Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

Пожалеть другого – нормальная человеческая реакция, даже по отношению к нарушителю дисциплины. Особенно если этот другой полезен на службе, лично симпатичен, в данный момент не бузит и мечтает забыться крепким сном. Лейтенант обещал отправить эту глупую посылку с сапогом, свидетеля срыва сержантских эмоций. Всё сломалось в устоявшихся отношениях, хотелось все быстро замять, забыть, объяснить трудностями момента. По второму и третьему кругу сержант проверил, что его желание отправить посылку будет исполнено, и лейтенант подтвердил обещание. Прохоров с детским доверием глянул, вздохнул безрадостно, встал, пошатнувшись, махнул рукой и направился к выходу из канцелярии. Коростелев проследил, как он дошел до своей койки, забрался под одеяло, повернулся на бок и подобрал ноги, словно перевернул неудачную страницу своей книги жизни и отвернулся от нее. Прижав голову к трубчатым прутьям кроватной спинки, он затих, отсекая сном часть своего прошлого. Сквозь большие окна лился жидкий лунный свет, и слабый сквозняк доносил смоляной сосновый настой. Батарея в унисон спала, и только караульный остался свидетелем этих перемещений.

– Ты мне ничего не смог доложить, когда я вошел в казарму. Если ничего больше не случится, забудь, что видел, – тихим голосом лейтенант разъяснил рядовому, что нужно делать. – В выходные возьму тебя в увольнение в город. – Это был весьма действенный дисциплинарный и воспитательный стимул, караульный расплылся в наивной улыбке.

Задержка в казарме обернулась разочарованием в офицерском общежитии, ибо томительное для партнеров ожидание Коростелева закончилось началом игры на троих, с обещанием начать пульку на четверых по завершению партии. Виктор использовал предъявившуюся возможность для нового посещения казармы, прошелся вдоль двухярусных кроватей, заглянул в туалет, проверил дверь каптерки – все было спокойно. Офицеры штаба дивизиона не беспокоили.

23

Сон отходил, расталкиваемый настойчивым тереблением плеча посторонним человеком. Это было надругательством над самым святым – правом на отдых. Двинуть бы этого шутника между глаз, да просыпаться не хотелось.

– Товарищ лейтенант, вставайте! Боевая тревога! – сержант явно получал удовольствие от выполняемого действия и преувеличенного значения своих полномочий. Лейтенант видимым усилием воли заставил себя сесть в постели: не было большей печали, чем поднимать жаждущее отдыха тело, утомленное затянувшимся расписыванием преферансной пульки. Кое-как нащупав брюки, он рывком натянув их на выкинутые вперед ноги.

– А прапорщик где? – заметив пустую койку напротив, спросил лейтенант глухим голосом.

– В казарме, руководит подъемом, – значит, как условились, Авдеенко с утра был на месте.

– Хорошо. Сейчас приду! – а в голове шевелился червячок сомнения: по всем раскладам и прикидкам не должны были поднимать восьмую батарею по учебно-боевой тревоге, да и на вечернем сборе командир дивизиона говорил тоже самое.

С надеждой, что недоразумение с подъемом по тревоге скоро отменят, Коростелев подбежал к казарме, сослуживцы, громыхая автоматами, заканчивали построение в колонну. Лейтенант неуверенно пощупал кобуру с пистолетом, личное стрелковое оружие было на месте – на поясе. Для подготовки ракеты к пуску это ничего не значило, но немного на душе стало спокойнее. Топтаться в такой ситуации не пристало, и он скомандовал:

– Батарея! На стартовую позицию бегом – марш!

В предрассветной дреме дивизионного городка гулко разнесся топот более сорока пар кирзачей. Пожилой прапорщик, мелко семеня, поотстал. С повышением темпа бега мозг сбрасывал сонливость. Утренние пробежки делали свое дело – бежалось легко. С надеждой, что вот сейчас все разрешится, Коростелев направился в девятку, отправив батарею к хранилищу ракет. Кошка Муська перед входом смотрела на своего друга и покровителя недоуменным взором широко раскрытых зеленых глаз: время завтракать, а тут такой переполох, никто даже не погладит в горячечных перебежках. Лейтенант сбавил темп, глубоко вздохнул и толкнул бронированную дверь бункера боевого командного пункта. Поднявшись ему на встречу майор Северов выкинутой вперед рукой строго указал, что доклада о прибытии за получением боевого задания не нужно – секунды, сбиваясь в минуты, уже бегут.

