Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

У каждого кадрового офицера действовала установка не верить ночной тишине и темноте, именно они являлись друзьями нарушителей дисциплины. Капитан Левко возвращался из девятки в офицерское общежитие после ночной пересменки в приподнятом настроении. Он согласовал с командованием отпуск, все уже было спланировано, оставалось только дождаться нужного дня. Вдруг вдоль стены казармы мелькнула чья-то тень, под светом фонаря превратившаяся в солдата, торопливо спешащего куда-то. То, что его перемещение не было связано с командирским заданием, выдавала поза, когда руки спрятаны в боковые карманы штанов, немного приблатненная и отвязная, и боязливо-торопливая походка. Бдительно отследив направление движение солдата, капитан Левко поспешил следом и вышел к постройкам хозвзвода. У сеновала услышал предупредительный свист, ускорился туда, а поднявшись по приставной лестнице увидел три фигуры, изготовившиеся к прыжку вниз с другой стороны сарая, и заметил девку, спешно поправлявшую свою одежду.

– Не стесняемся, оправляемся и следуем за мной в штаб, – распорядился капитан, используя множественное число не только из-за уставной вежливости, но и из предположения, что ему удастся захватить больше участников свидания.

Девушка без возражений покорилась предложению следовать за пожилым мужчиной, полагая, что с ним лучше будет ей находиться. Солдаты исчезли, спрыгнув вниз.

– Сколько их было? – хмуро спросил дежурный по дивизиону, к которому Левко привел задержанную шалаву с чувством удовлетворения внесенной им пользой в повышении дисциплины в подразделении.

– Да как же разобрать в темноте?! – промямлил капитан.

– Да за такую халатность в военное время… – не сдержавшись, прошипел дежурный. Видимо, в его табели служебной справедливости был только один пункт, и за проступком должно следовать немедленное приведение в исполнение.

– Вот про военное время мне говорить не надо, – зло огрызнулся Левко. – Я про него сам могу много рассказать. Это предпринятых тобой мер недостаточно, если на охраняемую территорию проникают посторонние лица. Вот и займись этим, чтобы разобраться.

Левко развернулся и ушел спать в общежитие. Если понадобится писать какую объяснительную, лучше делать это на свежую голову, решил он.

Утром при прибытии офицеров и прапорщиков из города они с удивлением увидели, что на плацу перед строем солдат и офицеров дежурной смены, словно на митинге-продолжении дня полка, эмоционально выступал майор Северов, размахивая руками, призывно жестикулируя, выбрасывая по фразе в толпу. Рядом с ним с группой конвоя стояла юная девушка в помятом платьице и со спутанной прической, испуганная и растерянная. Прибывшие поспешили присоединиться к своим подразделениям и узнали о причине столь раннего построения. Не стесняясь в выражениях, майор буквально смаковал позор девушки, задержанной на сеновале хозвзвода, оставленной разбежавшимися прелюбодеями.

– Смысл нашей службы – готовность и еще раз готовность, основу которой составляет тесная увязка боевой подготовки, высокой дисциплины и неукоснительного соблюдения требований устава. Тысячи военнослужащих соответствуют этим высоким требованиям. А эта блудная девица подрывает их и выполняет задание штаба НАТО по нанесению ущерба государству и ее Вооруженным Силам, используя кучку негодяев в форме. С нарушителями дисциплины, соблазненными этой распутницей и забывших о своей ответственности, мы разберемся. Куда страшнее последствия разврата с ней! Весь дивизион может быть заражен какой-то постыдной болезнью через посуду, одежду, постельное белье, контакты – я даже это дурное название стесняюсь произнести перед строем, – солдаты гулко заржали в ответ на это признание офицера в поисках морального негодования, лица их светились радостным любопытством, которое всегда сопутствует происшествиям в толпе. Строй колыхнулся смехом, негромкими выкриками и бранью, никакой жалости и сочувствия к жертве ночных событий. Это походило на настоящую травлю. А ведь среди них стояли те, кто ночью не упустил возможности. Чисто геенна огненная с выжиганием всего живого! Сохранять невозмутимое лицо, отводя в сторону глаза, в этой обстановке лжи и лицемерия было выше сил опозоренной девушки. Она не выдержала этого бесстыдства и прокричала с отчаянной беспомощностью:

– Оскорбляя меня, чище не станете. Лучше за собой следите, придурки.

