Ностальгии жителей Города-Дома

– Чего?

– Электромагнитных волн. У тебя же, наверное, высшее образование, должен бы знать об электромагнетизме.

– Да нет, я знаю. Просто другое непонятно, – сказал Инженер, все-таки сев на диван. В окно с новым порывом ветра посыпалась мелкая снежная крошка. Единственным источником света был фонарь, стоявший на полу, входивший в штатное снаряжение рабочих. Снег за окном в этом свете казался темным живым существом, пытавшимся влезть в комнату, – если вы ученый, – он передумал и все-таки перешел на «вы» – ученый же, – то почему здесь работаете?

Слесарь крякнул и подтянул муфту.

– Ну вот, кажется, не капает. Не понимаешь? Твое поколение просто воспитывалось на других ценностях. Вот ты наверняка закончил какой-нибудь крутой университет на деньги родителей-бизнесменов. Наверняка твоя дипломная работа не стоит выше тройки, а если и стоит, то лишь потому, что папа знаком с деканом. Когда ты тут появился впервые, то наверняка был такой важный, будто знаешь все на свете. Вас там наверняка учили, что важно не образование и реальные знания, которые ты можешь применить, а статус, который дается образованием. А то, что ты ни хрена по факту не знаешь – не так важно, пускай об этом думают подчиненные. Но зато, если тебя завтра уволят, потому что кто-то более важный захочет поставить своего сыночка на твое место, то ничего не изменится, кроме твоих собственных проблем, потому что таких как ты – полно. А мне еще надо будет замену найти: работников, готовых трудиться в старом городе, очень мало. К тому же, я всегда смогу работать таким же, вот, как ты инженером, который только и умеет, что сидеть на диване. А ты муфту на трубу без дополнительных навыков не сможешь наложить.

– Вообще-то это не так, – с обидой сказал Инженер, – я закончил университет с дипломной работой на пять, причем сам, без помощи родителей.

– Ну, тогда ты молодец, – ответил Слесарь, – а я стал слесарем тогда, когда надо было кормить семью, а ученым задерживали заработную плату за четыре месяца. Слесарем же можно было помимо официальной работы еще и подрабатывать. Люди, когда уставали ждать официальной помощи и не имели денег, расплачивались со мной молоком и колбасой, полученной по талонам. А у меня тогда была жена и двое детей, и их надо было кормить. Один из них, кстати, выучился на инженера и живет в Городе-Доме, а о родителях и думать забыл. Занимается внутренними разводками. Дочь заканчивает учиться на медсестру на юге.

– Мне теперь надо извиниться за то, что у вас не сложилась жизнь? – спросил Инженер.

Слесарь-ученый что-то буркнул про себя, вслух же сказал:

– Не надо. Ты извини, если я тебя обидел. Пойду, открою кран на чердаке и постучу по трубе. Как услышишь, посмотри, потечет вода или нет. Если муфта будет мокрой, стукни три раза. Если нет – четыре. Хорошо? Справишься?

Не дожидаясь ответа, Слесарь вышел в коридор и хлопнул наружной дверью.

– Вот придурок, – пробормотал Инженер.

Складывалось ощущение, будто Слесарь специально устроил эту протечку для того, чтобы немного почитать мораль, в счет каких-то своих старых обид.

Инженер достал телефон и посмотрел на экран. Связи не было – плохая погода делала и без того неустойчивую работу мобильных телефонов невозможной.

Огляделся.

Сложно было представить, что в этой квартире жила женщина. Во всяком случае, в такой темноте, с ободранными стенами и грязным потолком, без люстры и картинок на стенах. Все знакомые девушки Инженера завешивали стены коллажами, столы были завалены кучей вещей. Может быть, и здесь когда-то было нечто подобное, но прямо сейчас в это не верилось.

Сделав круг по комнате в поисках связи, Инженер остановился возле шкафа, где за стеклом прятались железные ребра.

Какая нормальная женщина будет держать в шкафу скелет? Кто знает, что тут еще?

Инженер открыл шкаф и внимательно осмотрел подобие человеческого каркаса. Ржавое железо: казалось, тронь, и развалится. Рядом с костями валялся пучок проводов, отрезанных от чего-то и уходящих в щель в нижнем ящике. Поколебавшись секунду, Инженер полез и туда, где обнаружил набор старых гигантских плат и какой-то черный прибор с вынутыми внутренностями.

Раньше скелет, очевидно, был более цельным и подключался к этой конструкции. Инженер щелкнул переключателем на приборе, но предсказуемо ничего не изменилось.

– Электромагнитных полей… – пробормотал он, и в этот момент раздались три железных удара у окна, настолько неожиданно и неестественно громко прозвучавших в пустой комнате, что Инженер подскочил.

Труба!

Он вернулся к радиатору и посмотрел на муфту. С нее ничего не капало. Взяв тряпку и протерев ей место ремонта, Инженер не обнаружил влаги и отстучал об этом в ответ.