– Привести ракету в готовность к пуску составом дежурной смены! – отдал он распоряжение, протянул конверты с боевым заданием и ключи от ангара хранения ракет. А когда Коростелев растерянно взял все это в свои руки, аскетичное лицо майора, выражавшее до этого томительную муку, смягчилось, и он по-отечески добавил: – Ну ты, сынок, постарайся – очень на тебя надеемся. – Из-за пульта сквозь усы широко улыбался главный бенефициар вчерашней пульки лейтенант Исаев, несший дежурство с начальником штаба дивизиона, подвигая для подписи журнал выдачи ключей – на квадратном лице его короткий сон не оставил никакого следа.

Вот если стрельба из пистолета или автомата на стрельбище, то сначала идет нудный инструктаж, как бы чего не вышло, а если нужно оружие массового поражения навести на реального или воображаемого противника – вот тебе конверт в руки и ключи от ангара, подпись в журнале – и все формальности. Отсидеться на скамейке запасных не получилось. Невозможное является таковым, пока оно не случилось и не переродилось в неизбежное.

«Конфликт назревал в условиях нагнетания международной напряженности, экономических санкций, свертывания культурных, научных и спортивных контактов. К границам нашей страны скрытно выдвинулись ударные сухопутные группировки, на ближайших аэродромах центрального направления разместились самолеты стратегической авиации противника, на передовые позиции были выведены силы быстрого развертывания и готовился удар основных стратегических сил. В связи с провокационными действиями противника по приказу командования дивизион занял готовность военной опасности», – начальник штаба дивизиона майор Северов не раз писал и читал обзоры учений, проводимых ракетчиками, и на этот раз набор фраз будет приблизительно таким же. Вот только сегодня утром комиссия из штаба дивизии подняла дежурные расчеты уже двух батарей во главе с кадровыми офицерами и остановила выполнение ими учебного задания по пока неясным основаниям, что вызывало обоснованную тревогу, восьмая батарея во главе с двухгодичником пошла третьей по указанию от проверяющих. Все это сулило много неприятных штабных разборок.

Часть батарейцев во главе с прапорщиком Авдеенко, предназначенная для транспортировки вручную тележки с ракетой на стартовую позицию, толклась у ворот хранилища, в то время как остальные под руководством сержантов отделений уже подбегали к боевым постам с вверенной им техникой отделений батареи. Коростелев, успокаивая дыхание после бега, сорвал временную пломбу с замка, загремел ключами и распахнул створ массивных дверей.

– Это вот, Володин уехал в Зарайск с Ефимовым, я думаю, что на установщике будет работать Крюков, он недавно из учебки и еще не забыл, что делать надо, – прапорщик Авдеенко сообщил лейтенанту предлагаемую им перестановку в стартовом отделении. – А я – и за начальника, и за сержанта.

– Справишься? – Коростелев на всякий случай спросил Крюкова. – Не забыл порядок операций?

– Да вроде бы не забыл, – ответ не показался бодрым и уверенным, но другого решения по оператору установщика не было. Оставался только прапорщик Авдеенко, но тогда без начальника оказывалось целое стартовое отделение.

Коростелев щелкнул выключателем на электрическом щитке, в ангаре уже громыхали отбрасываемые в стороны колодки из-под колес ракетной тележки. Никому никакого дела до защитных чехлов – вот он момент, когда их можно под прикрытием общей суматохи спереть. Место второй тележки, ушедшей с группой старшего лейтенанта Ефимова в Зарайск, встретило гулкой пустотой.

– Занять расчетные позиции! – скомандовал Авдеенко, приняв на себя командование стартовым отделением, и ракетная тележка, освещенная вспыхнувшими прожекторами, под напором человеческих тел после снятия тормозных стопоров с тяжелым шорохом покатилась через распахнутые ворота в направлении старта. «Ну что ж, придется играть роль координатора…», – собравшись с мыслями, решил лейтенант, надеясь на свою память и выучку сержантско-рядового состава. События раннего августовского утра не вписывались в привычную ему логику учебно-боевой работы. Закрыв ворота, лейтенант опечатал пустое ракетохранилище – ничего ценного, кроме комплекта чехлов в нем не осталось.

