Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

– Девушка, не надо нагнетать! Не все так просто! Показания сбивчивые, был сексуальный контакт по согласию, полные данные причастного лица она предоставить не может или не хочет, никого не опознала, никакой другой информации не предоставила, все это можно истолковать…

Настя не дослушала:

– «Нет» значит нет, никаких других толкований в этом деле быть не может, даже если это произошло с девчонкой, тем более, глупой.

– Я вам ответила на ваши вопросы, разделяю вашу обеспокоенность, но таковы правила: без заявления нет дела, расследование еще не завершено, – инспектор закончила разговор и отключилась.

Настю трясло от негодования после услышанного, руки дрожали, на глазах навернулись слезы.

– Они не собираются возбуждать уголовное дело по факту изнасилования несовершеннолетней. Как равнодушна к интересам простого человека должна быть государственная машина, если при очевидных признаках преступления для начала расследования необходимо заявление потерпевшего! А если жертва терпит и не пишет заявления, то преступления в отношении ее можно повторять безнаказанно? Если запугана? Нет никакого правосудия! Никто не действует честно и открыто, во всем бюрократические проволочки. От этого никто не гарантирован: ни ты, ни я, ни глупая девчонка из деревни! Как они могут призывать к порядку и Родину защищать, если государство не отвечает всей своей мощью на очевидное беззаконие! Просто хочется куда-то убежать! В длинной цепочке людей, фактически ставших соучастниками издевательства над девушкой, не нашлось ни одного человека, кто назвал бы это честно преступлением, готовы размазать по стенке лицо, проникшее на охраняемую территорию, потому что она ничего противопоставить не может. Глумление перед строем, издевательства при опросе у особиста, потом, как я понимаю, в милиции… Скотство!

– А мне было жалко майора Северова, он был поставлен перед невыполнимой задачей говорить о морали перед строем. И не говорить не мог, – честно заметил Виктор, пытаясь вывести Настю из ее сосредоточенности на событиях, связанных с деревенской девчонкой.

– Он больше всех издевался над бедной Ольгой. Все это ваш мужской шовинизм и солидарность. Вы всегда «понимаете» друг друга и не чувствуете предвзятость, пристрастность и несправедливость в отношении женщин.

– С шовинистами не знаком, но осуждаю, – с бодрой усмешкой отреагировал Виктор. – Ты торопишься с выводами.

– Ты и есть шовинист! – с горечью ответила Настя. – Любой нормальный человек, которого родители научили в детстве отличать добро от зла, точно знает: нельзя обижать беззащитных. А ты, как и все, даже не выразил никакого сочувствия девчонке, попавшей в такой отвратительный переплет! Все просто, не правда ли? Не твое дело. Не возмутился: что вы творите? Уходи отсюда! И придешь, когда сможешь доказать, что ни ты, Витя, ни твой сержант, тоже Витя, к изнасилованию не имеете никакого отношения!

– Что за глупости ты нафантазировала?

– Тебя на опознание не пригласили, а по имени ты тоже попадаешь в круг подозреваемых. Кто знает, чем вы тут на дежурствах занимаетесь?!

– Да я и на дежурстве не был!

– Уходи значит «уходи»! – решительно произнесла девушка.

При таком настрое Насти никакого разговора о личном с ней не могло получиться. Все планы рухнули, никакая хиромантия не помогла. Оставалось томиться неопределенностью, пока не появится новая возможность попытаться построить отношения. Прикрыв обиду жестким выражением лица Коростелев развернулся на каблуках сапог, вышел, придерживая дверь. Как-то так складывалась его жизнь и служба в Рубежанске, что в любой острой ситуации самое простое и эффективное средство – это успокоиться и подумать, что случилось, где нарушены принятые правила и подходы, в чем возникли разногласия и с кем. А для этого нужно время.

