Ничей

С фотографии на меня глядели двое: сама Марина и девочка лет девяти-десяти в ярко-красной куртке. Обе задорно улыбались в объектив, стоя возле пышной клумбы, огороженной низеньким ажурным заборчиком.

– Как зовут барышню?

– Катя.

– Глаза у нее твои, – уверенно сделал вывод я.

– Только глаза мои, а характер от папы, – усмехнулась она.

– Папа жив-здоров?

– Наверное. Мы с ним не общаемся. Совсем.

– Извини.

– Нет, это ты меня извини. Я вымотанная очень, еще от наркоза голова раскалывается. В операционной хочешь или не хочешь, всё равно глотнешь его, когда респиратор снимать приходится, – Марина жестом подозвала официанта и заказала новую порцию кофе.

– Сейчас домой поедешь?

– Да, как раз подремлю в дороге.

– В метро?

– К нам метро еще не провели. Я в области живу, в Дмитрове.

– Ты вроде писала про себя, что москвичка, – напомнил я.

– А я и родилась в Москве, и в школу здесь ходила, и в вуз. У меня квартира есть в Черкизово. Просто не выношу мегаполис, давит.

– Далековато ехать.

– Нормально. Зато там домик с садом, трава чистая, цветы. И воздух совсем-совсем другой. Знаешь, как это здорово?

– Знаю, только почти уже забыл.

Время летело незаметно. Марина показала мне кучу других фотоснимков, сделанных дома, в саду и на речке. Посмотрел я и на ее родителей. Они жили тоже в Дмитрове, но отдельно от дочери, в пятиэтажке. Вообще, я говорил мало, по профессиональной привычке значительно больше слушал. Наконец тронул Марину за руку.

– Ты не обижайся, мой рабочий день только начинается.

– Я тебя и обкурила всего, и заболтала, – констатировала она. – Ладно, проси счет.

Официант, по виду явный сын степей, доставил нам бумажку. Я сделал попытку рассчитаться за обоих, но Марина решительно пресекла ее.

– Предпочитаешь по-европейски? – пошутил я.

– Предпочитаю, – безапелляционно подтвердила она и тут же добавила резким тоном, обращаясь уже к официанту. – Сдачу принести не забудьте!

– Работников сферы услуг не любишь? – негромко спросил я.

– Да, из определенных стран, – отрезала она. – У меня всегда шокер с собой.

– На случай уличного знакомства?

– Молодец, на лету схватываешь.

На улице, выйдя из кофейни, мы остановились.

– Я на трамвай, мне еще кое-куда заехать надо, – сообщила Марина.

– Ну что, тогда до связи? – я перекинул сумку через плечо.

Марина придвинулась ближе.

– Целуй! – повелительно сказала она.

Я притронулся губами к ее щеке.

– Мы что, на утреннике?

От ее встречного поцелуя в губы у меня дух перехватило. Когда ее язык очутился у меня во рту, я понял, что дорогая редакция может меня сегодня не дождаться.

– Так, – едва удалось произнести мне, – давай заканчивать на время. А то памятник архитектуры не выдержит, рухнет.

– Какой памятник? – пылкая брюнетка ослабила хватку.

– Пожарная каланча у тебя за спиной. Москвичка, и не знаешь.

Она поцеловала меня еще раз и легонько оттолкнула от себя.

– Беги, опоздаешь.

Я помахал рукой и не без труда зашагал к строению с буквой «М». Потом оглянулся. Марина стояла и смотрела мне вслед. Я помахал ей рукой и ускорил шаг.

Говоря по совести, в редакцию я мог явиться чуть позже. В понедельник, как и в другие рабочие дни, наш УЖК (уникальный журналистский коллектив) вкалывать не спешил. Прибыв на станцию назначения, я специально направился к тому выходу на поверхность, который находился чуть дальше от офиса. Было прохладное сентябрьское утро, ночью прошел короткий дождь, смывший пыль с асфальта. Небо уже расчистилось, и погода, кажется, обещала быть приятной.

