…Экспедиция называется. Бомж. Сага жизни

Выносить запах геофизика в атмосфере общежития – нестерпимо…

Тиха и ветрена харанорская ночь. Сиплый посвист долинного сквозняка, невидимой пятернёй цепляющийся за углы и фасады полуночных зданий, щекочущий верхушки домов и тополей, оживляет всевозможные побрякушки. Трям-бринь-дзинь-хись… – перестукиваются палочки поселкового клавесина, выдумывая несусветную партитуру бурятской ночи. Иногда ночь затихает, словно копошась в постели, готовая уснуть, или молча глазеть на звёздные чётки. Но сна нет. Сон не её счастье. Ей, ночи, назначены богами иные удовольствия. Вот она низринула на Харанор лунные блики, покачивая их, точно каравеллы морей, и заигралась… заигралась… старуха с ребячьей зыбкой… Вот отринула луну за горизонт и на мгновенье замерла: махровая чернота просочилась на запад. Э-э-й! Шалишь, глокая куздра… На востоке есть на тебя управа. Вот-вот высветлится небесная гряда ранней рани, распорет кривым ятаганом юрту тьмы. И да снизойдёт наземь… И да отверзнет новое утро…

…И лишь ветры харанорской долины похрапывают в ночи.

Роскошные здесь долины. Сухие, сивые, как грива серого Воронка бурятского чабана Жигмита. Равнодушные волны растительного одеяла из осоки, овсяницы, мытника да мятлика… да островки азиатских кустарников карагана, ильмовников, к которым привязывал своих коней Гэсэр, так и ластятся под ноги, так и цепляют полы штормовки. А то и души…

Утром Лёха Гуран, шофер каротажки

, смуглый крепыш среднего роста и возраста, один из местных парней, нанятый на сезон, развозил десантный отряд на точки объекта. Топограф Танюшка Нарва со Шкаликом – или с Лёшей Бо —выходили первыми, Синицын с Митричем следом за ними. Оператора, с разносчиками косы Ротей и Мишаней, Лёха Гуран вёз до точки, на которой завершился вчерашний день. Внезапно почувствовал, что под ногой… нет тормозной педали. Педаль была, но отжатая ногой до предела, не тормозила. Каротажка бежала под гору. «Э-э-э! – тонко заверещал Гуран – Тормози, ёккарганай!.. – Стуча стопой по педали, он подскакивал в кресле, как на калёной сковородке. Осторожно вывернул руль, направляя машину с дороги в сторону взгорка. Каротажка, пробежав полсотни метров, уткнулась во взлобок. Лёха заглушил двигатель.

– Тормозуху долить надо, – коротко доложил обстановку сидящим в салоне пассажирам – дальше идите пёхом. – Геологи, привычные ко всему, без слов попрыгали в траву. В поле – уже на работе. Нагрузились заплечным шмотьём, разошлись по сторонам света. Оператор с Ротей сомнамбулически дремали в салоне.

Лёха, задрав кабину, торопливо заливал тормозуху.

Единственно Оператору был известен лейтмотив его действий. Только он мог приказывать и что-то менять в графике работ и в расположении профилей… А проект, как бубнит Митрич, глазом не пробежался. Всё делает на автомате! Что значит – спец несусветный…

Каждое утро, как мама – школьнику, Синицын повторял Митричу одно да потому:

– Сторожи Оператора! Глаз не спускай… – и для пущей угрозы тряс большим пальцем – У тебя главная миссия не косы таскать, а чтоб он, кровопивец наш, рюмку не надыбал. Иначе, сам понимаешь, вся халява рухнет. Особливо за Гураном следи, как за поставщиком…

– Свинья грязи найдёт – отбривал Митрич обречённо.

– Тады сам вэзы-эпы рыть будешь! – вспыливал, по обыкновению натуры, Синицын.

– А? Да? Ну и ладушки…

Каротажку Гуран, подлив тормозной жидкости и прокачав систему, завёл и доставил Оператора с Ротей на точку. Помог разгрузить приборы.

Лёха Гуран прозвание по паспорту имел другое. В кругу коллег был Алексеем, но фамилию его никто не знал и привыкли между собой называть Гураном – по этническому признаку. Он и был гуран – этакий русский бурят или монгол… забайкалец… Добродушный и улыбчивый парень, но «себе на уме». Безотказный, казалось, в работе. Все причуды Сергей Сидорыча исполнял беспрекословно. Так ему наказал Синицын, авторитет экспедиционного масштаба. Да и каротажка привязана к Оператору, словно блиндаж к пулемётчику. В салоне хранился весь его скарб: косы, прибор и запасные батареи.

