Дорога в Тридесятое царство

Поэтому, чтобы рассмотреть «нетипичный героический паттерн» глубже, мы и обратимся к былинам. В данной главе мы будем говорить о былинах так называемого Киевского цикла. Существует еще и не менее интересный Новгородский цикл, но его персонажи в большей степени описывают архетипы Трикстера (ловкача, шутника и обманщика) и Персоны.

Все былинные Герои Киевского цикла констеллируются вокруг князя Владимира Красное Солнышко, составляя его дружину. Здесь важно отметить разницу между реальной исторической личностью Владимиром Святославовичем или, как его еще называют, Владимиром Равноапостольным (Красное Солнышко) и Владимиром Всеславьевичем (также Красное Солнышко) – былинным персонажем. Как мифологический персонаж, сам князь никаких подвигов не совершает и прав называться богатырем не имеет. Он просто владеет миром, он Всеславьевич – сын великой Славы и, кстати, рабы Меланьи, ключницы княгини Ольги.

Женат былинный князь на всецело вымышленном персонаже, которого в реальности никогда не существовало, княгине Апраксии. Слово апраксия с древнегреческого переводится как «бездеятельность, бездействие»

. В медицине этот термин означает нарушение целенаправленных движений и действий, возникает этот симптом при очаговых поражениях коры больших полушарий головного мозга

. То есть феминный принцип Киевского княжества весьма ущербен. Кроме того, ни словом не упоминаются княжеские дети, в былинах их вовсе нет. При княжеском дворе живет лишь племянница Забава Путятишна.

Что же касается былинных Героев, к Киевскому циклу принадлежит довольно много богатырей, самых же известных – трое: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Рассматривать всех троих мы не будем, ибо в этом нет никакого смысла. Алеша Попович в большей степени соответствует архетипу Трикстера (Плута, Ловкача), нежели Героя, он «богатырь, который берет не силою, но хитростью». А подвиги Добрыни в большинстве своем дублируют героические свершения Муромца.

Академик Рыбаков считает вполне реалистичным допущение, что Добрыня и Илья… являют собой один и тот же персонаж, да еще с реальным, исторически зафиксированным прототипом. Добрыней звали родного дядю по матери и ближайшего советника князя Владимира Святославича, который, кстати, и помог племяннику воцариться в Киеве. Личностью он был во всех смыслах выдающейся – бывший гусляр-сказитель (а в языческие времена это были одни из образованнейших людей, приравнивающиеся к всеведущим волхвам), ставший воеводой и архонтом-управителем огромной державы. Вполне возможно, пишет Рыбаков

, что именно Добрыня, обладающий великими знаниями «старин» и волхования, разработал идею Киевского пантеона славянских богов, а также стал учредителем культа Перуна в Новгороде.

Все былины с именем Добрыни попадают в первый, «языческий» период правления его племянника. Вряд ли ранние былины Киевского цикла принадлежат авторству самого Добрыни – их же главному герою. Слагались они, вероятно, другими «велесовыми внуками»[19 - Этот эпитет принадлежит в «Повести временных лет» полумифическому певцу Баяну, разговор о котором пойдет в следующих главах.], однако бывший гусляр вполне мог быть их заказчиком и меценатом.

В 980 г. Добрыня утверждает в «Велесовом» Новгороде новый для этих мест культ Перуна, действуя в данном случае как верховный жрец – Pontifex maximus

. Но участвовал в создании языческого пантеона Руси Добрыня под своим именем, а затем, после крещения венценосного племянника, окрестился и сам, приняв имя… Ильи. С этим именем он уже крестит Новгород, воюя с язычниками «не мечом, а огнем». И с начала христианизации Руси былинный Добрыня начинает замещаться Ильей Муромцем. Происходит как бы секуляризация эпоса, пишет Рыбаков

, некоторое разделение теологической сферы язычества и богатырского эпоса, в котором нет уже ни Перуна, ни Велеса, ни Хорса. Единственной связью былин с мифологическими преданиями был былинный эпитет Владимира – Солнце-князь.

И возвращаясь непосредственно к теме «нетипичного героя», по причине вышесказанного, мы рассмотрим «старины» именно об Илье Муромце, так как цикл из почти пятидесяти былин о нем охватывает всю его жизнь до самой смерти, представляя законченный гештальт.

До тридцати трех лет Илья был калекой:

А не имел Илья во ногах хожденьица,
А во руках не имел Илья владеньица,
Тридцать лет его было веку долгого,
Тридцать лет, да еще три годика

.

