Пламенеющие храмы

Зная круг интересов Гугенхайма, разумно было предположить, что к своим годам он скопил к сожалению не богатство, а огромное количество всевозможных знаний, причем не только в своей памяти. Учеников у него не осталось. Те немногие, что были, молодые и дерзкие, давно взошли на костер. Именно из протоколов их допросов и конфискованного имущества стало ясно, что их учитель Теофраст владеет многими знаниями и способностями, могущими пошатнуть веру в первенство Бога. Оставить это без внимания было никак нельзя. Устранить Гугенхайма было невозможно, так как в его искусстве врачевания нуждались сильные мира сего. Поэтому было решено все его богомерзкие знания, собранные и хранимые им в книгах и манускриптах, изъять и заточить в самые надежные хранилища, ключи от которых навеки останутся едино в руках Церкви. За этим и была направлена в Зальцбург группа Лойолы. Поручать это дело служителям местного диоцеза римские кардиналы намеренно не пожелали. Отец Эраст был назначен епископом в Зальцбург в первую очередь ради пополнения доходами церковной казны, в чем он весьма преуспел. Но он также давно подозревался в связях с людьми Карла V, поэтому поручать ему какие-либо деликатные миссии было бы неосмотрительно. Весьма кстати в это время в Риме появилась небольшая кучка братьев в сутанах, которые проповедовали постижение благодати Христа через особое воспитание человеческого духа. Идейный их зачинщик, Игнатий Лойола, недавно рукоположенный в священники, даже обратился к Павлу III с прошением благословить их сообщество. Его Святейшество для начала препоручил своим кардиналам проверить стойкость и верность Лойолы.

И вот теперь мягким сентябрьским вечером кардинал Джованни Сальвиати, в полумраке своего кабинета в резиденции на Целлийском холме в Риме, обдумывал итог всей миссии. Архива с богомерзкими записями теперь у Гугенхайма нет и воспользоваться им он уже не сможет. Где этот украденный архив? Зависит от того, кем он был украден. Если лютеранами, идейными недругами Рима, то этот архив сродни бомбе с зажженным фитилём сыграет с ними недобрую шутку. То, что считалось опасным для веры католической будет столь же опасно и для веры лютеранской. Что только на руку Святому престолу. Но если архив украл глупый крестьянин или пусть даже опытный вор, то что он с ним сделает? Не распознав записей и не найдя для себя ничего ценного, он пустит всю эту груду бумаги по прямому назначению – на растопку очага. В этом случае Святой престол так же ни в чём не проигрывает. Единственно жаль, что никому уже из служителей Е(еркви не придется прочесть того, что было записано в этих утраченных бумагах. Никто уже не познает эти сокровища, добытые человеческим умом. И никто не сможет понять в чём состоит их сила для людей и в чём кроется опасность для доктрины Е[еркви. И слава Богу!

Что там ещё пишет этот Лойола? Не лишать его возможности проповедовать? Что ж, несмотря на исход миссии, он и его братья зарекомендовали себя с наилучшей стороны. К своему заданию подошли со всей серьезностью, а в его выполнении явили точный расчет, исполнительность и дисциплину. Очевидно, это те люди, на которых можно положиться и в делах практических, и в вопросах отстаивания веры. Они могут оказаться очень полезным в противостоянии с eyguenoti, врагами Святого престола: лютеранами, евангеликами, анабаптистами и прочими отщепенцами и извергами веры католической. Лойола хотел утвердить свое общество проповедников и последователей Христа? Что ж, такое общество сейчас окажется более чем полезным, особенно в борьбе с евангеликами.

В задумчивости кардинал Сальвиати взял со стола колокольчик и принялся звонить, призывая слуг, очевидно позабыв, что давно отпустил их. Однако через пару мгновений в дверях кабинета показалась сутулая фигура.

– Мальво! Как хорошо, что ты ещё здесь!

– Не смею покинуть своего места, покуда нужен Вашему Высокопреосвященству!