Уступив командование своим отделением прапорщику Авдеенко, Коростелев отдал конверты с цифровыми данными боевого задания сержанту Прохорову – лицо было бледным, но спокойным, без следов вчерашних потрясений – и ефрейтору Панюкову, единолично без лейтенанта Сержантова принявшемуся задавать ракете дальность полета. Лейтенант по телефонной связи доложил в командный пункт дивизиона о занятии батареей стартовой позиции и получил несколько мгновений отдышаться и оглядеться – в подготовительный период каждое отделение занималось своей работой, и не было необходимости следить за какой-либо координацией и синхронностью. Оказалось, у командира батареи на начальном этапе подготовки ракеты к старту интенсивность действий значительно ниже, чем у начальника стартового отделения! Личный состав работал дружно, словно играючи, с полуслова понимая друг друга, демонстрируя боевое мастерство. Под руководством прапорщика Авдеенко ракетная тележка подошла к стартовому столу, поднялась стрела установщика и его захваты были установлены на цапфы тележки.

В это время на стартовую позицию въехал грузовик с платформой, скрытой раскрашенным пятнами камуфляжным брезентом, к лейтенанту Коростелеву подошел майор Шапиро и доложил о прибытии дежурной сборочной группы ракетно-технической бригады для пристыковки головной части к ракете. Виктор одновременно растерялся и обалдел: ему желторотому новичку-самоучке докладывал майор, да еще какой майор – ветеран Карибского кризиса. Он даже никогда не задумывался о возможности таких взаимоотношений: лейтенант должен давать команду старшему офицеру на выполнение последующих операций по подготовке ракеты к пуску и получать от него доклады. Это со стороны армия представляется пирамидой: в основе – лейтенанты, над ними капитаны, еще выше – майоры и так далее. По строевому уставу это тоже так, а в служебной жизни бывают вот такие сюрпризы: маленькие звездочки командуют большими. Приняв доклад прапорщика Авдеенко о готовности ракеты к стыковке с головной частью, лейтенант Коростелев с заметным уважением к тому, к кому обращался, произнес то, что прописано в регламенте:

– Руководителю группы технической бригады пристыковать головную часть к ракете!

На Виктора накатили восторг и уверенность, тревога отошла: все шло хорошо, по сценарию регламента и с поддержкой не только сослуживцев по батарее, но и, казалось, всей инфраструктуры дивизиона и приданной ему технической бригады. Теперь он был совершенно спокойным, настроенным на выполнение поставленной задачи. Ему уже виделось, что негласная установка преферансистов о том, что у старших офицеров своя пулька, у младших – своя, может иметь сюрпризные отклонения в виде неожиданного приглашения майоров: «Твоя взяла, четвертым будешь!»

Доложив о завершении стыковки головной части с ракетой, майор Шапиро, хитро сощурив глаза, протянул Виктору руку и тихим вкрадчивым голосом уточнил важную деталь, не прописанную в регламенте:

– Учебная…

У лейтенанта буквально выросли крылья, он оказался сопричастным к внерегламентным и внеуставным традициям ракетчиков: так вот что значит не раз слушанное «если тебе Шапиро не скажет»! Важно не кто твой противник, а кто рядом! Отправив в ответ майору искреннее «спасибо!», сопровождаемое щенячьей улыбкой, лейтенант мгновенно осознал, как важно получать своевременно вот такие подсказки, которые, похоже, сложились во времена сложнейшего противостояния на кубинской земле и продолжали существовать, скрепляя боевое взаимодействие. Ведь до этого уточнения от майора он не знал, тренируется ли батарея в подготовке ракеты к пуску, или это вынужденный реальный ответ уже зарвавшемуся противнику в соответствии с решениями высшего командования. Теперь у него не осталось никаких сомнений, что учебно-боевая задача будет выполнена успешно, что подготовка каждого солдата и сержанта в отдельности и отделений в целом являются достаточными, и он будет достойным координатором взаимодействия сослуживцев в достижении поставленного задания.

Тележка с ракетой плавно поднялась на установочный стол, солдаты стартового отделения бросились в его проемы для установки анкеров крепления, прокричали доклады, и после снятия бандажа крепления ракеты тележка бесшумно стала опускаться к земле. В момент касания показалось, что она слегка плюхнулась. Ну какое это имеет значение, если ракета уже стоит, и к ней потянулись шланги заправщиков заполнить ее компонентами топлива, кабели электриков запитать систему управления и наведения, и сержант Прохоров ловко перебирая руками и ногами устремился к верхней площадке для выполнения прицеливания! Практически половина работы выполнена!

