Советник царя Гороха (сборник произведений)

На улицах людей стало еще больше, а так как турки очень внешне похожи на наших азербайджанцев, то Стамбул по ощущению более всего мне напоминал наш Горловский оптовый рынок в воскресный день. Одеты люди были, конечно, почище, но манера громко разговаривать и выкрикивать, отчаянно жестикулируя во время споров, да и вообще общий облик был очень схож.

Честно признать, я очень жалел, что мы не воспользовались предлагаемым местной фирмой туром по Стамбулу с экскурсоводом, а решили все пройти сами. Я не очень люблю экскурсий, мне кажется, что голос гида, который говорит – «Посмотрите направо – Посмотрите налево» разрушает всю прелесть живого познания во время любого путешествия. Но… , мы с Жекой прошлялись по Стамбулу, не так уж много и повидав.

То есть какие-то достопримечательности мы конечно видели, но были ли это достопримечательности или откровенный новодел, сказать затруднительно. Запомнились готические ворота с часами, больше бы подошедшие Германии, нежели Турции. И возле этих ворот группа явно русскоязычных туристов, напившихся до состояния неустойчивого, даже в обнимку, стояния.

И здесь, вдали от России и Украины, вся эта картина выглядела яркой иллюстрацией к водочной трагедии некогда великого народа, которая особенно наглядно проступала в насмешливо-презрительных лицах турок, которые смотрели за происходящим, словно в зоопарке.

Наблюдать было и горько, и унизительно. У нас привыкли хорохорится своей способностью пить спирт литрами, и мы словно не замечаем, как этот пьяный угар, соединившись с нашей культурой, превращает нас в разложившийся, безвольный сброд. «Кто находит удовольствие в трате времени за вином, тот в своем доме оставит бесславие…Дайте сикеру погибающему, а вино – огорченному душой…» – завещал в своих притчах мудрый царь Соломон. Увиденная сцена как-то сразу испортила все очарование от стамбульской архитектуры. «Тот о своем доме оставит бесславие…». Правду говаривал старый еврей, ничего не скажешь: мудр был.

Походили туда-сюда, посмотрели еще на какие-то здания, на поверхность пролива со множеством проходящих судов – и нам уже нужно было возвращаться назад в «Ататюрк».

Не спорю, может быть у нас получилось бы рассказать куда больше интересного, но к моменту завершения наших гуляний по древнему Царьграду мы не спали толком уже вторые сутки. И по мере того, как ласковое турецкое солнышко начало нас немилосердно жарить по темечкам, нас все меньше и меньше интересовали туристические впечатления. Интересно, что от такого дефицита сна наступает не сонливость, когда хочется просто прилечь, укрыться одеялом и сладко задремать, а какое-то внутреннее оцепенение, отупение. Ты как бы смотришь, но не видишь, слушаешь, но не слышишь.

Оказавшись на борту А-320 рейса ТК 661 Стамбул – Тунис, едва моя пятая точка коснулась удобного сиденья, я почти сразу вырубился. Именно вырубился, а не уснул, задремал или пожаловал в гости к Морфею. Закрыл глаза – и открыл их уже не в Европе или Азии, а в Африке. Выглянув в иллюминатор, увидел бесконечное летное поле, над которым воздух был настолько раскален, что казалось самолет стоит на поверхности водной глади. Увидев это, я даже внутренне содрогнулся. Спросонья мне показалось Бог знает что. Недалеко стояли какие-то окрашенные в светлое технические здания с необычной крышей. При этом здания не были белыми, это был просто очень-очень светлый бежевый цвет. А крыши были близки к плоским, но все же в них присутствовала некая причудливая изогнутость, словно у китайских пагод.