21

Наверное, ее духовное взросление завершилось, и Валя стала задумываться о желании иметь больше стабильности в своей жизни. Что является необходимым и достаточным условием для этого? Лишь бы все были живы и здоровы? Лишь бы не было войны? Лишь бы были деньги на жизнь завтра? Лишь бы не объявили всеобщую мобилизацию? Такие мысли к ней приходили, но поверх всего было одно желание: чтобы не стало хуже, чем сейчас. Лучшего она желала тоже, но понимала, что для этого что-то нужно делать, а делать значит рисковать, а это могло обернуться потерей того, что имела. Рисковать было как махать шашкой с завязанными глазами. Ее смущала скромная тихая жизнь, которой жили миллионы и миллионы соотечественников, с построением планов и мечтой об их реализации, с наивным удовольствием в готовке пищи из с трудом добытых продуктов и радостным восприятием самых незначительных перемен, типа покупки косметики, халатика или колготок. Не нужно никаких математических способностей, чтобы понимать, что большая зарплата лейтенанта Сержантова при неработающей жене становилась эквивалентом двух скромных заработков инженеров в НИИ или на производстве. А им еще нужно отложить, чтобы накопить на первоначальный взнос на кооперативную квартиру, ее мечту после совместного проживания с родителями мужа, она и рванула следом за ним в Рубежанск, чтобы не делить кухню, ванную комнату, туалет с человеком, который все делает не так, как привыкла она, а из-за тесноты от этого никак нельзя абстрагироваться. Валя мечтала о достатке, необходимом для нормального ощущения себя среди равных граждан, но имевших неодинаковые ресурсы и разные полезные связи, которые при формальном равенстве имели большее значение, чем само равенство, потому что обеспечивали доступ к тому, что определялось как блага. Фундамент ресурсов нужно заложить за время службы мужа, и к сожалению, рос он медленно. А она мечтала и о квартире, и о даче, и об автомобиле. Необходимые связи с влиятельными людьми, которые могли помочь вписаться в очередь, продвинуться в ней, отложить нужную вещь под прилавком, были важнее достаточных ресурсов, потому что никакие накопленные честным или нечестным трудом деньги не могли обеспечить доступ к тому, чего на всех не хватало. Они вырастали из контактов, и здесь Валя понимала службу лейтенанта Сержанта как потерянное время в установлении нужных связей. Город, заселенный военными, казался ей унылым захолустьем, откуда в будущее, на новое место жительства, ничего нельзя вынести. Конечно, библиотекарша или другая будущая мать в очереди на прием к гинекологу могли оказаться полезными в текущее время, но для будущего от этих контактов не было никакой пользы.

Такие переживания погружали Валю в апатично-безвольное состояние без желания что-либо делать, даже просто шевелиться, и душили неожиданно подступавшими слезами, она понимала, что надо брать себя в руки и не раскисать, но не могла. Валя не включала телевизор из-за волнения и беспокойства, излучаемого им. Ее пугали термины, используемые в новостях и политобзорах: империализм, неоколониализм, гегемонизм, милитаризация – ненужные раздражающие слова. Словно дикторы, выговаривающие бесконечные заимствования из чужого языка, строили зрителю неприличные гримасы, возбуждая непонимание и недоверие к носителям этого самого языка. А если слушатель все же схватывал не только интонацию, но и смысл произнесенного, то его добивали «реакционные круги», «дестабилизирующий характер» и «конъюнктурная и обструкционистская позиция маоистской военно-бюрократической диктатуры». Валя плохо воспринимала такое коверкание русского языка и воспитание неприятия бездумных заимствований из иностранной речи. Неприятие непонятных терминов должно было воспитывать идеологическую нетерпимость и готовность к материальным и моральным жертвам ради торжества правильных идей, опасность сочилась из всех репортажей, подступала ближе, окружала со всех сторон и легко эволюционировало в страх описываемых событий и ожидаемых последствий, который заползал за ворот и душил ощущением безвыходности. Еще она не понимала пропагандистских усилий, направленных на рассказы о смелых людях в западноевропейских странах, выставлявших круглосуточные пикеты в местах размещения американских крылатых ракет и заявлявших, что не прекратят выступлений, пока их земля не освободится от американского ядерного оружия, что требуют от руководства своих стран немедленно отправить эти ракеты обратно за океан. Вале с ее скромной политподготовкой было понятно, что если ракеты американские, то и решение о их размещении в Европе и возврате в США могут принимать только американские власти, и демонстрации перед местным правительством остаются только выпуском пара из кастрюльки, стоящей на раскаленной плите. Сколько времени нужно, чтобы вся вода выкипела? Поэтому она просто перестала смотреть телевизор, чтоб не раздражаться по пустым поводам. Великие идеи борьбы за мир во всем мире, за справедливость, равенство и братство, за сильную Родину Вале уже не казались захватывающими, а говоря проще, воспринимались плохо, потому что конца этой борьбе не было. Трансляция угроз казалась бесконечной, а про сделанные обещания через короткое время забывали. Будущий ребенок оказался единственной подлинной ценностью, концентрировавший на себе ее мысли и намерения.