Невозможность владения конечностями сближает Илью Муромца с игошей – демоном славянской мифологии, безруким, безногим уродцем (о нечисти мы подробно поговорим в следующей главе). Таковыми, по преданию, становились дети, проклятые своими родителями. Родительское проклятие здесь является символом отказа принять некую часть души сына или дочери, те их особенности и самобытные качества, что не укладываются в фантазию родителей о «нормальном ребенке». В данном случае это богатырская сила Ильи, которая совершенно точно ни в какие «нормы» не вписывается. Спасти про?клятого ребенка, превратившегося в игошу, могут только чужие люди, так как родители, согласно мифу, его не видят. Если перенести данную сказочную метафору в аналитический процесс, речь идет о том, что родители как раз видят эту «неугодную часть», но воспринимают ее как уродство, которое нужно прятать и скрывать.

Таким «чужим» для реального человека может стать психоаналитик, который будет искать отверженную некогда часть души. Для Ильи Муромца в былине «чужими» становятся трое странников – «калик перехожих». В былине они недаром появляются в отсутствие обоих родителей, то есть пока Материнский и Отцовский комплексы дремлют. Странники просят милостыню или хоть чистой водицы испить, но Илья объясняет, что не может встать и поднести им чарку.

Важно то, что старцы тоже «калики». Это слово имеет два значения: первое (от латинского слова caligae, «обувь») – это паломники по святым местам, распевающие духовные песни и просящие подаяние, второе – увечные, изуродованные, раненые, хромые люди. В разных версиях былины калики описываются то как могучие молодцы, то как такие же, как и Илья, калеки. Чрезвычайно важно для анализа учитывать оба этих образа, так как только из их соединения можно получить нужный архетипический сплав. Именно их объединение дает трансцендентный образ «раненого целителя» – того, кто только и может исцелять, так как собственными ногами прошел путь от болезни к здоровью: они тоже были калеками, но стали молодцами могучими.

Символ обуви, присутствующий в этимологии слова «калика», здесь тоже неслучаен. Его можно понимать как следующую психологическую метафору: обувь защищает и оберегает то, на чем мы стоим, наши ноги. В архетипической символике ноги олицетворяют подвижность и свободу. В этом смысле иметь обувь для защиты ног – значит быть уверенным в своих убеждениях и иметь возможность действовать исходя из них: «Не имея “обуви” для души, человек не способен справиться с внешними обстоятельствами, требующими проницательности, здравого смысла, осмотрительности и жесткости. В древности обувь была также символом власти: правители имели ее, рабы же нет»

.

Старцы повторно просят Илью принести воды. Тем самым они ставят под сомнение его немощь. То же делает «чужой»-психолог. Просто поразительно, какой мощный эффект на душу клиента подчас оказывает простая демонстрация сомнения в том, что он на самом деле настолько слаб, труслив, глуп, несамостоятелен, неталантлив, как привык об этом думать. После повторной просьбы Муромец встает и приносит воды – новая вера получает подкрепление. Калики поят этой же водой самого Илью, и от нее он получает силу богатырскую, такую, что если бы

От земли столб был да до небушки,
Ко столбу было золото кольцо,
а кольцо бы взял, святорусску поворотил

.

Однако Илье такая сила не требуется, странники это понимают и дают ему выпить еще раз, чтобы уменьшить силу наполовину. Вероятно, речь здесь идет о предотвращении психологической инфляции. Проще это состояние можно назвать одержимостью. Речь идет о том, что некая впервые обретенная способность или возможность легко может вскружить человеку голову. Это то состояние, когда очарованная новой ли способностью, степенью ли свободы или достижением личность как бы выходит за пределы своих собственных границ за счет идентификации с Персоной (раз уж я директор, так пусть и домашние предо мной на цыпочках ходят – вот и распалась семья) или, в патологических случаях, даже с исторической или религиозной фигурой.

Очень и очень многие «икары» именно так и сложили свои головы. Например, общеизвестная статистика: большинство автомобильных катастроф случается по вине водителей, недавно получивших права, из-за эффекта под названием «кураж первого года вождения». Самые же известные примеры в мифологии – это, конечно, Икар и Фаэтон. Первый настолько увлекся полетом, что позабыл об отцовском предупреждении, взмыл в небо так высоко, что солнце расплавило восковые крылья, и юноша погиб. Второй тоже пришел в неописуемый восторг от управления отцовской солнечной колесницей, слишком близко приблизился к земле, так что она запылала, и Зевсу пришлось сразить юного возницу перуном.