Когда мы выходили по трапу самолета, солнце светило настолько нестерпимо ярко, что я просто почувствовал резь в глазах. Пришлось одеть солнцезащитные очки, хотя я их ношу очень редко, и то, в основном, если кого-нибудь изображаю. Самолет остановился недалеко от центрального здания Карфагена, которое, правда, ничем особо не впечатлило. Обычное красивое здание с далеко выдающимся навесом-парапетом над входом, с обычной для такого случая вывеской Садясь в автобус, который отвозит пассажиров от самолета к зданию аэропорта, я с любопытством осматривал все вокруг. Еще бы, представить только – я в Африке! «А-а, в Африке горы вот такой высоты, а-а, в Африке реки вот такой глубины…» – как пела Красная Шапочка в фильме из моего далекого детства. Правда родом из того же детства была и другая песенка: «Будут вас кусать, бить и обижать, не ходите дети в Африку гулять». Как потом оказалось, вторая песенка куда более реалистичная – ни каких-то особо крутых гор, ни тем более внушительных рек я так и не встретил. Перефразируя покойного Яна Арлазорова, о наиболее общем впечатлении могу сказать: «Пыли, будет много пыли»… То ли мне так попадалось, но пыли было действительно вдоволь. В некоторых местах Ливии она особенно противная, такая мелкая, красноватая. С ощущением скрепящего на зубах песка, которое появляется после каждой поездки, практически не расстаешься. .

На выходе из здания, по левую сторону, стояли какие-то невысокие, обрезанные колонны, по центру – громадный фонтан. Но в целом ничего не было удивительного.

Несколько интересней был первый терминал, мимо которого мы до этого проезжали. Своими очертаниями напоминало какую-то гигантскую ромашку в стиле техно или паучка-инопланетянина, с лапками из выезжающих коридорчиков. Когда мы улетали домой из другого тунисского аэропорта, Эйфидхи, который действительно напоминает марсианскую базу инопланетян, то впечатления от Карфагена как-то сгладились, и вспоминая, я порой начинаю уже путать картинки. Тем более, что чего-чего, а аэропортов я за время своей поездки повидал достаточно.

Погулять по Тунису, так как по Стамбулу, к сожалению, не получилось. В аэропорту нас уже встречали два одетых в пыльные футболки араба, которые дружелюбно улыбались. Вместе с нами, правда, разными рейсами, прибыло еще человек десять-двенадцать от той же религиозной организации. Нас отвели к новенькому микроавтобусу, белому мерседесовскому «Спринтеру», в салоне которого довольно ощутимо воняло дешевой соляркой. Минут сорок мы жарились около него, пока должен был прибыть еще один «наемник». Отходить было почему-то жутковато – еще не хватало самому остаться в чужой стране. Наконец улыбающиеся арабы привели то ли серба, то ли боснийца, но явно парня с Балкан, и мы забрались в наполненный духотой салон. Когда завелся двигатель, включился и кондиционер – стало немного веселее.

Вначале медленно мы выехали со стоянки около аэропорта, затем повернули и поехали вдоль залива, похожего на водохранилище. Под колесами была широкая, идеальная автострада, где «Спринтер» быстро набрал скорость. Мы промчались под мостом, и в окно я увидел автосалон «Мерседес-Бенц». Он, поблескивая стеклами своих витрин, словно посылал привет своему родственнику, несшему нас по зеркальной глади асфальта.

Далее была дорожная развязка, на которой мы повернули налево, в сторону зеленого парка с округлыми дорожками, потом было что-то, похожее на старинное кладбище, причем виднелись даже кресты. «Странно,– подумал я тогда,– какие могут быть кресты в исламской стране?».

И снова были застроенные участки, какие-то старинные здания, и опять современный город.

Мы, грешным делом подумали, что нас сначала отвезут в Тунисе в какую-нибудь гостиницу, мы отдохнем и только тогда продолжим путь. Но «Спринтер» все мчался и мчался по широченной автостраде, даже и не думая останавливаться.

Наш водитель, как и многие арабы, безобразно лихачил, перестраиваясь на всей скорости с полосы на полосу. Затем мы и вовсе въехали в центр города, проезжали мимо какой-то больницы… а дальше. Ну, не буду утомлять вас географическими подробностями. В конце концов, я же не дорогу вам объясняю.