Проект, который предстоит выполнить за летний сезон, был расписан на три года. Однако, непредвиденными пертурбациями сроки двух прошлых сезонов упущены раззявами из конторы. В «Востсибуглеразведке», кроме Синицына и Хисамова, не имелось собственной геофизической службы. А подрядчик – Мегетская геофизическая экспедиция – отказал в помощи и на последний сезон. Не нашлось запасной бригады специалистов. Или не искали, мол, не наша беда. И тогда, на свой страх и риск, Синицын с Трухановым и Храмцовым, с негласного согласия Миркина, приняли решение выполнить работы хозспособом. Наняв нужный персонал, обучив его и снабдив снаряжением. И обеспечив финансами, согласно сметы проекта. Как уж пойдёт, чёрт его знает. Но «освоить деньги» и катом, и волоком. То есть сделать стопроцентную халтуру. Желательно по высшему разряду, с качеством не ниже, чем в Мегете. И будь что будет – победителей не судят. Впрочем, судят: на стадии защиты отчёта в ГКЗ.

Специалисты, заехавшие на летний сезон, работали безвылазно. Такую профессию выбрали – жить бомжами и… зачастую бессменно. А тут, на харанорском объекте, они подрядились, кроме своей работы, побыть в «свободное от сна и отдыха время», обслугой у операторов ВЭЗ, ЭП и топографов. Лишь маркшейдера Танюшку Нарву наняли из студентов – молодых специалистов Харанорского разреза – для геодезических работ.

Сергея Сидоровича Синицын нашёл по наводке знающих людей – в Иркутском ЛТП. Да-да, в лечебно-трудовом протрезвителе… профилактории. Когда-то классный специалист одной из иркутских экспедиций, он, оператор ВЭЗ и ЭП, напрочь спился и с тех пор – алкаш алкашём – попадал сюда по завершении полевого сезона, потому как – более некуда деваться. Ни кола, ни двора не накопилось за четверть века. А была сильная алкогольная зависимость, прицепившаяся, вероятно, от ослабленной воли. Но, по-прежнему, его в нужное время находили знающие люди, вербовали на сезон туда, где нужно «быстро и качественно…». Как и в случае с Синицыным.

Все геофизики, геологи – Лёша Болотников и Женька Шкаратин – написали заявление и были приняты в геофизический отряд инкогнито «топорабочими с харанорскими фамилиями». Которых, по соображениям полной конспирации, в конторе Черемховской ГРП не знали до поры до времени. Конспирация велась для сокрытия от ОБХСС, бдительное око которой не дремало. Митрич стал Потехиным, Лёша Бо – Наливайкиным, Родя и Мишаня перевоплотились в Тяпкина и Позняка. Синицын – Чилизубов. На этот сезон он официально пошёл в отпуск, оставив вместо себя Сашу Хисамова. На запасный случай. Хисамов проходил «мёртвой душой» под фамилией Багмытов. Паспортные данные – в отделе кадров Харанорского разреза – собрал Лёша Осколков, официальный специалист партии и… негласный начальник отряда. Отдельно, но в общую копилку, работали магниторазведчики и ЭПовцы – две смазливые девчонки с ЛГИ, студентки на преддипломной практике. Эти проходили по бумагам легально, без конспирации.

Каротажная станция для геофизических исследований на базе автомобиля «Урал».

…Оператор начинал день лихорадочно. Священнодействовал отрешённо и филигранно. За прибором у него нет лишних движений. Годами отточенная практика сделала Оператора «законченным эргономом», как выразился умный Митрич. Немного фасонил: гонял обслуживающий персонал пинками, как сидоровых коз. За день выполнял две-три нормы. И все вращалось вокруг него со скоростью кружалой овечки. Синицын с Митричем ежедневно наматывали на кеды километры геофизических профилей, прокладываемых ими же. Топографиня Танюшка Нарва с Лёшой и Шкаликом гнали следом теодолитные ходы. Геологическую нужду выполняли поочерёдно, посменно. Обеды и перекусы были краткими. Ужины поздними.

– Смена вахты будет, или как? – Лёша Бо пытал Митрича. – У меня жена молодая. Одна там прозябает. Вернусь домой, а там… кот с усами.

– Ты же на сезон подписался. Какая тебе смена?

– Да пошли они… с их деньгами. Валюшка ропщет.

– А? Да?.. Натравлю на неё Женю. Пусть чекушку выпьют. Моя-то найдет убеждение, та ещё комсомолка.

– А когда у нас… выпивка?