И вдруг оттуда с высоты, куда поднимался Прохоров, донесся противный скрип «и-и-ы», как будто по корпусу ракеты кто-то с упором провел оребренной арматурой. Коростелев задрал голову, и на фоне пробегавших облаков показалось, что ракета делает движение к земле. Неизвестность всегда тревожит, лишает уверенности, сразу приходят мысли об опасности. Во рту пересохло – чувствовалось, что сухой язык наждаком проходил по внутренней поверхности. Липкая паника опустошила голову, и слабость проявилась во всем теле. Некоторые солдаты в зоне установки ракеты тоже всматривались вверх – кто имел уши, слышал тот же противный звук. Кто-то из стартовиков на всякий случай с опаской отбежал в сторону от стартового стола.

Продолжая всматриваться в верхнюю часть ракеты, Коростелев растерянно отсчитывал долгие медлительные мгновения, пытаясь понять, откуда может исходить опасность. Ему казалось, что дыхание остановилось в ожидании ужасной катастрофы. Тянулись секунды, ничего не происходило, и подозрительных звуков больше не слышалось. На верхней площадке установщика Прохоров, закрыв уши аудиофонами радиосвязи, уже снимал люк для установки теодолита. Заправщики суетились со своими длинными шлангами, не заметив ничего подозрительного в установке ракеты и выполняя предусмотренные регламентом операции.

– Вашу мамашу, давление стравило! – донесся сдавленный голос прапорщика Авдеенко. – Ты что ж клапан не закрыл?

Лейтенант развернулся на голос своего заместителя, одновременно приняв в поле зрения растерянного сержанта Крюкова, выполнявшего функции оператора установщика вместо убывшего в Зарайск ефрейтора Володина, замершую около нуля стрелку манометра и решительное движение Авдеенко к пульту управления, его четкий поворот штурвалом. То, что он в критический момент стал сам действовать без лишних слов, характеризовало серьезность ситуации. Загудел компрессор, нагнетая давление в цилиндрах, стрелка манометра дернулась и стала удаляться от нулевой отметки, и рама установщика медленно отошла от ракеты, застыв на положенном от нее зазоре. Все встало на свои места. В соотношении мгновений счет оказался в пользу быстрого закрепления ракеты на стартовом столе, предотвратившего ее падение под напором упершейся в нее рамы установщика и опускаемой тележки. Спасли положение быстро накрученные солдатами стартового отделения анкера удержания, по два на каждую опору, те самые, которые удержали ракеты на стартовых столах на Кубе под ударами ураганного ветра. То, что могло случиться со всеми ужасными последствиями, не ограничилось бы строгими выводами, если бы нашлось с кого спрашивать. «На старте упала ракета, убив пятьдесят человек» – солдатский фольклор уже отразил аналогичные происшествия в истории ракетных войск жалостливым сиротским напевом. Лейтенант шестым чувством зафиксировал тень прокурора за спиной.

– Приступить к дренажу топливной системы? – до Коростелева донесся голос сержанта Руссу, произнесшего с вопросительной интонацией команду, которую по регламенту в это время ему должен был отдать командир дежурного расчета батареи. Лейтенант с благодарностью за полезную подсказку взглянул на временного начальника заправочного отделения и громким голосом произнес полагавшее в это время распоряжение. Ничего не случилось, нужно было продолжать подготовку ракеты к старту, оставив Крюкова выслушивать объяснения Авдеенко, в чем была его ошибка, и упреки в незнании матчасти. Коростелев сделал широкий шаг, выводя себя из оцепенения, овладевшее им напряжение начало отступать. И тут он заметил широкую цепь инспекторов, приближавшихся к стартовому комплексу восьмой батареи со стороны центральной дороги боевого старта. В их приближении в утреннем неярком свете было одновременно что-то торжественное и угрожающее, так как количеством и манерой движения они скорее напоминали оцепление. Каждый из них знал, куда идти и что делать. Они тоже услышали противный скрип площадки установщика о корпус ракеты? Лейтенант на мгновение задумался, должен ли он остановить работу батареи для приветствия старших по званию, но тут же решил, что это требование устава не распространяется на боевую работу.