Наше путешествие продлилось часов девять, во время которых мы все ехали и ехали по каким-то неприветливым пустынным ландшафтам, и только один раз остановились прямо в пустыне недалеко от города Фум-Татавин (судя по словам нашего сопровождающего, Омара), чтобы слегка размять ноги. Конечным пунктом нашего долгого переезда было местечко Дахиба, почти на самой границе с воюющей Ливией.

Дахиба – настоящий медвежий угол. Точнее сказать, верблюжий. Самая, что ни на есть, тунисская глухомань. Приехали мы туда уже затемно, и нас поселили в большом местном одноэтажном доме, квадратном, с плоской крышей, с огромным двором.

В целом это напоминало провинциальную автостоянку, очень похожую на ту, что возле рынка «Александрия» в Горловке. Этот дом на крайнем западе поселка (дальше – только пустыня) был снят нашей религиозной организацией, и в его обширном дворе был создан импровизированный склад. За забором, укрытые брезентом, лежали ящики с консервами, лекарствами, тюки с одеждой. В самом дворе в ряд стояло семь грузовиков: четыре «фиата-трехтонки», один старый-престарый «Берлиет» и два новеньких «МАНа».

Условия были терпимыми. Но воды постоянно не хватало. Машины обросли многометровым слоем пыли как внутри, так и снаружи, но их никто не мыл, так как на это не хватало ни сил, ни, что самое главное, воды. Местная вода была почти непригодна для питья. Горько-солоноватая, она даже раздражала кожу, если нужно было помыться.

Недалеко, километрах в пятидесяти от пограничного пункта Уазан, находился палаточный лагерь для беженцев из Ливии Ремада. Там в больших количествах слонялись штатные миссионеры из нашей «Церкви всех святых», которые, привозя гуманитарную помощь, не упускали возможности вручить свою литературу, которую беженцы с удовольствием пускали на растопку бедуинских костров.

Рассказывали, что в апреле сюда доходили отголоски полыхающей в Ливии войны: в виде забредших сюда войск Каддафи, а затем и повстанцев. Здесь тоже были стычки, выстрелы, и будто бы еще немного – Тунис бы тоже ввязался в драку. Не знаю, насколько это правда. Сбежавшие сюда ливийцы, да еще плохо говорящие по-английски, склонны преувеличивать масштабы всего происходящего.

Впрочем, отголоски войны здесь действительно были хорошо видны. Толпы оборванных, грязных людей, преимущественно женщин с многочисленными детьми; люди, с лицами беженцев. .

Надо сказать, что у беженцев особые лица и особые глаза. Это очень сложно описать. В их лицах присутствует не просто внутренняя усталость, отчаяние, а какой-то душевный надрыв. Даже когда они смеются и улыбаются, все равно чувствуется эта душевная рана. И там, в Ремаде, таких людей – многие тысячи.

В первый день нам было дано задание: отвезти в Ремаду ящики с гуманитаркой. С нами поехал наш в дальнейшем бессменный проводник, он же грузчик, он же экспедитор Халид аль Мисмари. Между собой мы его, за созвучие фамилии, и за любовь к использованию солнцезащитного крема, прозвали «Мисс Мари», и очень хорошо, что он об этом не догадывался. Был он, для араба конечно, довольно светлокожий, чем очень гордился и всеми силами старался сберечь эту свою особенность. Когда говорили, что он араб, он с гордостью отвергал это: «No, no. I am inoschagi». Кто такие иношаги, я не знаю, но для наших ушей «иношаг» звучало похоже на «иноходец», то есть конь. Каюсь, грешен, но между нами с Жекой случались диалоги вроде следующего:

– Ну и где наша «Мисс Мари»?

– А, поскакал наш иноходец на кухню…

И мы лукаво улыбались друг другу.

У Халида были живые черные глаза, постоянно лукаво бегающие, и широченная улыбка, обнажающая отличные, крепкие зубы… Говорил он с какой-то слегка скулящей интонацией, и вообще, поначалу было очень тяжело нам понять его, а ему – понять нас. Но вскоре эта проблема сгладилась, и даже когда он срывался на арабский, мы кое-что могли разобрать.

