Катынь: СС+НКВД – шляхта

– Но тогда это был бы Договор о взаимопомощи, а не о ненападении. Тогда это был бы совсем другой документ – а не тот, который мы рассматриваем сейчас.

Советский вождь «очень хорошо понимал» гостя. СССР вовсе «не улыбалось» перспектива оказаться втянутым в конфликт в случае нападения на Германию третьей силы. Наряду с первой статьей

«о воздержании от всякого насилия», статья вторая проекта была одним из двух краеугольным камней, на которых и держался весь договор. С большим трудом СССР удалось сделать этот «камень» «вполне краеугольным». Ведь ещё шесть дней тому назад Молотов отклонил немецкий вариант, фрагмент из которого сейчас и озвучил Риббентроп.

Рейхсминистр заёрзал в кресле. Гаусс запросил взглядом

Шуленбурга – и тот отрицательно покачал головой. Тогда «юрисконсульт» немецкой делегации наклонился к Риббентропу, и отметился в его ухо предельно лаконичным текстом. Щека рейхсминистра «окислилась», но он тут же восстановил в себе дипломата, и развернулся на манер плаката «Добро пожаловать!».

– Мы согласны с текстом Договора, господин Сталин. Полагаю, что теперь мы можем перейти к согласованию протокола?

Сталин повернул голову к Молотову – и тот сдержанно развёл руками: «Почему бы и нет?».

– Немецкая делегация имеет на руках проект дополнительного протокола?

Риббентроп, не оборачиваясь, протянул руку к Гауссу, и тот вложил в неё пару листов бумаги с машинописным текстом.

– Да, господин Сталин: мы имеем этот текст.

– А замечания к тексту Вы имеете?

Сталин прозвучал вполне доброжелательно, но глаза его работали отдельно от голоса. Взгляд их был пронизывающим и требовательным. Риббентроп растерянно покосился на Гаусса. Тот немедленно «вышел из тени».

– К тексту протокола не приложена карта, господин Сталин.

– А зачем она? – почти удивился Сталин. – Мы ведь не проводим демаркацию по каждому метру территории. То есть, мы не осуществляем демаркацию государственной границы между СССР и Германией. Это – дело будущего… если оно будет. Да и тогда это – дело не столько дипломатов, сколько картографов и геодезистов. А наша задача: определить границу сфер интересов приблизительно. Заметьте, господин Риббентроп: не государственных границ – а сфер интересов! Да и то – приблизительно.

И это – не моё произвольное толкование: это буквально, слово в слово, записано в пункте втором дополнительного протокола!

Риббентроп дёрнулся глазами в сторону Гаусса, и тот утвердительно смежил веки. Рейхсминистр поморщился: инструкции фюрера были предельно точны.

– Значит, господин Сталин не считает карту необходимым приложением к протоколу?

– Да, господин Сталин не считает карту необходимым приложением к договору.

Сталин прозвучал сухо и категорично. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Только доброжелательный взгляд смягчал отчасти «суровость приговора».

– Имеет ли немецкая делегация возражения в части пунктов один и два протокола о разграничении сфер интересов Германии и Советского Союза в Прибалтике и Польше в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств и Польши соответственно?

Риббентроп неожиданно улыбнулся. Для того чтобы солировать в режиме моментального ответа, на этот раз «шпаргалки» Гаусса ему не понадобились.

– Нет, господин Сталин. Больше того: немецкая делегация имеет полномочия официально – с закреплением в протоколе – заявить о своей полной незаинтересованности в юго-востоке Европы. Германия признаёт интерес СССР к Бессарабии.

– Безоговорочно?

Сталин озвучивал вопрос параллельно с прикуриванием трубки. Глаза его при этом иронически поблёскивали из-под бровей. Уже немножко «потёршись» в переговорах и освоившись с манерами советского лидера – насколько это возможно вообще, Риббентроп прибавил в улыбке.

– Мы ведь собрались для того, чтобы быть откровенными друг с другом, господин Сталин?

– Разумеется, господин Риббентроп.

Сталин «раскочегарил» трубку и с удовольствием затянулся ароматным содержимым «Герцеговины Флор». Но и дым смог лишь слегка приглушить озорной блеск его глаз.

– Тогда я буду предельно откровенен, господин Сталин, – ещё шире растянул губы Риббентроп. – Германия желала бы большей ясности в вопросе будущего Польши. В рамках протокола, конечно.

Сталин переглянулся с Молотовым.

– Н-например? – включился глава правительства и нарком иностранных дел.

Рейхсминистр жеманно повёл плечами.

– Ну, например, мы могли бы вспомнить о том, что Польша уже неоднократно прекращала своё существование, как государство. Взять хотя бы третий раздел, если я не ошибаюсь, тысяча семьсот девяносто пятого года.

«Взятию хотя бы» Риббентроп был обязан фон Шуленбургу, который почти вдогонку просветил рейхсминистра на тот случай, если вдруг понадобятся исторические параллели. И, кажется, такой момент действительно настал: Сталин задумался. Хотя, может, задумался он исключительно в дипломатических целях. Ну, для того, чтобы «сделать приятное» рейхсминистру. Вновь переглянувшись с Молотовым, Сталин едва уловимо покривил щекой в усмешке.

– Насколько я понимаю, решение судьбы Польши «не входит в компетенцию» настоящего протокола. Нас, русских, интересуют только исконно украинские и белорусские земли, отторгнутые Польшей от Советской России в двадцатом году.

Риббентроп ожидаемо скис лицом, потом не менее ожидаемо закусил губу – и забегал пальцами по столешнице.

– Но мы не можем оставить этот вопрос открытым!.. Я хотел сказать: мы должны хоть каким-то образом отразить наше отношение к нему именно в данном протоколе!

Рейхсминистр горячился и, с точки зрения профессионального дипломата, «безбожно косноязычил». Но ни Шуленбург, ни Хильгер, ни Гаусс и не собирались «взыскивать» с шефа: рейхсминистр был прав в своей настырности. «Застолбить участок» – в виде права на возвращение к вопросу – следовало немедленно. Потому что всё, что «могло случиться», должно было случиться – и в самые ближайшие дни. Да и «с другого фланга» рейхсминистр был прав: Германия же «уступила» СССР Бессарабию!

А в политике нет места бескорыстию: каждый подарок обязывает! Должна же Москва понять, что ответный жест – за ней!

– Хорошо.

Полусогнутая рука Сталина с зажатой в ней дымящейся трубкой выполнила характерный маневр в воздухе.

– Тогда давайте запишем так – как продолжение второго пункта дополнительного протокола.

Сталин на мгновение задумался – и начал диктовать. Молотов и оба переводчика в две руки застрочили по бумаге.

– «Вопрос о том, каковы будут границы независимого Польского государства, может быть окончательно выяснен только в качестве дальнейшего развития политической ситуации». Как Вам такое дополнение, господин Риббентроп?

«Самостоятельный в суждениях» рейхсминистр немедленно подался головой в сторону Гаусса, и секунд двадцать внимал торопливому шёпоту правового советника. Наконец, голова его вернулась в исходное состояние, а глаза – на лицо Сталина.

– Немецкая сторона готова принять это дополнение… за основу.

– За основу?

Сталин и его трубка на мгновение разошлись друг с другом.

– Да, господин Сталин. Потому что – с небольшим уточнением.

– Весь внимание, – миролюбиво пыхнул трубкой Сталин.

Риббентроп нырнул глазами в шпаргалку, торопливо подсунутую ему Гауссом.