Дивная ночь на Ивана Купалу

– Конь в пальто! Гы-гы!

Павельев должен был констатировать, что эта развязность и показная грубость ничуть не умаляли достоинств его противника. И дураком тот отнюдь не был. Соперника недооценивать глупо. Впрочем, какой Павельев ему соперник, если Мария все время проводит с ним? Пашу она пригласила лишь в благодарность за Дружка.

– В общем, играем на номер художественной самодеятельности! – объявила Мария. – Кто остается, песню поет. Или читает стих.

– Это уже «Фанты» получаются, а не «Козел», – заметил Рыжий.

– Ну и пусть, – настаивала Мария. —Ты, Павел, согласен?

Паша пожал плечами, дескать, стих, так стих.

– У меня «баян»! – заявил Толоконников, посмотрев в свои костяшки.

– Запевай, – отреагировал Паша. Корфак ударил громко костяшкой о стол.

– Тише, ты! – напугалась Мария. – Стол сломаешь!

Паша приставил буквой «Т» «шесть-четыре», Мария к его фишке свою – «четыре-пять». Игра пошла…

– А!!! – плотоядно возрадовался Толоконников, когда первым отстрелялся, а Мария набрала больше всех очков.

– Еще не вечер! – постаралась она умерить его злорадство.

– Ха-ха-ха! – не желал униматься Толоконников. – Придется тебе раздеваться!

– Спокойно! – прикрикнула на него Мария. – Мы играем на песню! Забыл?

«Интересно, бывало, что и вправду раздевались?» – В безумии ревности Паша готов был поверить во что угодно.

Остался он. В азартных играх ему редко везло, поскольку он никогда не просчитывал ходы, его это не интересовало. За стол садился ради самой обстановки – расслабиться, поржать. В этот раз только было не до смеха.

– Ваш выход, артист! – торжествовал победитель – корфаковец. Он-то, конечно, и думал, и просчитывал, и запоминал, какие карты вышли, какие остались. – Давай, давай!

– Я и не отказываюсь, – успокоил его Паша. Он задумчиво посмотрел на замершую на вечерней воде яхту слева по борту. Девушка и победитель устремили свои взгляды следом за ним. Тема была очевидна.

– Белеет парус одинокий, – улыбнулся Павельев, – в тумане моря голубом.

Толоконников хрюкнул, Маша стукнула его по руке, призывая к тишине.

– Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?

По мере того, как Паша продолжал, улыбка сходила с его уст, глаза стали задумчивы.

На неадекватную реакцию неблагодарного слушателя он и внимания не обратил. Так, словно размышляя о чем-то своем, глубоко личном, не глядя на зрителей, а обратив взор на яхту, он прочитал все стихотворение, и на последнем четверостишии:

Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой,

А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой.

– Паша тоже не сделал ударения, а так закончил, словно перестал думать вслух, и дальше стал думать про себя.

– Здорово! – удивилась Мария. – Если бы я не знала со школы, что это Лермонтов, подумала бы, это твои стихи.

Паша будто проснулся, поднялся, поклонился.

В следующем кону, как ни странно, продулся Рыжий.

– Вот! – торжествовала Мария. – Давай, давай! Сам теперь выступай!

– Да без базара! – удальски выпятил грудь ее приятель и куда-то исчез.

– Сейчас гитару принесет, – пояснила Мария. «Опля!» – воскликнул Паша про себя.

Вернувшийся с шестистрункой Толоконников остался верен себе, и запел деланно-хриплым голосом:

– Постой, паровоз, не стучите, колеса…

Кривлялся он, однако, умело, Паша не мог не оценить. Естественно! У такой девушки в друзьях не могло быть бездарей, какое б эти люди не производили первое впечатление.

Пашу внезапно позвал подошедший Артем.

– Ну, ты как, собрался? Да? Пойдем, наживку покажу.

– Прошу прощения, – Паша обернулся к друзьям. – Мы на рыбалку собираемся.

– Пойдешь с нами? – спросил Артем корфаковца.

– Нет, спасибо, – усмехнулся тот. – Я этой фигней не увлекаюсь.

Артем отвернулся и, как оплеванный, пошел от них прочь.

– Между прочим, – ввернул Паша, вместо прощания, рыбацкое поверье, – Господь Бог, говорят, время, проведенное на рыбалке, в срок жизни не засчитывает.

Артем завел его в подсобку и с гордостью показал на большой деревянный ящик с землей и отборными червями.

– Ух ты! – оценил Паша. – Ну, значит, осталось уповать на погоду.

В подсобке у «юродивого» имелось много чего ценного, целый арсенал снастей: сети, жаки, спиннинги, удочки, всего сразу и не разглядишь! Особое место занимали круглые металлические банки из-под кинопленки. Их было немало. В таких удобно хранить всякую рыбацкую мелочевку: крючки, грузила, поплавки…

– А это что? – спросил Павел, уставившись то ли на гигантские крючки-тройники, не иначе – на акулу, то ли на небольшие якоря.

– А? Это кошки. Морду со дна доставать. Если оставить веревку с поплавком, запросто кто другой вытащит, и поминай, как звали.

Еще немного поговорили о рыбалке, и Паша пошел спать. Стало уже темно, на корме – никого.

Когда в два часа ночи Артем разбудил его, первой мыслью Павельева было: «Пропади она пропадом, эта рыбалка! Все отдал бы за то, чтобы еще час поспать!» Однако мужское слово должно быть тверже гороха, того, что запарил с вечера «юродивый» для прикормки, пришлось вставать, одеваться, а протестное настроение трансформировалось в компромиссную формулу: сейчас Паша накачает лодку, спустит на воду, доплывет до места, заякорится и будет спать дальше, покачиваясь на волне.

Однако за всеми этими манипуляциями, он, конечно, совсем проснулся, понял, что никакой волны нет. Река – точно зеркало и парит. Очень тепло, хоть купайся. А главное зло, встал на крыло комар, поэтому хрен поспишь!