В первую же поездку нам пришлось встать очень рано, практически ночью. Мы сразу пошли смотреть автомобиль, который нам достанется. Увы, мы были крайне разочарованы. Я втайне надеялся, что под номером, который нам дали при распределении будет очень красивый, новехонький одиночный «МАН ТэЖэА» с кабиной цвета « белый металлик». Его я заприметил накануне. Мне стыдно в этом сознаться, но тогда я еще подумал: «Господи, ну пожалуйста, лишь бы это была та классная тачка, а! Ну что Тебе стоит?!».Мне как-то по-детски захотелось покататься на грузовике, который среди остальных машин выделялся особой «статью». Тем более, что были все основания подозревать, что только на «МАНах» установлены кондиционеры.

Но подойдя к машине, я сразу понял, что у меня совсем не тот номер. Значит… Да-да, именно то, чего бы мне тогда хотелось меньше всего: – наш номер – это старый, «покоцаный», пыльный «Фиат» с красной кабиной. И среди всех остальных выглядел он самым ущербным, словно старый, грязный и при этом постоянно линяющий дворовой пес. Кондиционером тут служило отсутствие боковых стекол, а мыли эту машину последний раз минимум лет двадцать назад. В общем – полная «жесть», «дрова». Господи, ну почему?

Жека мне передал ключи от машины. Собственно, замок на водительской двери не работал, и чтобы сесть за руль, ключи были не нужны. Внутри машинка напоминала советский колхозный трактор: все было покрыто пылью и грязью, из-под сиденья выкатывались какие-то измазанные в гидрол гаечные ключи и запчасти. Сиденья в кабине были на двоих, при этом они оба разлезлись и чтобы хоть как-то прикрыть творящееся безобразие, на них была брошена лохматая, подозрительного вида тряпка. Между сидениями, по-видимому, чтобы можно было впихнуть в кабину и третьего, лежала какая-то подушка. Вокруг все было оклеено искусственным мехом, который вобрал в себя пыли гораздо больше, чем это можно вообразить. Мех был даже на ободе рулевого колеса, и был старательно прикручен к нему толстой леской.

Утро было довольно холодное, несмотря на то, что днем в тени температура забиралась куда выше сорока. Пока как мы пытались разобраться с доставшимся нам чудом техники, сонный Халид поеживался в стороне. Внемля моим истерикам, кабина подалась и я смог взглянуть на сердце нашего мустанга Сахары. Под кабиной был какой-то древний карбюраторный агрегат, масляный щуп которого показывал в картере наличие черной-пречерной субстанции, и её сложно было уже назвать моторным маслом. В радиаторе воды было маловато. Захватив пластиковую канистру, я поплелся за водой, с точно такой же канистрой сзади меня шел Жека, все еще продолжая спать на ходу. Халид смотрел на все наши манипуляции, как на непонятные действия сумасшедших.

С водой дело было неважно. Никакой специальной воды, хотя бы кипяченной, почему-то не было. Скрепя сердце, я долил в горловину радиатора мутной соленой жидкости из цистерны для хозяйственных нужд. Делал это я с полным сознанием, что прямо здесь и прямо сейчас я добиваю старичок-грузовичок своим угощением.

Вытянув до предела подсос, крутанул стартер. Движок зачихал, и сразу заревел, словно раненый медведь. Убавив обороты, я начал прогревать двигатель. Мои спутники во время всех этих процедур стояли и меланхолично взирали на происходящее. Наконец Жека не выдержал, и, открыв дверь, прыгнул в кабину. За ним нехотя последовал и Халид, который, несмотря на то, что не отличался особенно крупным телосложением, тем не менее, отжал Жеку так, что тому пришлось фактически оседлать рычаг переключения передач. Я тоже сидел скособочишись, и это было кошмарно неудобно. Так мы проехали до стоявших ящиков с гуманитаркой, которые нам же предстояло погрузить… ну может быть метров пятнадцать, не более.