– Будет и на нашей улице… Мы у Оператора на крючке, потерпи малость.

Геофизики поражались темпу, в котором Оператор держал себя. Работал как проклятый. Неистовствовал на профиле, восхищая и раздражая подсобный персонал. Это алкаш? Оба его глаза блестели, пялясь на шкалу прибора, в пикетажку, на шкалу прибора, в пикетажку… До мгновения лихорадочных сборов и перемещений на новый профиль. Тут тоже никого не видел: покрикивал, командуя, как на театре боевых действий.

О рюмке, казалось, забыл…

Коллегам по сезону, мотавшимся по степям с рюкзаками, вешками, косами, ничего не казалось. Забылись в лихорадочной гонке рабочих будней. А и покажется что – креститься не умеют…

На кривду всегда наезжает правда. Кто-то из полевиков – бурильщики, или техники-геологи, сменившиеся вахтой – в конторе ГРП проболтался о халтуре. Документы дошли до кадровички Волчковой и главбуха Татаринцевой. Покуривая на крылечке конторы, обстоятельные особы тихо злопыхали. Мертвые, мол, души, это – классическое преступление. Похоже, в партию просочились итальянская мафия, американский гангстеризм, или китайский хунвейбенизм. С советскими доделками. Как можно одновременно быть геологами и рабочими? Кумоство, внедрённое в партию со Шкаликом, переросло в ужасное преступление. И всем по фигу! Никто не бьёт в колокола…

Конторские слухи имеют ухи. Свистят страшнее пистолета. Проконтролировать процесс на месте работ в Харанорский отряд выехал Сашок Макаров, старший геолог, рыхлый и добродушный увалень, нацеленный экспедицией на кадровую замену камеральщика Сергея Карповича. Сашок был дошлым в геологической службе, но на карьеру смотрел, как на великую обузу. Командировки любил: меньше надзора от начальства.

Не зная, каким боком приступить к служебному расследованию, Сашок пригласил старшего геолога Лёшу Бо к откровенному разговору. Что ходить кругом да около?

– Тут такое дело… – несколько смущаясь, тонко начал он свою интимную тему – пошёл я сейчас в туалет, сижу и вдруг вижу – глазам своим не верю – в очке лежит… одной бумажкой… четвертинка… Схватываешь? Двадцать пять рубликов! Ну. Я палочки нашёл, ловко подцепил и вот, видишь, купил на халяву. – В руках его появилась плосконькая бутылочка коньяка «Плиска». – Давай за встречу по маленькой?

Лёша Бо ошалел. Старший по званию, по должности, по положению, Сашок Макаров предлагал среди бела дня нарушить режим… И происхождение «Плиски» выглядело пикантным моментом. Да и Шкалик прозябал в поле лишка, ожидал смены, как избавления от кандальной топографической рейки. С матерками, поди, ожидал.

– С ранья самого?

– Да, ты не тушуйся. Я всё на себя возьму. Скажу, мол, день рождения, кто знает…

– Меня Шкаратин ждёт. А Оператор на мушке держит. И девчонкам надо помочь пробы отобрать.

– Успеем, я помогу. – стал разливать коньяк в заранее заготовленные стаканы. Бутылочку прикрывал второй рукой от любопытных глаз. Впрочем, никто и не пялил на них глаз. Не считая тарбаганьих зрачков с картины, висящей напротив.

– За день рождения? – переспросил Лёха. – А у тебя когда?

– У меня в ноябре.

– Давай за успех.

Чокнулись и выпили. Поковырялись вилкой в капустном салате. Сашок следом налил вторые полстакана.

– А давай за тех, кто в поле?

– За нас, то есть? Как сказал Валера Дмитриевский «За тех, кто занят много лет работой чёрной. За тех, кто ходит по земле тропой неторной».

– Ну, да…

Чокнулись и выпили. В пустом зале местного кафе, где геологи столовались, внезапно и ниоткуда заиграла тихая музыка. На стене ярче проявилось полотно местного мастера под названием «Харанор на восходе». Красное солнце залило степной посёлок пожаром. Тарбаганьи зрачки зажглись волчьим огнём.

– Ты представляешь… в туалете-то… Смотрю в очко и глазам своим не верю. Лежит новая четвертинка. Ну. Я достал. Пошёл в гастроном, купил вот эту. А когда сдачу в кошелёк складывал, смотрю, а у меня как раз одной новой четвертной не хватает! Во фокус! Представляешь?

Лёша поперхнулся. Икнул… и не выдержал, закатился гомерическим хохотом. Сашок Макаров замолчал. Разлил оставшийся коньяк.