Юнг обозначает такое состояние термином «Мана-личность» – пребывание Эго в фантазии об обладании сверхъестественной силой, присвоение себе чего-то такого, что ему вовсе не принадлежит. В этом случае человек обречен на выгорание. Представьте себе священника, который вообразил, что он на самом деле вещает от имени Бога; врача, который решил, будто только от него одного зависит жизнь пациентов; полицейского, уверенного, будто лично он и есть закон, а посему вправе вершить правосудие по своему усмотрению. Такие люди либо нанесут себе и окружающим непоправимый вред, либо попадут в тюрьму, либо в психиатрическую клинику. К счастью, калики постарались предотвратить такой поворот событий в жизни Ильи Муромца.

После того как Богатырь обрел ровно столько силы, сколь ему надобно, странники говорят, что теперь Илья должен идти на службу Князю Владимиру. Князь, как мы упоминали ранее, олицетворяет сознательную часть Эго-комплекса. Пойти к нему на службу – значит направить освободившееся либидо в распоряжение Сознания.

Калики предупреждают Илью Муромца, что к Киеву ведут две дороги. Первая дорога – слишком долгая да ухабистая, зато безопасная, но ехать по ней Илье придется не один год. Вторая дорога – близкая, но «заложил» ее Соловей-разбойник ровно тридцать лет и три года назад (а это вся жизнь Ильи Муромца). Не пропускал Соловей ни конного, ни пешего, а убивал не оружием, но своим свистом разбойничьим. Соловей Разбойник в интрапсихическом смысле – типичный Травматический Защитник, не подпускающий Героя к Сознанию – Киеву.

Травматический Защитник – это функция психики, которая стоит на границе комплекса, того места, где, как мы помним, когда-то незрелое Эго потерпело сокрушительный провал. Поэтому любое приближение к этой травмированной части души, которая на самом деле жаждет исцеления, сопряжено с чувством ужаса, страха или даже отвращения. Самый простой пример: люди, которые не получили в детстве достаточной родительской любви и ласки, жаждут во взрослой жизни больше всего на свете близких отношений. Но страх не дает им построить таковых: как только появляется подходящий партнер, они бессознательно находят повод прервать связь. Это и есть работа Травматического Защитника: заставить сбежать первым, пока не бросили тебя. Внешне это может быть какой угодно повод, на самом же деле это внутренняя паника и страх нового отвержения.

Автор самого термина «Травматический Защитник» Дональд Калшед пишет об этом так: «Когда архетипические защиты берут верх над травмированной психикой, их благие поначалу “усилия” предохранить неразрушимый личностный дух превращают их из “системы самосохранения” в “систему самоуничтожения”»

. Таким образом, оружие Травматического Защитника – страх и ужас, вовсе не опасны для повзрослевшего Эго. Так и оружие Соловья-разбойника на самом деле всего лишь свист, пугающий и оглушающий, но не способный причинить богатырю реальный ущерб.

Илья сажает Соловья в мешок и привозит ко двору Князя, где Соловья заставляют продемонстрировать свист, а потом казнят. Эта сцена демонстрирует необходимость донести Сознанию идею о том, что реальной опасности Защитник не представляет. Это просто «свист». Недаром в русском просторечье глагол «свистеть» также означает «обманывать», «приукрашивать».

Долгая же окольная дорожка, по которой ехать Илье до Киева пришлось бы не один год, – это невротический путь. Если нечто не может реализоваться естественным путем, оно реализуется путем патологическим. Самость возьмет свое всегда! Если человек, которому суждено бороться за свободу, отказывается это делать, ему все равно придется сражаться, но, например, с болезнями. Если по какой-то причине тот, кому непременно суждено воспитывать детей, лишает себя удовлетворения этой внутренней потребности, так или иначе ему придется нянчиться с собственными ли самодурствующими родителями или с супругом, «севшим на шею». Но в былине об Илье Муромце богатырь, к счастью, выбирает прямой путь к Киеву-Сознанию.

Обретение Героем боевого коня, который в любой сказке также является верным другом, традиционно интерпретируется как обуздание инстинктивных аспектов. В былинах об Илье Муромце предлагается две версии.

В первой те же калики говорят, что по дороге в Киев богатырь увидит неподъемный камень, и если сдвинет его, найдет там и коня богатырского, и оружие, и доспехи. Камень традиционно связывается с иерофанией (от др. – греч. ieros, «священный», и fanos, «светоч, свет»), являет проявление священного, божественного в мире материи. Нерушимый, неуязвимый, он воплощает иную, отличную от человеческой, а также от растительной и животной форму бытия. Характер восприятия камней иллюстрируется индонезийским мифом о первой чете людей, которые не приняли от Бога камень, но взяли банан, и потому жизнь людей подобна жизни бананов, а не камней, вечных и бессмертных

. Таким образом, сдвинуть неподъемный для простого человека камень – значит возвыситься над тварным миром, услышать голос Самости, понять волю богов.