– Немедленно запиши послание. Зальцбург. Канцелярия епископа. Священнику Игнатию Лойоле. В вашем пребывании в городе Зальцбург более нет необходимости. Вам лично, а также соратникам Вашим, кои находятся сейчас при Вас, надлежит немедленно по получении сего письма отправиться в Рим и прибыть в канцелярию Святого престола для решения вопросов, связанных с Вашим прошением, поданного Вами накануне. Кардинал-диакон храма Святых Космы и Дамиана Джованни Сальвиати. Записал?

– Один момент, Ваше Высокопреосвященство! Готово. Извольте подписать.

– Отправить утренней почтой, – произнёс кардинал, расставляя в тексте тайные знаки и подписывая письмо, -Известить канцелярию. Как только они прибудут, немедля препроводить всех ко мне. Всё ясно?

– Так точно, Ваше Высокопреосвященство!

– Быть по сему!

Глава 7

Ноябрь 1540 г.

г. Париж, Франция

Что и говорить, этот город красив и великолепен. Среди унылого однообразия бесконечных сельских пейзажей он смотрится здесь, словно дерзкий щёголь, вышедший на promenade. Преисполненный тщеславия и величественного нарциссизма, он был построен в пику недругам, чтобы заявить миру о безграничности амбиций своих создателей. Крикливо яркий, бессмысленно роскошный и бессовестно богатый. Все последние века и по сей день он притягивает к себе взгляды и помыслы. О нём говорят во всех концах Европы, им восхищаются, о нем мечтают, его же подчас и проклинают. Он стал таким, следуя прихотям и капризам мелькающих в хрониках французских королей, незыблемого в истории французской монархии королевского двора и прочей сопутствующей публики: бесчисленных придворных нуворишей, вельмож, финансовых дельцов, куртизанок, избравших этот город главным местом своих авантюр, интриг и эпатажа.

В этот город изо всех уголков Европы полноводной рекой текут жизненные ресурсы и золото. Переварившись и перебродив в этом адовом котле с обильной приправой из идей, как безумных, так и гениальных, они вновь возвращаются миру в виде открытий, потрясений и кровопролитных войн. Таков Париж. Один на всю Францию и на весь мир.

Местечко La cour de vache тоже можно было считать частью этого чудесного города, хотя и находилось оно достаточно далеко от Ситэ, в более чем половине лье к югу. Помпезные кареты с чистой публикой здесь почти не показывались, разве что изредка, не останавливаясь, они пролетали в клубах пыли по дороге, что вела в Лион, другой не менее славный город. Даже пожелай кто из пассажиров карет здесь остановиться и выйти, то у него тут же перехватывало горло. Непривычному человеку здесь невозможно было даже дышать. Вокруг стоял такой плотный и мерзкий смрад, что он не только отравлял нос, но и, казалось, въедался в кожу. Не мудрено, со всей округи и даже дальних провинций сюда пригоняли на продажу скот. Здесь же его забивали, свежевали и разделывали, чтобы после в виде стейков и окороков переправить в парижские мясные лавки, а выделанные и раскроенные кожи – в парижские же обувные и шорные мастерские. Надо ли говорить, что все отходы этих нужных дел сваливались здесь же в маленькую речушку Бьевру и источали ужасную и неповторимую вонь. Впрочем, таковой она казалась заезжим непривычным носам. Местные же обитатели к ней давно привыкли и даже не замечали. Люди простые и непритязательные, они жили в своих хибарах и лачугах здесь же при скотобойнях, основав у стен Парижа свой обособленный район. Чтобы жить здесь достаточно было обладать одним качеством – полным отсутствием заносчивости и столичного снобизма. А добрым людям здесь всегда были рады. В остальном всё, что нужно было для жизни, в этом районе имелось, даже своя погребальная контора. Основными центрами притяжения, куда и днём, и вечером вели все дорожки, были, конечно, таверны. Здесь можно было не только хорошо поесть и выпить, но и обсудить дела, найти компаньонов для выгодного дельца, заключить пари, сразиться в карты, сделать ставки на тараканьи и крысиные бега, устраиваемые тут же, а при особом расположении духа высказать кому-нибудь свое неприятие и сойтись с ним в удалом кулачном бою.