– Внимание, вводная! Газы! – гаркнул кто-то из проверяющих так, что лейтенант чуть не присел. Он принял эту команду на свой счет, осознавал, что необходимо одеть противогаз, но тянул с этим действием, упершись в отчаянное непонимание, как же можно руководить процессом дальше с наглухо закрытым ртом. В регламентах он об этом не читал, и в отработанных тренажах ничего похожего не происходило. Кто-то бесцеремонно вторгся в известный ему сценарий, сдвинул сюжетный ход, а как импровизировать Коростелев не знал.

– Я знаю, что ты не завтракал, лейтенант, но голос у тебя зычный, давай повторяй: газы! – демонстрируя дружескую иронию пришел на помощь подрастерявшемуся подчиненному подполковник Ваганов. – Зоман-зарин быстро могут подействовать!

– Батарея, газы! – коротко крикнул смутившийся лейтенант и повернулся, наблюдая, как знакомые лица батарейцев закрываются одинаковыми резиновыми масками с круглыми стеклами глаз и пытаясь запомнить, под какой из них скрываются сержанты-командиры отделений и прапорщик Авдеенко. Ситуация комичная и трагичная одновременно: все смешались, идентифицировать кого-либо можно только на запомнившимся особенностям фигуры. Затем он и сам скрылся от них противогазом. Воздуха, преодолевающего сопротивление фильтра, стало не хватать – тут не докричишься, доводя команду до подчиненного. Оставалось изобретаемыми на ходу жестами напоминать им о последующих по регламенту подготовки ракеты действиях. Положение, конечно же, глупейшее: как можно быть уверенным, что твой взмах руками воспринят именно тем, кому ты его хотел адресовать, и понят правильно? Значит, необходимо подходить ближе, привлекать внимание, иногда касаясь плеча, чтобы получить кивком глазастой маски подтверждение, что координация действий отделений не разваливается.

Часть проверяющих вместе с подполковником Вагановым устроилась под козырьком навеса рядом с командирской будкой, часть разошлась по расчетам батареи, проверяя действия сержантско-солдатского состава. Никакого нового вмешательства со стороны инспекторов не происходило, что заметно успокоило лейтенанта Коростелева, и он уже более обдуманно продолжил переложение логики запомненного регламента подготовки ракеты к старту на выполняемую им импровизацию-пантомиму в противогазе. Запотевание стекол начинало мешать видеть происходящее, перед глазами все расплывалось, я ему же еще необходимо будет проверить нацеленность ракеты, выверяя в приборах градусы-минуты-секунды. Как это проделать, не сдвинув прибор неуклюжим движением головы в противогазе c торчащим перед носом фильтром?

Во время учебно-боевой работы в роли командира стартового отделения у лейтенанта Коростелева был любимый момент, перед самым завершением подготовки ракеты к условному старту, когда вскарабкавшись по отвесной лестнице на верхнюю площадку установщика нужно было проверить точность наводки на цель, и проделав несколько замеров и получив отчет «все в пределах допуска», у него оставалось несколько свободных минут до отвода техники от стартового стола и подчиненных в укрытие. Он любил в этот отрезок времени наблюдать с верхотуры весь стартовый комплекс: суетливо перемещается с места на место командир батареи, копошатся сослуживцы, выполняя свою часть предстартовой работы, гудят насосы, закачивающие топливо в ракетное чрево, а вокруг – необъятный простор огромного неба с окоемом сосновых верхушек, спокойно пролетающие птицы, нисколько не обеспокоенные происходящим. И лейтенант ощущал себя покойно и свободно и иногда прихватывал с собой плитку шоколада, которую они с сержантом Прохоровым с чувством выполненного долга разламывали пополам.

Но в сегодняшней роли начальника боевого расчета батареи лейтенанту такой перерыв не полагался, и продолжая отслеживать действия подчиненных вплоть до готовности к пуску ракеты он даже обрадовался, так как прозвучала команда «отбой!», и это был приказ не только на завершение работы в противогазах, но и на отмену учебно-боевой тревоги. Руководитель инспекции решил прекратить мучения и метания молодого лейтенанта? Подтянувшиеся из города капитан Туркин и другие офицеры восьмой батареи приняли на себя командование по возврату вооружений и оборудования в исходное состояние. Инспекторы такой же цепью, как вошли час назад на старт, покинули его в направлении столовой. Осталось дождаться позора разбора занятия.