Илья справляется с заданием. Происходит диалог богатыря с конем, который навсегда определяет их отношения: Илья просит его служить ему «верою-правдою», конь предлагает испытание – готов ли богатырь владеть таким скакуном. Илья садится на коня, и тот сразу же признает в нем своего хозяина. В интрапсихическом смысле это является метафорой обуздания инстинкта, его направления в созидательное русло.

Есть и другая версия, более приближенная к человеческой реальности, ибо «услышать волю богов» – задание архисложное даже для архетипического Героя. Согласно этой версии, Илье советуют вырастить себе боевого коня из самого невзрачного, слабого жеребенка: такой жеребенок – нечто совсем на первый взгляд непригодное, неподобающее богатырю. Так ведь и сам Илья, не имеющий «во ногах хожденьица», на Героя не был похож. Так что речь, безусловно, идет о принятии теневых инстинктивных аспектов, которые кажутся столь непригодными и неподобающими выпестованной все теми же родительскими комплексами Персоне.

Существует также параллельная версия об обретении Героем богатырского меча, согласно которой Илья получил его от древнейшего русского богатыря Святогора. Меч – символ воинственности, героического начала, силы, правосудия. Подобно оружию других видов, он отражает символику власти. Также связывается с разумом, проницательностью, светом, истиной, мудростью. «Меч являлся атрибутом римского бога Марса, выступающего в качестве охранителя мирного труда. В мифологии и фольклоре меч-кладенец олицетворяет некое сокровище либо наследство, долженствующее быть обретенным (восстановленным) героем в ходе трудных испытаний»

.

Илья Муромец получает меч именно в наследство – от самого могучего и древнего богатыря Святогора. Это необычный богатырь – величественный, суровый и одновременно жалкий, трагический. Он фантастически силен, во много раз сильнее Ильи Муромца, «но силушка в нем какая-то бесполезная», как утверждает миф. Не совершает этот богатырь подвигов, как Илья Муромец, ради своей родной земли, не сокрушает врагов ее, не борется со злом. Нет у него ни отца, ни матери, ни друзей. Даже земля родная, как сказано в былине, его «не носит», не выдерживает. Не ездит он ни в чисто поле, как другие богатыри, ни в Киев-град. Живет, как великан-отшельник, один в горах и сам напоминает грозную неподвижную скалу.

Святогор – древнейшая хтоническая сила. В космогонических мифах горы предстают как первозданная суша, явившаяся из воды. «Самый важный аспект образа горы связан с тем, что она может выступать в качестве структуры, соединяющей различные сферы бытия (небо, землю и подземный мир). Священная гора в различных традициях рассматривается как центр мира и представляет мировую ось: подземный мир – гора – Полярная звезда. Мировая гора – это место, где сходятся небо и земля»

.

Святогор, богатырь-гора, является стражем на границе земли и неба – божественного и человеческого. Столь сильно выраженная дихотомия (разделение на части, не связанные между собой) всегда чревата опасными последствиями для психики. В одной из былин, чувствуя в себе колоссальные силы, Святогор похвалился, что если б было кольцо в небе, а другое в земле, то он перевернул бы небо и землю (те же самые слова произнес и сам Илья Муромец, когда получил чрезмерную силу от калик перехожих, но те вовремя избавили его от ненужных излишков). Это Святогорово бахвальство услышал Микула Селянинович (былинный богатырь-пахарь) и бросил на землю сумочку, в которой была заключена «вся тягость земная». Поднять ее мог лишь сам пахарь (о символическом значении пахаря мы будем говорить в следующих главах книги). Святогор тщетно пытается сдвинуть сумочку, сидя на коне, а затем, спешившись и взявшись за нее обеими руками, уходит в землю по колени и здесь, не одолев «тяги земной», заключавшейся в сумочке, кончает свою жизнь

. Таким образом, чрезмерно оторвавшись от Матери Земли, он был ею и поглощен.

Что же такое «вся тягость земная»? На что покушается Святогор? Это, думается мне, весь человеческий опыт, который не может быть осилен и воплощен одним человеком; лишь великан – огромный, раздутый (та самая Мана-личность) – может посягать на всемогущество.