На состояние будущей матери действовал каждый пустяк. До чего все уныло и скучно! При полном упадке сил и духа, Валя буквально силой таскала свое тело, рассеянно пытаясь что-то делать по дому. Потом плохо спала, вырванная из сна среди ночи неизъяснимой тоской в то время, когда сон мужа особенно крепок. Валюся рассматривала его: мягкое лицо с попыткой придать мужественность отрастающими усами, замедленное ровное дыхание. Ей становилось холодно, пупырышки высыпали на коже. От окна падал прямоугольник лунного цвета. Валю охватывало бешеное нетерпение получить хоть толику внимания, которое она несомненно заслуживала – как раз то расположение духа, которое позволяло объяснить любые глупости. Она резко сдергивала одеяло с мужа и заворачивалась им в кокон. Володя что-то бессвязно бормотал, придвигался к ней и охватывал руками, она замирала, довольная хоть какой-то лаской, проявленной к ней, и погружалась в забытье.

В течение долгого дня к ней приходили разные мысли, которые бы стоило гнать, но Валя их развивала, пока не приходила к общему раздраженному состоянию. Она представляла, что муж тянул специально долго перед приходом домой. Разве нельзя было завершить все давным-давно? Разве он не знал, как она ждет? Разве не знал, что только его приход ее успокаивает? Его роль беспокоиться о ней и их ребенке, ведь это так просто. Сколько свободных от дежурств вечеров он потратил на репетиции в Доме офицеров. Безотказный дурак! Валя была уверена, что он даже и не пытался открутиться от такого задания, принял назначение как данность. По возвращению домой, Володя замечал, что она надувшись, подходил, обнимал и говорил:

– Ну прости меня, дурака, если что-то не так! У меня ума не хватает это осознать.

И вроде полегче. Она не отвечала словами, лишь мотала головой двусмысленно – такое движение можно было принять и за прощение, и за извинение. Когда он выходил, она благосклонно улыбалась: пусть занимается хозяйством, пылесосит, что-то готовит, ходит за водой и покупками. Столкнувшись со стопкой книг на столе, муж спросил:

– Зачем тебе все это читать? В случае чего ты все равно обратишься к врачу, – Володя поцеловал холодную щеку, заметил сеть морщинок вокруг глаз. Она опустила руки, словно столкнулась со стеной.

– Как зачем? К примеру, умножать шестизначные числа в столбик – это какой-то мазохизм, а вот двузначные умножать в уме для обычного человека все же полезно – просто для упражнения, чтобы мозг не заржавел – это надежное средство проверить, не стал ли ты идиотом. Так и с медицинской литературой – иметь общие сведения и ориентироваться, логически мыслить, если возникнет какая-то ситуация.

При зрелом размышлении она подумала, что надо бы успокоиться, ведь в остальном все хорошо и в полном порядке. Нужно самой быть спокойной и организованной, получать искреннее удовольствие в ленивой жизни неработающей жены.

Она перебирала в памяти, что ей можно и что нельзя, что она должна сделать. Это очень непросто, если у тебя отсутствует самодисциплина. Ее психика крайне уязвима. Она легко доводила себя до нервных приступов и истерик по самым незначительным пустякам.

Руки ничего не держали, она расстраивалась, злилась. Проснувшись, снова на себя злилась, так как идти некуда, делать нечего, смотреть не на что, разве что на грязный потолок.

В очередной выход мужа на дежурство, последовавши после дня полка, к ней заглянул Виктор, выполнявший свою шефскую функцию непринужденно и сознательно. После похода за водой к колодцу предложил ей погулять. Валя нехотя согласилась.

– Придется тебе роды принимать, если вздумаю рожать посреди улицы!

Не успели они доковылять до центральной площади, как столкнулись с ведущим ее гинекологом. Валюся скромно поздоровалась, собираясь проскочить мимо, но врач остановил ее вопросом о самочувствии.

– Гулять надо. Смотреть на цветы в клумбах, на закатное небо, а не только думать о будущем ребенке, – гинеколог смотрел на нее с добродушной безмятежностью, словно не ожидал никаких осложнений в ее положении и ощущал собственную значимость. Прослушав краткий Валин доклад о самочувствии врач обратился к Виктору, извлекая из портфеля белую коробку с прозрачной крышкой:

– Вы – брат? Ранее пациентка приходила с другим мужчиной…

– Нет, сослуживец мужа.

