только – что?» Сталину хватило и небольшого подъёма брови. Рейхсминистр тут же спохватился.
– … В идеале лучше смотрелся бы вариант об оказании помощи жертве агрессии…
Сталин обезоруживающе улыбнулся: ни дать, ни взять – друг.