Здесь же в этом районе была и небольшая церковь, куда жители должны были приходить, чтобы воздать должную славу Богу и его скромным служителям на Земле. Построена она была ещё в незапамятные времена и названа в честь Святого Медарда Нуайонского. Храм этот был небольшой, но вполне вмещал в себя всех желающих получить божье благословение.

В один из воскресных сентябрьских дней, когда месса в храме только началась, из его дверей вышел человек и, беспечно пиная сапогами дорожную пыль, отправился восвояси. Не отбыть воскресную службу и уйти из храма, не получив святого причастия, было более чем странно. Впрочем, и сам этот человек выглядел для этого района не совсем обычно. Однако, самого человека это по-видимому ничуть не смущало. Зрелых лет, небогато, но аккуратно одетый, он тем не менее не был похож ни на грубого и неряшливого мясника, ни на невзрачного, вечно прячущего взгляд, вора, ни на хитрого лавочника. Прямая осанка, открытый живой взгляд черных, как уголь, глаз и черная, но с проседью острая бородка. Он с улыбкой щурился на осеннее солнце и напевал себе под нос какой-то мотив. Едва он вышел на широкую улицу, как услышал за спиной топот лошадей и скрежет каретного тормоза. Вылетевший из-за поворота конный экипаж едва не растоптал его. Хорошо, что возница вовремя заметил идущего посреди дороги и сумел остановиться, иначе лежать бы тому в канаве с переломанными ребрами.

– Черт тебя задери! А ну прочь с дороги, осёл!

Человек на дороге, едва удержавшийся на ногах от такого нападения, тем не менее ничуть не стушевался.

– Сам проваливай, пока цел! Разъездились тут! Пешему человеку уже и пройти места не стало!

– Убирайся с пути, говорю! Нам из-за всяких олухов медлить невозможно. Или не видишь, дурья башка, кого везу?

На карете и впрямь красовался витиеватый штандарт. Однако на человека он не произвёл никакого впечатления. Он намеренно встал посреди дороги и не думал сторониться.

– И кого же везешь в своей колымаге? Уж не самого ли прекрасного короля великой Франции?

– Эк хватил! Не короля, а самого лучшего лекаря Венеции и Франции! Дай уже дорогу!

– Ха! Лучший лекарь Франции стоит сейчас перед тобой, а не трясется в твоей коробчонке. Так что это ты посторонись и дай дорогу мне …

– Почему остановились? Что тут происходит? – послышалось из открытого окошка кареты. Голос громкий, уверенный и повелительный.

– Да вот, ваша светлость, встал какой-то осёл на дороге и не пропускает. Говорит, что он лучший лекарь Франции. Сейчас -ка я его хлыстом проучу, этого невежу …

– Постой! – отворив дверь, из кареты неспешно выбрался её пассажир. Солидный, осанистый господин в дорогой одежде. На плечах его, утопая в соболином мехе, возлежала золочёная цепь с регалиями доктора медицины. В бархатных туфлях с сияющими пряжками медленной, преисполненной достоинства походкой он прошелся по дорожной пыли, обходя взмыленных лошадей.

– И кто же здесь называет себя лучшим лекарем Франции?

Какое-то время они глаза в глаза безмолвно разглядывали друг друга. Человек, покинувший храм в неурочный момент, чтобы стать виновником дорожной склоки, и вышедший из кареты богатый господин со строгим взглядом.

– Мишель? Тебя ли я вижу, Мишель Сервэ?– проговорил наконец господин с золочёной цепью. От удивления его голос дрогнул, утратив властные нотки.