– Возможно, вы мне и нужны. Это не вы противозачаточные спирали продаете? Ко мне уже две клиентки приходили с просьбой правильно поставить, а я сам их впервые вижу. Советская индустрия медикаментов и медоборудования для контрацепции ничего кроме «изделия № 2» не предлагает. Хотелось бы инструкцию по установке увидеть, – врач указал на извлеченную из портфеля коробку.

– Я отсталый в плане сексуального просвещения, про спирали ничего не знаю, – попытался отшутиться Виктор.

– Какой-то лейтенант-ракетчик их распространяет, вот я и спросил, – пояснил врач.

– Я этим не занимаюсь и распространителя спиралей не знаю, – Коростелев догадался, что, скорее всего, распространителем является уже засветившийся двухгодичник-фарцовщик, но говорить ничего не стал.

– Что это тут? – с любопытством спросила Валечка, протягивая руку к коробке.

– Вам пока преждевременно этим интересоваться, – с усмешкой ответил гинеколог. – Ну разве только для просвещения. И вас я уже спрашивал о распространителе противозачаточных спиралей, и вам он тоже не известен.

– Ну уж точно, что это не Витя!

Валя предстала личностью трогательной, обезоруживающей своей безграничной искренностью. Догадалась ли она, кто из лейтенантов-ракетчиков является распространителем импортных спиралей? Вопрос не поднимался, и тема не обсуждалась. По возвращению домой с Виктором она тяжело вздохнула:

– Вот я даже чаем не догадалась тебя напоить после службы. Ты голодный?

Его движения спокойны и точны, в разговоре простой и искренний:

– Как-нибудь перебьюсь.

– Ну тогда налей мне попить, – получив стакан с прохладной водой, шаловливо подмигнув, Валя шепотом спросила:

– Признавайся, как там развивается твой роман с навязчивой блондинкой? – она не скрывала, что обожала чужие тайны, и однажды неприглянувшийся ей человек своего статуса уже не менял. Ее голос был тих, покрытый выраженным доверием.

– Пока никакого романа, почти что анекдот со случайными встречами, – Коростелев честно высказал свою озабоченность отношениями с Настей.

– Может, и хорошо, что романа нет. Слова искренней правды еще никому не повредили. Твоя блондинка, как бы это сказать помягче – распутная женщина. Оставь ее в покое. Пока ждешь приема гинеколога с многими людьми успеваешь познакомиться, а народ – он же все знает. В городе есть группа симпатичных молодых женщин, их замечают в обществе приезжих инспекторов по завершению проверок воинских частей, – со злорадной улыбкой Валечка пересказывала Коростелеву полученную ей информацию и наблюдала, как он весь, до корней волос на голове, напрягся. Она ждала его немедленной реакции: что он предпримет, какие сделает выводы? – Результаты инспекций очень важны для руководителей, поэтому всегда присутствуют конъюнктурные попытки угодить инспекторам, продемонстрировать уважение, что кроме официальных поклонов включает и организацию свободного времени физически крепких экземпляров с высоким уровнем тестостерона. Женщин в комиссиях не бывает. Такой вот приятный номенклатурный расклад. Все ценят внимание к своим скромным персонам. Тратят время на шашлыки, распитие напитков и неформальное общение с представителями противоположного пола.

Застыв в напряжении, Витя больше никак не выдал своей реакции на ее сообщение. Губки у нее задрожали, и в глазах выступили слезы злорадства. Она еще хотела что-то заявить, но Виктор всем видом показывал, что ему это не интересно, притворился крепким орешком, умело скрывая свои эмоции. Он был строг и сосредоточен.

– И та, что с тобой танцует – тоже из этой компании. Заправляет этой группой здоровая такая тетка из Дома офицеров, распределяет, кому, где и с кем нужно отработать. Она – как цветочница с вывозными по заказу растениями. Под прикрытием художественной самодеятельности подбирает носительниц женской красоты вкупе с умением себя держать, прежде всего, не лезть не в свои дела и не болтать лишнего. Сколько времени можно поддерживать интеллектуальный разговор с офицером о современной литературе и французском кино? Сам понимаешь, а дальше – как пойдет. Любой усердный служака никогда не откажется от амурного приключения с доступной красоткой, а про совместное похождение с руководителем будет держать язык за зубами. И для девушек есть шанс зацепить достойный экземпляр.