Грузить ящики было непросто. Жека сразу же забрался в будку, и заверил, что никто лучше него не справится с тем, чтобы распихать груз по кузову. «Та не так сталося, як гадалося». Одному распихать груз в будке было довольно тяжело, особенно учитывая, что Жека хотя и спортивный, но весит всего килограммов шестьдесят, не больше. В результате получилось, что груз принимали они с Халидом, а подавал один я. Пока мы загрузились, у меня уже с непривычки гудели ноги и подрагивали руки. И после этого всего – за руль. А в «МАНы», и я это увидел позже, ящики грузил такой маленький, верткий погрузчик, закатывающийся по рампе!!! Я тогда чуть не лопнул от зависти.

Ну что же: потихоньку мы поехали в Ремаду. Плеваться мне пришлось не раз: передачи втыкались только после двойного-тройного выжима и матерного слова, произносимого хором всем нашим доблестным экипажем (естественно, что более всех матерился сидящий посередине Жека, которому я с остервенением лупил набалдашником рычага по коленкам, при этом, то и дело угрожая заехать в нечто куда более ценное). Но надо сказать, что в целом машинка бежала довольно резво, и более всего эта поездка ассоциировалась с верховой ездой блох на муравье. Блохами, естественно, были мы.

Лагерь Ремада, с ее бесконечными рядами стандартных палаток, населенных беженцами, представляла, конечно, не слишком веселое зрелище. На въезде сюда Халид высунулся из окна и издав гортанный крик, отправил кому-то горячее приветствие. Повсюду были лица людей, потерявших свой кров: растерянные, уставшие, апатичные. Мы медленно ползли вдоль палаточных рядов, так как в любую минуту под колеса мог броситься кто-то из игравшихся неподалеку детей. Никто из взрослых не обращал на нас внимания, и только некоторые дети, оторвавшись от своих игр, провожали наш грузовик каким-то безразличным взглядом. И от этого было почему-то жутковато. Не знаю, откуда я такое взял, но когда ехал сюда, мне казалось, что в лагере нас будет встречать восторженная толпа. Во всяком случае, уж точно сзади будет бежать стайка мальчишек, радостная от привезенных нами подарков. Но ничего подобного не было.

Мы подъехали к одной из палаток, около которой Халид нам сказал остановиться.

Тут же началась разгрузка: только теперь я забрался в кузов-будку, а Жека с «Мисс Мари» принимали ящики. Легче от перемены мест слагаемых не стало: будка была довольно маленькая, мне было там тяжело развернуться, особенно вначале, когда все было заставлено картонными ящиками.

За тот день мы сделали еще около трех рейсов, и в принципе меня это устраивало. Утомительно, не комфортно, множество всяческих бытовых и прочих лишений – но обычная работа. Во всяком случае, не стреляли и не бомбили. Как и обещал Жека – подальше от войны. Да и вообще, даже не Ливия, а Тунис.

«МАНы», правда, ездили в Ливию через КПП «Уазан». Им давали специальные гуманитарные пропуска и они, нагрузившись всякими лекарствами, одеждой и прочей всячиной, переправлялись через охраняемую повстанцами границу. Честно говоря, мне было завидно видеть, как они, пуская черные соляровые облачка, каждые два дня уходят к границе, а потом их водители два дня отдыхают, играя в преферанс. Водили «МАНы» два поляка, немец и еще какой-то человек невыясненной национальности: то ли бельгиец, то ли голландец.

Держались они отдельно от нас. Картина была такой. Чисто одетые, уверенные в себе, они попивают кофе, в то время как мы, наоборот, грязные, в пыли, словно побитые собаки, поздно вечером каждый раз бредем мимо них в душ.

Так прошло около четырех дней. Вечером четвертого дня мы, как обычно, вернулись из последнего рейса. Проехав через ворота, я выгрузил Жеку с Халидом, а сам поехал ставить машину. Потушив фары и кинув ключи в карман шорт, поплелся по пыльному асфальту к жилому блоку.

Но что-то на нашей базе было не так. Не было слышно обычных вечерних разговоров, не играла музыка, все вокруг ходили нервные, взъерошенные. Зайдя в комнату и вытащив из баула белье и полотенце, я отправился в душ. По дороге встретил Халида.

– 

Why are all people so nervous today? –

спросил

я