Планета в клетке

– Да, а это третий этаж.

– Похоже, так.

Они взглянули друг на друга. Парень приподнял дощечку и присвистнул.

– Это же старая вещь.

Саня кивнула и, не сводя глаз с таблички, пробормотала:

– Ею пользовались.

Она заглянула в Пруд и прочитала:

– Кухонная утварь. Традиционный местный узор.

Они засмеялись.

На табличке был процарапан квадрат в круге и по кругу фигурки.

– Это вот кто? – Спросила Саня. – Слон или кабан?

– На Кузьму Ильича похож. – Сказал парень и осклабился.

Его палец показывал на фигурку, которая была подчёркнута.

– Говорят, это он магазин построил? – Рассеянно припомнила Саня. – Люди говорили, мафия, мафия, а, по-моему, это просто Кузьма Ильич.

– Аптекарь, говорят, тоже вложился.

– Евгений Титович такая душка. Он мне в детстве показывал, что такое косоглазие. Это прелесть.

Парень обрадовался.

– И мне показывал.

Саня тронула ноготком третью по кругу фигурку.

– Это морское чудовище. Вроде бы акула, только у неё ручки. Или это ещё пара плавников?

Парень неожиданно для себя вспомнил владельца лодочной станции и счёл, что тот здорово смахивает на Фортунатия.

Размышляя, как можно было бы перейти к теме яблоневых лепестков, он смотрел на дверь, и дверь тихонько открылась.

Поглядев на того, кто вошёл, парень опустил взгляд на доску и увидел хвостатую фигурку с остроклювой головой.

Тут же он понял, что надо уйти, не развивая более ни одной темы. Вошедший – с картами под локтем – поздоровался очень учтиво, общим кивком, но каким-то образом показал, что приветствие относится только к даме.

Дама с полным самообладанием протянула ему дощечку. Переложив карты поудобнее, тот принял протянутое и, глянув, быстро сказал:

– Зодиакальный орнамент. Широко распространён на любом побережье.

Парень вздохнул.

– А я думаю, это западные холмы в разрезе. – Сказал он, надеясь, что Саня оценит его утончённую жертву.

Но пришелец с лёгкостью одержал верх, спросив:

– Вы заняты? Я могу зайти в другое время.

В Пруду что-то требовательно заворковало, и Саня, как безумная, кинулась вызволять попугайчика.

Помощник при львиной кухне и геодезист обменялись взглядами. Геодезист приподнял брови и показал глазами на табличку у него в руке. Помощник при львиной кухне автоматически взглянул и почему-то сразу увидел остроклювое создание, не относящееся ни к одному зодиакальному варианту.

Саня по локти запустила руки в Пруд и делала там хватательные движения. Губы она закусила, а глаза широко раскрыла.

«Ручаюсь, этот бедолага обмирает… что бы он сказал, если бы знал, кто она. А ещё лучше, если бы она предстала перед ним в истинном облике».

Саня обернулась, сжимая что-то в кулаке. Она разжала пальцы и показала присутствующим кроху-попугая.

Львиный поклонник умилился в глубине своего нехитрого сердца.

– Где же он был? – С холодным смешком спросил геодезист. – Уж не к Джентри ли улетал?

Львиный помощник похолодел, увидев, что на устах Сани прямо-таки трепещет: «Вот забавно. А мы только что…»

Но она ничего не сказала.

Понурый помощник при львиной кухне удалился с поля боя, и уныние его было причиной, по которой он додумался похлопать себя по карману только вечером.

Впоследствии с ними охотно делились технологиями военного рода, подобными тем, что в ходу на кухне, особливо, когда требуется привести вещество в наимельчайшее состояние, то есть, попросту мелко порубить.

От людольвов к тому времени мало что осталось – характерно, что им не очень нравились созданные одновременно умные человекообразные обезьяны. И настолько, что много позже из чувства противоречия или юмора они утверждали, что произошли от оных как-то так, с помощью чего-то такого, что им трудно было сформулировать – при их-то нынешних слабеньких мозгах.

Обезьяны смутно наводили их на мысль о сатире, а это кому понравится.

Впрочем, часть людольвов в целях разнообразия и вообще, для удовлетворения любопытства, заключённая в совершенно иные тела и выпущенная в непривычную доселе среду, неожиданно выиграла. Они попросту удрали и одичали очень быстро. Вероятно, причина заключалась в том, что им не успели сменить мозг.

Пересаженные в океаны, людольвы не утратили ничего из прежней невинности, правда, научились ловить и жрать рыб. Но в остальном они, несомненно, остались прежними. Даже больше – чувство познания развилось в них до такой степени, что они никогда в дальнейшем не заинтересовались своими создателями. Зато сухопутные людольвы всегда вызывали в них жгучее и томительное чувство привязанности. Они напоминали им о многом, и даже чужой облик не раздражал – вы помните, что изначально людольвы смотрели в корень явлений, как это делает ребёнок, нечаянно произносящий неприличные слова и вызывающий умиление и неловкость у взрослых.

Сухопутные же, лысые и страдающие болезнями опорно-двигательного аппарата, очень и до странности привязались к существам, совершенно на них непохожим. Хозяева заодно селекционировали семейство кошачьих, во всём видовом многообразии. Некоторые из новых родственников проявляли полное забвение родства и даже изредка норовили попробовать людей на зубок. И всё равно это не мешало людям умиляться мохнатыми мордами, полным оволосением четвероногих тел, хвостами и прочими непохожестями. Для своего отношения они изобрели необычные слова, вроде «величественности» и даже просто «величия», а желая сказать приятное соплеменнику сравнивали его с тигром, у которого, кстати, пахнет изо рта, как вразумляюще напоминала подследственным… то есть, подопытным лаборант с длинной бугристой шеей и кожистыми крыльями, чьи кончики сзади касались сапожков со шпорами.

К счастью, у них появилась возможность сблизиться с предметами обожания. Небольшие и особенно совсем небольшие кошки из созданного побочно семейства стали сопровождать их жизни, и на протяжении До-Времени и после того, как в главной лаборатории разрешили запуск ощущения индивидуально-исторического времени, и, возможно, даже в периоды, существующие на изъятых временных дисках, – словом, всегда-всегда, люди рисовали их, ваяли подобия из глины, вдохновлялись их визгливыми голосами в музыке – словом, любили.

Объяснялась ли подобная лирика обликом людольвов? Или тем, что первопредки из седьмого номера чрезвычайно напоминали людольвов – настолько, что у охраны лабораторий в давние времена, когда проект только начался, пару раз случались инциденты с якобы сбежавшими подопытными. Когда недоразумение развеивалось и бедолаг тащили в дирекцию за покушение на важных господ, седьмые обязательно вступались за невольно провинившихся. Они шутили по поводу хвоста (которого у них не было) и просили не наказывать охранника.

Кроме того, их генетический вклад оказался, как говорили, самым весомым. Ну этого-то я не знаю. Как не могу всё же ответить на вопрос – почему несчастные лысые и болезненные существа, именующиеся ныне людьми, испытывают такое отчётливое пристрастие к созданиям, чьи глаза могут напугать вертикальными зрачками, а когти коварны и остры не в меру.

– Что произошло? – Спросил медведь, присаживаясь рядом и вопреки логике протягивая мне свой драгоценный сосуд – манерку из военного стекла, обтянутую замшей.