Абсолютно нормальная защитная реакция, потому что человеку проще отводить от себя внимание, чтобы не заплакать. Вся ее маленькая, нелепая и глупая жизнь, которую она надеялась поменять легким движением, стала еще жестче и гаже. Ни в чем не было смысла. В ней самой не было. Все смешалось в общую удушливую бессмысленность. Она с жестким выражением лица упорно смотрела в сторону, чтобы никого не видеть и не принимать на себя всю подготовленную для нее муку. Скандал при таком стечении народа нужно как-то пережить. Плечи беспомощно и надорвано повисли, лицо выражало тоскливое безразличие. «Народу много – а кругом пустота…»

Майор Северов воспользовался ее реакцией для нагнетания потока обвинений и ругательств с целью мобилизации личного состава на осуждение легкомысленных поступков сослуживцев и разгульной девицы. Коростелеву его даже стало жалко в этой дурной роли, с элементами площадного театра и партийно-комсомольского собрания: нужно что-то говорить, удерживая внимание строя, об этой грязной истории, но о морали кричать не принято, крик шокирует и прошибает, нравственность так не прививают. Да и вдохновения для авральной воспитательной работы в этой жалкой фигурке, испуганной ночным содержанием в карауле и травлей перед строем, было немного.

После построения все разошлись по своим насущным делам, под грузом рутинных дел забывая о происшествии. Задержанную девчонку в сопровождении наряда отправили в медпункт на осмотр. Настя выставила солдат на улицу, спросила осматриваемую:

– В туалет хочешь? – после пережитого реакция девчонки была заторможенная, лишь через несколько секунд последовал подтверждающий качок головой. Настя указала дверь и оставила на некоторое время девушку без присмотра – из тесного туалета с меленьким окном выйти можно только через дверь.

В первый раз в ходе всей передряги кто-то проявил заботу о ней. Оставшись с глазу на глаз с располагавшей к себе женщиной, Оля прониклась доверием к Насте, послушно отвечала на ее вопросы, позволяла делать все, что угодно: осмотреть все ее тело, взять какие-то мазки на анализ. И наконец жалостливо всхлипывая и изображая доверие на веснушчатом лице попросила:

– Помоги мне отсюда выбраться…

– Расскажи, что случилось, и я подумаю, как тебе помочь.

Так Настя узнала все подробности происшествия не под протокол и дополнила своим пониманием обстоятельств, изложенных вместе с глубокими вздохами, слезами и рыданиями. Она сочувствовала девчонке, обманутой парнем, на которого так рассчитывала.

Как и многие деревенские подруги, Ольга выходила за околицу к лесной поляне, куда иногда по вечерам солдаты-ракетчики вырывались в самоволку. Когда такая традиция ночных встреч сложилась, никто не помнил, но поляна была хорошо «притоптана», ее посещали и сельские торговцы самогоном, и скучающие от обыденности девушки, и мающиеся сердцем солдаты. Сложившийся кодекс чести коротких взаимоотношений устраивал обе стороны, и собравшиеся у костра не замечали, если кто-то отходил парой, словно жених и невеста, и продолжали лузгать семечки. Народная молва хранила предание о паре-тройке семейных пар, выросших из случайных знакомств за околицей. Однажды появился красивый новичок, хотя и по его поведению, и по отношению к нему других самовольщиков было понятно, что служил в дивизионе давно и пользовался авторитетом у встреченных на поляне сослуживцев. Немного поговорили, она почувствовала к нему спокойную уверенность, а на второй встрече он предложил куда-нибудь вдвоем отойти, и ей понравилось неожиданное приглашение. Послушно двинувшись за новым другом, она ощущала, как перемещение в ночном мраке только подпитывало романтические ожидания. Звезды в небе мерцали, подбадривая ее покой ума и доверчивость. Любопытство Ольги было возбуждено таинственностью, парень вел ее за руку молча. Сеновал какой-то хозяйственной постройки на отшибе. Предложение и настойчивость понравившегося солдата. Элемент сумасбродства и доверия. Если беречься и бояться – нужно было сидеть дома в четырех стенах, а если решила показать себя самостоятельной – не бери в голову. И после глотка самогона – падение в пустоту и согласие на любое предложение. Оказавшись на приятно щекочущем сене в компании своего приятеля, Ольга тихо смеялась, чувствуя себя просто превосходно, словно вырвалась на свободу, а заботы и беды исчезли, и она радостно отдалась сладостным ощущениям. А уже через пол-часа с ужасом осознала, что то, что она восприняла за влюбленность и высшее проявление взаимного доверия, ее друг превратил в широкий жест охотника, загнавшего добычу и оказывающего внимание приятелям. После топота ног по лестнице на сеновал просунулась чья-то голова: «Ну что, можно?» Никто не спросил ее согласия. «Ну что ты ломаешься? Вон каким вниманием ты окружена! Тебе же это нравится!» Почувствовав на себе бесстыдный и жадный взгляд пришельца, она неуверенно задумалась, что надо сделать для того, чтобы выбраться из переплета, и чтобы никто ничего не узнал.

