…Экспедиция называется. Бомж. Сага жизни

Не сговариваясь, пошли в посёлок, точно это и была их главная цель. В книжном магазине, перерыв весь выставленный фонд, Лёша неожиданно обнаружил любопытный фолиант: двухтомник «Киевская плалтирь 1397 года» – красочное фотовоспроизведение рукописи и исследование её, сделанное Вздорновым, очевидно, историком и искусствоведом. «Книга о Киевской Псалтири написана мной в 1969—1972 года» – нашёл строчку во втором томе. Два тома, обёрнутые в суперобложки, упакованные в картонный блок, общим весом почти в пять килограмм. Сердце книжного жучка-библиофила дрогнуло: это же раритет, которому цены нет! Цена была: шестьдесят рублей. Были и деньги, но лишь месячный бюджет. Как бывало не раз, решение о покупке было сильнее рассуждений и сомнений: не оставлять же такой фолиант здесь, в богом забытой дыре…

Под недоуменным взглядом Вали, Лёша заплатил за книгу.

– Тяжёлая? – участливо спросила девушка.

– Своя ноша… – ответил недомолвкой.

– Давай в хозторге авоську купим?

– Идея.

– А почему у вас хребет зовут Кукульбейским? Что это означает? – спросила Валя у посетительницы магазина, роющейся в книжках.

– Тамарочка! Тут… по твою душу. Почему хребет Кукульбейский… спрашивают.

Из-за прилавка с вкрадчивой улыбкой губ выкатилась округлая моложавая дама с узким разрезом бурятских глаз и окатила геологов добротой сине-голубых зрачков, глубоко посаженных в округлое же лицо. «Точно школьный глобус с Байкалом» – поймал себя на мысли Лёша Бо.

– Кукульбейский… вы спрашиваете? Звучит это по-нашему, по-бурятски, – хуху, то есть синий, или, точнее, сивый… А означает «Синеющая гора». Возле озера Хуранор есть седловина, называется тоже хуху… Хухучелотуй. А вы наверно, геологи? Из Иркутска?

– А не скажешь, что он синий, скорее уж сивый… А Харанор – что означает?

– Кара – это черный, а нур – озеро… Получается Чёрное озеро.

– Это куда ни шло… Кара нуро и синё… Спасибо. – резюмировала Валя и повернулась к книжным полкам. Продавщица погасила синеву глаз и вернулась за прилавок.

– Мы геологи из Черемхово – сгладил Лёша бесцеремонность коллеги. У нас там тоже кара… уголь.

Вероятно, дурной пример заразителен. Валя, кроме эмалированной кружки, обнаружила в хозторге вещь, от которой – точь-в-точь как Лёша – не могла оторваться восхищённым взглядом. Это был бронзовый бюст опального барда Владимира Высоцкого, весом в полтора килограмма. Отлит, вероятно, местным умельцем – на любителя.

– Тебе зачем? – спросил Лёша, щелкнув пальцем по голове бронзового барда.

– Ты что, это же сумасшедшая знаменитость! – капризно возмутилась Валя. – Бюстики мама собирает. У нас коллекция из тридцати трёх знаменитостей. Такого нет. Мама умрёт от счастья! Но… у меня, кажется, денег нет.

– Кара… случай. Ладно, бери, я добавлю.

Из посёлка геологи шли воодушевлёнными, близкими по духу друзьями. Обоим улыбнулась сумасшедшая удача: отоварились раритетами. Солнце катилось к закату и синеющий сумрак от Кукульбейского хребта подгонял в затылки.

– Давай полетим? Мне ещё в баню успеть надо. – закинув фолиант псалтыри за спину, Лёша Бо быстрым шагом торопил спутницу.

– Давай – кто вперёд – до того распадка? – Валя вдруг сорвалась на бег, неожиданно быстро перебирая ножки.

У распадка, на кривом поворотике, геологи перешли на шаг, похохатывая, одолевая одышку. Бронзовый бард, прижатый к груди, оттягивал девичьи руки и явно тяготил Валю. Она тоже перекинула авоську на спину, но при ходьбе бюстик надоедливо болтался.

– Отдышалась? Давай спортивной ходьбой… до березняков?

– Ага… Покажи как?

Они затрусили по дороге, но вскоре прекратили это издевательство над собой, заходясь тихим хохотом.

– Давай твою болванку. Мне для равновесия… пойдёт.

– Какой… болванку… тебе? Это же наш битл! Да америкашки ему… как до Москвы пешком. Болванку нашёл! Да ты сам… – Валя мигом сменила смех на праведный гнев. Но – авоську с бюстом всунула в лёшину руку.

– Ты красивая, когда сердишься – смущённо обронил Лёша, примирительно заглаживая молчаливую паузу и размолвку.

Но сердитые губки спутницы ещё дулись, а личико розовело не то от закатного солнца, не то от порывов ветра. Но скорее всего, от неуклюжей лести наставника, отставшего на шаг, сутулящегося под авоськами с ношей.

– А ты дундук – снова запалила Валя огонь раздора, – Высоцкого обидел. Ты хоть слушаешь его? А сам так можешь?!

– Подержи авоськи, камешек в кед попал.

– Ладно, догонишь… – она вновь припустилась с пригорка, болтая авоськами и искрометно перебирая ноги. Внезапно обрушилась оземь, словно сбитая с ног пастушьим бичом. Громко вскрикнула, явно от невыносимой боли.

– Ты чо делаешь, ёш т-тывою маму, куда ты гонишь… – Лёша в два скачка домчал до неё, кандыляя босой ногой, размахивая кедом. – Ударилась? Что с тобой?

Искажённое валино лицо всерьёз напугало его. Она тихонько стонала, явно превозмогая боль.

– Лёш, что-то нога занемела.

– Какая нога? – он мысленно-радостно отметил это её первое «лёш».

– Левая, подвернулась.

– Здесь? Что чувствуешь? – он пальцами поверх трико ощупывал её лодыжку и сустав ступни, не решаясь двинуться вверх.

– Колено занемело… Ой, мамочка моя… да пусти ты… – она попыталась подняться, опираясь на его руку, но тут же оставила эту затею, выжимая из глаз слезы. – Что ты стоишь, дай руку!

Он подхватил за талию, почти рывком поставил на ноги. Валя, кривясь лицом и скуля, попыталась опереться на ногу. Боль была сносной. Девочка неожиданно улыбнулась и нервно хохотнула. Зажав в руке рукав его куртки, она попробовала сделать шаг, но тут же присела и завалилась на дорогу. Лёша не успел подхватить.

– Ну чо ты меня… роняешь… я что тебе… чурка?!

– Как нога… болит? Резкая боль, или саднит?

– Больно. Колено ноет.

– Перевязать надо – по-любому. Чем только? Идти сможешь?

– Сам… иди… Я тут умру.

– Это… Мне за машиной бежать, или как?

– Нет! Я здесь одна не останусь, и не мечтай.

Они замолчали. Сумрак степного вечера висел внизу, над Харанором, но огни ещё не горели. Слабый ветер лёгким дуновением приносил снизу шум и сухую прохладу. И почему бог не дал своему лучшему созданию крылья? Как бы пригодились сейчас. Затянувшееся молчание оба не решались прервать. Думали об одном.

– Это… я донесу тебя. Возьмёшь в руки авоськи? Или тут бросим?

– Ты чо – амбал? Я голая сорок пять весю.