Николаем поехали на поиски водки.
– Не верю я ничему на свете, – сказал вдруг дядя, выруливая со двора на улицу, –
сильно много грязи во всем. Помнишь ту, которую я на дачу возил? Уже три раза ловила меня
как бы случайно. На работу приходила. Замуж просится. Понравилось ей в машине на дачу
кататься да ходить там в Аннушкиных тапочках. Ох, надоели они мне все.
Пришлось объезжать множество магазинов, и Никита Артемьевич вошел в азарт.
Оказывается, дядя умел ловко, несколькими фразами, подобрать ключик к любой
продавщице, а потом каждый раз описывал ситуацию: свадьба, женится любимый
племянник, вот он сам – новобрачный, очень хороший парень, надо выручить. Пожилые
продавщицы смотрели на Николая с любопытством, молодые с насмешкой. Бояркину же
приходилось на все улыбаться, хотя в третьем магазине его чуть не стошнило от собственной
улыбки.
Водку они добыли и привезли к Валентине Петровне за час до регистрации. В
квартире кроме хозяйки и родных жениха были Раиса Петровна, Тамара Петровна с
четырьмя сыновьями, пузатенькая Клава с лысым мужем, еще несколько незнакомых,
нарядно одетых гостей. Все они поприветствовали Бояркина с шумом, как старого друга или
героя.
В толчее жениха вместе с его стекольно-звонкими сумками протолкнули к невесте,
стоящей как белое изваяние. В длинном платье и на высоких каблуках Наденька показалась
незнакомой. Всеобщее внимание ее доконало – на белом от волнения лице застыло такое
неясное выражение, словно у нее замерзли все зубы. Она очень боялась – полтора месяца
знакомства и совместной жизни ни ей, ни ее матери не казались сегодня твердой гарантией от
внезапного исчезновения жениха. Валентине Петровне хоть придавали уверенность
оставленные заложники – бабушка и мать жениха, но до Наденьки это спасительное
умозаключение не доходило.
Вся широколистная оранжерея большой комнаты, сидящая в горшках и кастрюлях,
была сегодня поднята на пианино, сервант и книжный шкаф. И под этой мощной сенью
горбатился один большой стол, построенный из отдельных маленьких, разной высоты
столов, весь покрытый тарелками, бутылками, рюмками. "Ого-го, – пронеслось в голове
Бояркина, увидевшего этот стол, – да тут все серьезно". Больше всего ему хотелось присесть
или еще лучше поспать, как бывало после ночной смены. Да и пообедать бы уже…
Валентина Петровна выхватила у него, наконец, сумки и заторопила. Его дядя ей
понравился. Ей показалось, что и сам он взглянул на нее заинтересованно. Сразу же за его
спиной она осмотрела свое лицо в макияже, улыбнулась, оскалив чернеющие зубы, и
осталась довольна яркостью алых, пламенных губ, считая это самым главным.
Через десять минут почти вся толпа двинулась вниз – садиться в подкатившие такси.
Потом Бояркин никак не мог четко уяснить свою роль в катании на машинах, в
фотографировании… Не понимал, почему именно он центр внимания, отчего ему задают
вопросы и подсказывают каждый шаг. Он чувствовал вину и перед Наденькой за то, что
никто не посчитался с придуманным ими планом, за то, что пришлось подчиниться
Валентине Петровне и Раисе Петровне, особенно активно всем распоряжающейся.
В загсе перед торжественной женщиной с красной лентой через плечо Бояркин стоял
растерянный. Он пытался переживать то, что, по его мнению, было положено переживать в
таком случае, но никакого высокого волнения не находилось. После церемонии
бракосочетания в загсе начались какие-то нелепые свадебные ритуалы, которых он не знал, и
знать не хотел, и которые казались ему сплошным издевательством. Комсомольская свадьба
Мучагина была единственной свадьбой, в которой ему приходилось участвовать, но там все
было просто.
Поначалу Никита Артемьевич взялся выполнять обязанности шафера, но,
разозленный не в меру активными сестрами, быстро отмахнулся от своей почетной роли.