За окном стемнело окончательно: четыре часа дня. В Городе-Доме не обращаешь внимания на умопомрачительно короткий день и непогоду: температура всегда одинаковая, а день от ночи отличается лишь уровнем освещения в строгих временных границах. Если не смотреть в окна, то можно легко забыть и о существовании осадков, и о низких температурах.

Быстрее бы вернуться туда.

Он приехал в Город-Дом для того, чтобы выйти из-под опеки отца, – вот что надо было сказать Слесарю, – в отличие от своего брата – настоящего золотого мальчика. Инженер хотел всего добиться самостоятельно. А то, что ему не нужно работать руками, сам Инженер не считал это недостатком.

– Придурок… – повторил, обернулся и замер. На него кто-то смотрел. То есть, конечно же не смотрел, но стоя у радиатора, Инженер видел очертания массивного шкафа, каких сейчас больше не делают, с открытыми дверцами, и казалось, что оттуда на него смотрят: взгляд будто изучающе скользил по молодому человеку.

– Фигня какая-то, – как молитву, отгоняющую нечисть, произнес Инженер, но от этих слов ощущение взгляда не исчезло.

Взгляд не был добрым или злым, он был оценивающим, таким как на него смотрели во время собеседования по видеосвязи, когда он только собирался переезжать сюда. Собеседовали двое: специалист по кадрам – милая с виду девушка с необыкновенно стервозным, как оказалось по приезду, характером и главный инженер – седой мужик, задававший вопросы не по профессиональной деятельности, а личные: одинок ли он, почему хочет переезжать, чем занимается в свободное время, – будто предполагал, что на вторую неделю Инженер сбежит отсюда со словами «Мне тут скучно!»

– Эй, тут кто-нибудь есть? – негромко спросил он.

В шкафу раздался высокий шипящий звук.

– Твою мать… – прошептал Инженер.

Хлопнула дверь, и послышались мягкие валеночные звуки шагов, а в коридоре заплясал свет фонаря.

– Точно не бежит? – спросил Слесарь, заходя в комнату и окатывая светом радиатор и Инженера с ним, – эй, с тобой все в порядке?

– Там, в шкафу…

Слесарь направил луч фонаря в шкаф. Все было по-прежнему, только кости ржавого скелета как будто стали шире, словно ребра раздвинулись, пропуская в невидимые легкие воздух.

– Что в шкафу?

– Не видите? Скелет стал больше.

– Тебя что, напугал прибор? Это не скелет, – Слесарь снова вернулся лучом к радиатору и пошел к нему, – это модель функционала интеллекта. Она – женщина, что здесь жила, предложила теорию… – посветив, Слесарь вернулся и сел на пол перед радиатором. Вгляделся, – о, вроде все здорово. Подождем еще немного. В общем, она предложила теорию о том, что мы воспринимаем мир и можем общаться между собой потому, что у нас сходная физиология, понимаешь?

– Не понимаю.

– Ну, если вкратце, она утверждала, что все наши ощущения базируются на том, что мы собой представляем. Грубо говоря, если процесс дыхания у нас был бы другим, то мы и понимали бы мир иначе, так как мозг воспринимает окружающее через нервные импульсы, в том числе и от легких. Мышление обусловлено, среди прочего, строением тела. Материализм. В наше время это было модно.

– Это не объясняет того, почему скелет стал больше.

– Да не стал он больше! Тебе показалось. Эта фигня была нужна для имитации движения костей во время дыхания. Подводились датчики, пропускался ток через кости, данные записывались и загружались в машину для того, чтобы дать ей понять, как надо ощущать мир посредством, в данном эксперименте, дыхания, чтобы после мы могли с ней общаться. Понял? Когда-то они действительно расширялись. Когда-то. Но тут же все обесточено, ты чего?

Инженер с сомнением смотрел в шкаф.

– Знаешь, – говорила Светлана, – а ведь я пыталась тебя воссоздать. Всю свою работу по изучению искусственной личности сводила к тебе. То есть к такому тебе, каким запомнила. Или хотела видеть.

Он продолжал ее гладить и смотрел за окно, туда, где неудержимо темнел короткий зимний солнечный день. Уже не было видно терриконов, труб завода, не было видно старого города и, тем более, далекой тундры. Начиналась пурга. Белый шум, отсутствие сигнала, который наступает по окончании программы вещания, заполнял окружающий мир.

– Зато, знаешь, если бы ты в свое время не пропал, у меня не возникло бы этой мысли насчет искусственного интеллекта. Правда, это сказалось на личной жизни: не знаю почему, но я не особо интересовалась мужчинами и детьми. Почему так потемнело?

– Погода испортилась, – ответил он.

– Правда, я не из скорой.

– Если бы я была верующей, то решила, что ты умер и после смерти стал моим ангелом-хранителем. Но нас всю жизнь учили, что бога нет, и разговоры о нем – лишь выдумки. Это в последние десятилетия все вдруг начали неистово верить, а я так и не смогла. Для меня бог – это что-то слишком абстрактное, чтобы быть уверенной в его существовании. Как ты думаешь, я теперь что, в ад попаду, если он вдруг есть?