– Андреас! Везалий! Дружище, ты ли это? Вот так встреча! – Мишель в изумлении, всплеснув руками, хлопнул себя по коленям, – ну здравствуй, что ли!

– Здравствуй!

Устремившись навстречу друг другу, они пожали руки и крепко по-дружески обнялись.

– Вот уж не ждал тебя здесь увидеть! Не зря я ушел с мессы раньше времени. Не иначе сам Бог увел меня оттуда и направил под копыта твоих лошадей!

– Вот как! А я Божьей милостью узнал, кто в Франции лучший лекарь! Теперь ничуть в этом не сомневаюсь!

– Ну что же мы стоим как истуканы посреди дороги? Прошу пожаловать в мой дом. Уверяю тебя, друг Везалий, там есть чем отметить нашу встречу!

– Да, пожалуй. Давай поскорее покинем эту клоаку, – произнес Везалий, поморщившись, – думаю поближе к Сите воздух будет более благоприятен для дыхания. А где твой экипаж?

– Я без экипажа, Андреас.

– А, впрочем, что я говорю. Прошу в мою карету! Ты конечно помнишь барона Жоржа Лузиньяка? Я обещал ему, проезжая Париж, погостить в его отеле. Это недалеко от Сен-Шапель[17 - Сен-Шапель – храм, в котором хранятся священные реликвии христианства, собранные королями за всю историю Франции. Находится неподалеку от королевского дворца на острове Ситэ в центре Парижа.]. А дом лучшего лекаря Франции, я уверен, находится где-то там же поблизости, не так ли?

Мишель невесело усмехнулся.

– Не хочу тебя расстраивать, Андреас, но с некоторых пор мой дом весьма далек от Сен-Шапель. Ситэ и всё его окружение ко мне давно не благоволит, как и я к нему. Так случилось, что наша с ним нелюбовь друг к другу оказалась взаимна и слишком горяча. Мой дом теперь близок к Сен-Медару, храму, что сейчас у тебя за спиной. Один хороший человек в награду, что я излечил его сына, пожаловал мне для жития одну из своих хибар. Вон в том переулке. Домик может быть не столь притязательный, но уютный. В нем я чувствую себя свободным. Как раз то, чего мне так недоставало.

– Вот значит как! Всё больше узнаю прежнего Мишеля. Эх, сколько лет назад мы схоларами толклись то в лекториях, то в тавернах? Давно ли? И ты всё такой же. Вчера любим и превозносим великими мира, сегодня ими же низвержен и гоним, чтобы завтра в пику всем оказаться единственно правым. Даже по прошествии этих лет ты по-прежнему в своем ключе и похоже ничуть не изменился. За это я и люблю тебя, дружище Мишель Сервэ!

– Я тоже тебя узнаю, Андреас ван Везель. Всегда степенный, вечно невозмутимый и единственный, кто из всех схо-ларов и докторов был способен отыскать одну верную фразу и решить любой спор, что в диспуте с профессором, что с хозяином таверны, когда нечем заплатить за ужин. Одним этим Вы заслужили уважение всей нашей университетской братии, мэтр Везалий.

Довольные друг другом, друзья рассмеялись. Манерно взмахнув шляпой, Мишель исполнил шутливый поклон.

– Высокочтимый мэтр Везалий! Не будем же стоять столбами посреди дороги. Всемилостивейше прошу вас посетить мой дворец и отобедать со мной, чем Бог послал. Уверяю, что такими яствами, как у меня, вас не угостят и на приёме у короля. Тем более, что вашим лошадям нужно перевести дух, да и бравому вознице не помешает промочить горло. Да не морщи ты так свой нос!

Андреас, подыгрывая другу, так же шутливо раскланялся.

– Не смею отказаться от вашего великодушного предложения, достоуважаемый мэтр Мишель Сервэ Вилланов! Садись уже в карету и давай поскорее уберемся отсюда. Хотя бы туда, где можно свободно вздохнуть.