При возврате ключей от ангара с ракетами в девятке кроме майора Северова и лейтенанта Исаева оказался подполковник Ваганов, он обратился к Коростелеву:

– Молодец, лейтенант! Что ж ты на вводные так плохо реагируешь? Команду «газы!» я дал специально, чтобы не было слышно, если бы ты сделал отклонение или ошибку в произнесении команд по регламенту, – он заговорщически подмигнул подчиненному и похлопал по плечу. – Так же полезное действие для предотвращения распространения запахов, сигнализирующих о нарушениях уставной дисциплины. Выпивку добывают рядовые, а тяжелое похмелье наступает у офицеров! Ну теперь не медли с написанием рапорта о переводе на кадровую службу!

– Вот так и бывает: самое ответственное дело всегда достается выполнять молодым! – подхватил настрой Ваганова майор Северов.

Озвученная похвала командира не вязалось с самооценкой Коростелевым проделанной работы, но прозвучал явный намек, что проступок сержанта Прохорова и нарушение им уставной дисциплины – уже не секрет для штабистов, по крайней мере.

Кошка Муська удовлетворенно щурилась и умывалась вслед лейтенанту – в суматохе внезапной проверки лейтенант Исаев не забыл выдать предусмотренный по расписанию завтрак. Торопиться куда-то, бояться провала, оправдываться не входило в стиль ее жизни, а положенное она принимала с красивым достоинством.