– Что вам нужно? Пожалуйста, не надо… Хватит!

Чтобы побыстрей отделаться, не сопротивляясь, сдалась. Дальше все произошло по законам жанра -. на волне слуха о возможности поразвлечься с разгульной девкой к сеновалу потянулась цепочка вожделеющих близости и просто любопытных солдат. Соблазн перевешивал все тормоза – дети, получившие доступ ко взрослому делу, передавали игрушку из рук в руки.

– Бедная девочка, – сочувственно заключила Настя. – Я тебе помогу. Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

Сочувствие сочувствием, но служебные требования сержант медицинской службы выполнила полностью – взяла все необходимые анализы, чтобы гарантировать карантинные действия в случае положительного результата на какую-либо заразу. Настя присоединилась к конвою для сопровождения Оли в особый отдел, где вместе с майором Рыкуновым уже дожидался возможности проявить свою доблесть лейтенант из местной милиции. Приветливого приема не было. В кабинете было накурено так, что спасительным действием казалось только самой схватить сигарету и закурить, все-таки свежий табачный дым пахнет много приятней остывшего и спертого.

– Потерпевшая является несовершеннолетней, надо вызвать ее родителей, – заявила Настя майору Рыкунову.

– Какая потерпевшая? – зло прохрипел в ответ особист. – Она – нарушительница границ режимного объекта, личность которой еще предстоит установить. Вот с этим я буду разбираться.

– Товарищ майор, пока вызовут родителей и подвезут документы, можно я буду находиться рядом с девочкой, – вежливо спросила Настя. – В случае чего, дам пояснения по совершенному мной осмотру. Результат опроса мне тоже важен в случае обнаружения венерического заболевания во взятых анализах.

– Если тебе нечем заняться в медпункте, оставайся, – ответ последовал в след за выпущенной порцией дыма. «Заядлые курильщики из экономии всегда курят какую-либо дешевую гадость», – подумала Настя, располагаясь рядом с Олей.

Четко начав дознание, записали данные девочки без документов, милиционер по телефону связался с начальством, чтобы нашли в деревне и привезли в отдел родителей. Основным интересом особиста было узнать, как она попала в расположение воинской части.

– Пришла с Витей.

– Кто такой Витя? – в ответ молчание.

– Какой он из себя?

– Высокий, красивый…

– Звание у него какое? – повысил голос майор Рыкунов.

– Не знаю…

– На погонах у него что-нибудь было, лычка какая-нибудь? – нетерпеливо подсказал дознаватель.

– Он выше меня, я только крестики на воротничке запомнила.

– Значит, запишем «эмблема ракетных войск и артиллерии на петлицах»…

Для проформы майор быстро спросил:

– Не получала ли ты от кого задания пробраться на территорию воинской части?

– Мне никто ничего не говорил, да я и сама не знала, что мы на территории воинской части, – испуганно ответила девочка, теребя подол ситцевого платья.

– Где вы встретились с Витей? – особист бросил на нее неприязненную усмешку, с нажимом произнося имя подозреваемого.

– За околицей, на поляне.

– А ограждения по дороге на сеновал ты не видела? И на кладбище оградой могилу обносят, чтобы заходил только тот, кому положено.

Оля не помнила, как они с выбранным ею спутником преодолели какой-либо забор или ограждение, и ничего не могла ответить на вопросы следователя о месте и способе прохода в охраняемую зону.

– А о том, что могут застукать, подумала?

Не смотря на смертельную усталость, Ольга уже немного успокоилась. Какая ерунда, ну что с ней могут сделать! Ну покричит немного мать. Обойдется.

– А как выходить обратно собиралась? Не боялась оказаться в сексуальном рабстве: днем взаперти, а ночью – по кругу всем, кто хочет? В газетах об этом не читала?

Можно было бы и не задавать вопросы, предполагающие убедиться в безалаберности деревенской девчонки. Она и сейчас не знала, как выбраться из дивизиона, вся надежда ее была на помощь задержавшейся с ней женщины.