Невдалеке шумело, шуршало шинами и гудело Садовое кольцо, до краев заполненное автомобилями. Слева, в треугольном сквере, стоял на постаменте мужчина в пиджаке, обретший еще одну посмертную славу благодаря комедии Александра Серого. Он задумчиво смотрел куда-то мне за спину. Двигаясь прогулочным темпом вдоль сквера, я тоже предавался раздумьям. Недюжинный пыл, проявленный Мариной, слегка застал меня врасплох. Не сказал бы, что вся предыдущая московская эпопея была периодом сплошного аскетизма вплоть до монашества. Однако перемена в статусе ощутимо сказывалась на моей личной жизни. Здесь я действительно, без преувеличения, оказался мелкой сошкой – человеком без прописки и собственной жилплощади, с умеренной для отрасли и низкой для мало-мальски успешного класса зарплатой. Девушки из более или менее моего социокультурного слоя предпочитали не столько молодых и спортивных, сколько просто обеспеченных мужчин.

Попытки познакомиться были похожими одна на другую, будто учебные пособия. Бойкая переписка на сайте или по электронной почте, потом не менее живое общение по телефону. Дальше следовали одно или два свидания и… всё. Полностью замаскировать свое истинное положение было невозможно, да и глаз у моих как бы избранниц был наметан. Брюнетки, блондинки и шатенки бесследно пропадали с горизонта. Как я наглядно и скоро убедился, коренные москвички стремились дружить с коренными москвичами. Их же, коренных москвичей, упорно искали и приезжие фотомодели. Само собой, объект поиска должен был обладать непременным джентльменским набором: своей квартирой, машиной и солидным доходом. Впрочем, я уже повторяюсь.

Как говорил один мой знакомый, наступило эротическое безрыбье. Это было принципиально новое явление в моей жизни. До того новое, что я даже принялся думать о кризисе среднего возраста. Несколько раз за эти полтора года Белокаменную посещали кое-какие мои подруги с покинутой исторической родины. Благодаря тому, что общения с ними я на всякий случай не порывал, состоялся, как пишут в заявлениях МИД, ряд встреч. Аренда апартаментов на часы и сутки по столичным тарифам более чем чувствительно отражалась на моем бюджете, да и подобные блиц-визиты всё равно не являлись решением проблемы. Поэтому попыток зацепить кого-то в виртуальном пространстве я не оставлял, хотя их интенсивность заметно снизил.

Однажды прозвучало и альтернативное мнение относительно означенных осечек. Моя сугубо платоническая московская приятельница, которая наряду с ведением бухгалтерских дел промышляла в качестве экстрасенса, подвергла меня сильнейшей критике. Она была абсолютно уверена и уверяла меня, что корень проблемы кроется во мне же. «В тебе уверенности нет!» – пригвождала чародейка. «Женщины чувствуют именно это, а не деньги», – таким было ее экспертное заключение. Я с ней горячо спорил, обещая, что жизнь расставит все точки над «и».

Так, как повела себя Марина, еще никто себя не вел. Я изначально не стал скрывать от нее, что я за птица. Тем не менее, мои финансовые и хозяйственно-бытовые трудности, а также неясность карьерных перспектив ее, похоже, не смутили. Короче, предстояло дополнительно осмыслить происходящее и учесть все факторы…

Наш издательский дом или домик, как я иногда его ласково называл, располагался в очень старом районе. Здешний рельеф местности впрямь давал основания утверждать, что Москву основали на семи холмах. Между двумя из них, на улице Большой Кафтанной, возвышалось Г-образное строение, куда коллеги перебазировались буквально за несколько месяцев до моего устройства в редакцию. Если уж быть документально точным, то подъезд и большинство окон смотрели не на Большую Кафтанную, а в Кафтанный тупик. Этот факт был предметом мрачноватых шуток. Хотя в целом, по словам очевидцев, на новом месте было гораздо комфортнее, чем на старом – в совсем древнем доме на Пречистенке, где по коридору и даже кабинету запросто могла прошмыгнуть крыса.

Журнал, в штате которого я имел честь состоять, именовался «Вестник счетовода». Шеф основал его лет десять назад, прикатив в столицу России со своей знойной родины. Формат издания можно было условно квалифицировать как глянец для начальства. Причем, не для всякого начальства без разбора, а именно для того начальства, которое монопольно ведало распределением и перенаправлением главных финансовых потоков отчизны. Не брезговали мы и денежными начальниками помельче, а именно, теми, которые распределяли и направляли на уровне регионов и городов.