24

Чудо свершилось – последние становились первыми. Жизнь, такая негармоничная в стремлении выскочить из любых схем, как бы старательно ее туда не запихивали, преподнесла неожиданный сюрприз разломом связей, масштабов и традиционной логики. Никто не ожидал, что восьмую батарею во главе с двухгодичником в первый его выход дежурным начальником расчета поднимут по учебно-боевой тревоге, а уж тем более, что он справится с задачей на фоне провалов кадровых офицеров других батарей. Слух со скоростью телефонных звонков заполнил все пространство дивизиона. Коварный замысел бюрократов-штабистов сработал: бумажная работа по программированию обучения, проверке знаний и оформлению допусков для подменщиков-ответственных операторов техники была не в порядке. Подготовка ракеты к пуску не делается по принципу «эх, навались, кто остался», даже если она осуществляется в усеченном составе. Всему полагается быть в строгом соответствии с требованиями регламентов: оператор каждого агрегата должен пройти обучение, подтвердить свои знания и навыки зачетом, его допуск должен быть оформлен соответствующим приказом, списки личного состава должны показывать основную военную специальность каждого бойца, а также дополнительную, освоенную в соответствии с программой подготовки. Процесс это длинный: обучение проходит в батареях, а приказы и списки оформляются в штабе полка. Пятую батарею остановили на построении на стартовой позиции из-за запаха спиртного от одного из солдат, подмена которому не значилась в официально оформленных списках. В седьмой батарее на этом долгом бумажном пути не оказалась оформленной подмена отправленному с ракетой в техническую базу бойцу. Аналогичная проблема могла возникнуть и в расчете лейтенанта Коростелева, ведь он распорядился, чтобы установщиком вместо командированного с Ефимовым Володина управлял сержант стартового расчета, которого в критический момент отодвинул в сторону прапорщик Авдеенко. Но в восьмой батарее инспектора ничего этого не проверяли – такие недочеты в работе командира подразделения, рассчитывавшему убыть на обучение в академию, недопустимы. Все это было известно командованию, но такую информацию не распространяют среди младших офицеров и прапорщиков, которые были взбудоражены утренними новостями в расположении и пересказывали все, что узнали, с недоуменным пожиманием плечами. Свержение традиционного взгляда, слом шаблона выражались в том, что хвалили Коростелева сдержанно, просто искренне удивлялись, как происходило бы, если бы претендент на отчисление из института вдруг сдал сессию на одни пятерки. Все вокруг считали должным сказать о неожиданном успехе, подначивали отметить предстоящее повышение, рекомендовали не упускать такую возможность… А он, невыспавшийся, усталый, помятый после химкомплекта, ощущал во всем этом фальшь и обман, от которых хотелось спрятаться, зарыться куда-нибудь поглубже. Ситуация развивалась бесконтрольно, вызывая смятение и безотчетный страх, он ждал разоблачения и оглашения допущенных им ошибок, и этим ожиданием загонял себя в тупик. Лучше бы все закончилось быстрее. Прокручивание в голове ключевых моментов закончившегося учения изматывало. Перед глазами представала близкая к катастрофе сцена, которая врезалась в память, а он хотел бы ее забыть быстрее: верхняя площадка рамы установщика уперлась в ракету, пытаясь столкнуть ее со стартового стола, и только быстро накрученные удерживающие анкера в местах опоры о пяты предотвратили аварийную ситуацию. В ушах снова и снова воспроизводился скрежет, донесшийся с места контакта, который должен был привлечь внимание не только его, озвучивавшего без понимания записанные в регламент команды, но и приближавшихся к старту инспекторов. Впервые в жизни ему пришлось признать, как легко нормальная жизнь в долю секунды могла обратиться в безумие с превращением тебя в преступника, виновника смерти ни в чем неповинных людей, вызывая злобу и ненависть их близких. Оживление вокруг него разбивалось о пустые глаза человека, который только что вырвался из передряги. Если на стартовой позиции не отметили чрезвычайной ситуации, то рано или поздно разберутся, да и прапорщик Авдеенко оставался авторитетным свидетелем происшествия. На этом фоне нарушение устава сержантом Прохоровым имело меньшее значение, хотя и с ним еще предстояло провести воспитательную работу. Сумасшедшее напряжение спадало, но он еще ничего не воспринимал. Красивые слова «отдал всего себя» к данной ситуации не применимы, но он чувствовал, что ничего за душой не осталось. В голове всплывало распространенное сравнение с выжатым лимоном, и хотя в наших широтах лимоны редки и дороги, никто опыта их отжима не имел, разве что маленькими скибками добавлял в чай для аромата, люди часто использовали такой оборот, наверное, потому что это создавало непонятный визуальный образ и звучало загадочно. Странным образом в обычной речи сохранились фразеологизмы из давно отвергнутой эпохи, об обычаях которой и рассказать-то было некому, разве что прочитать в книжках. Виктору противно было выслушивать сдержанную похвалу, и приходилось терпеть обрушившееся на него внимание невыносимо притворного окружения. Хотелось все это сбросить, как перчатки после бала. Где те балы? В Доме офицеров, сохранившемся в здании дореволюционного офицерского собрания, их сменили дискотеки. При переходе в столовую ажиотаж вокруг него поутих, у каждого из поставленных на довольствие было чем занять себя. К сидящему в одиночестве лейтенанту подошел франтоватый, как всегда, капитан Левко, уже успевший получить информацию о внеплановой проверке трех батарей дивизиона. Вскинув патетически руки, он негромко произнес:

– Вот он – наш герой, высок – больше ста восьмидесяти сантиметров роста, строен, как сказочный комар, красив, как Кипарис, всех сделал и победил. Но не бывает же так, что все лучшее сразу в одном месте! Должно же быть у него хоть что-то не так? Нам всем было бы от этого легче! В перечисленном нет одного фактора! Нужно предположить, что у него с женщинами не все ладится, – Капитан, выдерживающий в своей речи, как бы предназначенной для присутствующего общества, возвышенный склад, говорил все адресно, негромко. Вероятно, выплеснул свое разочарование от ожидаемого развития отношений дочери с лейтенантом. Данное ему ранее объяснение, что все это ради концерта, прошло мимо ушей. Сказанное Коростелев воспринял как упрек.

– Петр Ильич, не перегибайте! – встрепенулся он.

– Никаких перегибов, наоборот, для обострения твоего внимания, – капитан Левко похлопал Виктора по плечу. Оглядевшись и убедившись, что по близости нет лишних ушей, Композитор произнес: Выпивка приносит яркие моменты, но мучает похмелье. Не делай поспешных шагов и не поддавайся на подначки для безответственного решения на базе легкомысленных оснований. Если тебе дали довести подъем расчета по тревоге до пуска – значит, зачет тебе будет стопроцентно. Не забывай, что каждый, кто сумел выделиться, становится объектом нападок, провокаций и интриг, никому это пережить, не замечая, еще не удалось. Отнесись к этому правильно. А ты что хотел сказать?