Война

– Сало? Да разве ж можно? Сало должно быть с мясом, как минимум пополам, тогда это отменный шпик, его и мариновать, и коптить можно, а чистое сало – это ж есть противно.

– Ну не скажи, Ганс, чистое сало тоже очень вкусное. Я вот очень люблю, с борщом да хлебом черным.

Ганс на меня обиделся, это было видно.

– Все-таки видно, что ты не ариец: и кашу жрешь, и сало без мяса. Ты уж извини, Йежи, ты, конечно, парень хороший и офицер, но все-таки не немец ты.

Мне было смешно от почти детской обиды Ганса, который ополчился на меня за то, что мои предпочтения в еде отличались от его. Но спорить я с ним не стал, так как понимал, что для меня это было ерундой, а для него, может, действительно серьезная проблема. Я вспомнил, как в книжке про Гулливера лилипуты воевали потому, что не смогли договориться, с какой стороны разбивать яйцо удобней – с тупой или с острой. А тут целых два блюда – каша и сало без мяса.

– Ну так-то сало с прослоечкой и колбасу кровяную я тоже очень уважаю, Ганс. Да и прав ты, копченое сало действительно лучше, когда там мяса побольше. Просто хотел тебе сказать, что и чистое сало – это ведь тоже очень неплохо. Например, для картошки-то со шкварками это ведь изумительно. А у русских картошки-то в рационе существенно больше, чем сала, сам же говоришь, что не умеют они толком свиней держать и мясо потому в дефиците.

Мой примирительный тон и рассказ сняли обиду Ганса, и он поддержал:

– Да-да-да, это потому что они никогда не пробовали настоящей ветчины и настоящего бекона. Вот если бы они попробовали наш бекон и нашу ветчину, они бы пришли ко мне и сказали: «Ганс, научи нас, как выращивать свинок», – и я бы их научил. Я хочу, чтобы все кушали так же хорошо и вкусно, как и в нашей деревне. Мне не жалко.

Мы продолжили разговор про свиней, Ганс рассказывал мне все: и как правильно и толком использовать навоз, ругая русских за халатное отношение к этому ценнейшему удобрению, как правильно перерабатывать свинью так, чтобы использовать абсолютно все, опять же ругая русских за варварское отношение к разделке. В общем, у кого как, но Ганс воевал с Россией только за свиней. С просветительской миссией. Он был свиным мессией, который пришел, чтобы спасти всех русских в их заблуждении в отношении этого святого, по его мнению, животного.

Наш вялый разговор прервала Лейтхен, принеся нам вечерние дозы с уколами. Она занесла к нам тележку с приготовленными шприцами, и Ганс с порога начал ее умолять:

– Милая Лейтхен, я от всего сердца умоляю Вас зайти в кладовую и найти мой вещмешок. И принести нам с Йежи баночку ветчины из моего пайка. Если вы сделаете это, я буду вашим покорным рабом до самой выписки. И я с удовольствием угощу вас тоже этой баночкой.

– Нельзя вам ветчины, Ганс, и Йежи нельзя, у вас четкое предписание по питанию от врача. И мне очень влетит, если я его нарушу.

– Я умру тут на этой каше, милая Лейтхен, и моя смерть останется на вашей совести.

– Он точно умрет, он сегодня один творог и ел, долго не протянет, – решил я поддержать Ганса в его мольбах.

– Ну хорошо, я что-нибудь придумаю, может, и получится, – сказала она, мило улыбаясь. – Ну, господа офицеры, поворачивайтесь своими лучшими половинами и дайте мне выполнить свой рабочий долг.

Мы дружно легли на животы, оголив ягодицы. В этот раз укол был менее болезненным, чем днем, но и состав его был другим. В составе в этот раз был седативный препарат, на что коммуникатор высказал протест, что данный вид препарата слабоэффективен и наносит больше вреда моему организму, нежели пользы. Он внес изменения в программу регенерации веществ, чтобы аннулировать побочные эффекты от введенного мне препарата, но при этом оставил седативный эффект на месте. По-простому говоря, снотворное.

Ганс, видимо, тоже решил уже не продолжать разговора и засопел, повернувшись к стенке. А я лежал и мучился от мысли того, что мое путешествие в этот мир действительно бесполезное. Я не мог ничем помочь Красной армии. Я думал про это, и чем больше думал, тем больше понимал, что любая технология, которую я тут могу оставить, приведет к не меньшим, а к большим потерям. Да и не так уж и много было у меня с собой технологий, которые действительно могли бы помочь в этой войне. На внедрение любой новой технологии могли уйти годы. Ну, дал бы я, например, технологию по производству композитной брони по последнему слову техники из измерения Техно – кто бы ее тут смог использовать? Да, танк с такой броней, по сути, был бы неуязвим для орудий этого времени. Но сколько танков смог бы произвести СССР? Четыре или пять? Изменило бы это ход самой войны? Точно нет, но это могло бы изменить баланс сил после войны, и в лучшую ли сторону? Нужно ли давать СССР технологии? Вот с такими мыслями я и заснул…

Глава 7. Лейтхен

Утро было приятным. Давно я не просыпался в комфорте, хотя, конечно, время – очень относительная штука. Так-то разобраться, всего месяц я спал на шикарной эльфийской кровати, но это уже казалось каким-то далеким прошлым. А неделю назад я спал в сырой землянке, но после одной ночи в подвале мне казалось это комфортным. Все познается в сравнении, стоит один месяц проспать на хорошем ортопедическом матрасе, как ты к нему привыкаешь и начинаешь относиться как к само собой разумеющемуся, но стоит лишится его на короткое время и опять вернуться к нему, как начинаешь ценить этот самый матрас гораздо больше, чем ценил до этого. Вот и сейчас я проснулся и понял, что ни одна из частей моего тела не затекла, и я проспал всю ночь, не просыпаясь от того, что начинал болеть тот или другой бок. Хотя спал я всего лишь на древней пружинной кровати с небольшим полосатым матрасом, набитым ватой. Но события предыдущего месяца заставили меня ценить это как величайшее благо человечества. Открыв глаза, я увидел улыбающуюся Лейлу, и первое, что пришло мне в голову, – что я в эльфийском древе, и события последних дней – лишь кошмарный сон. Но потом я увидел в ее руках шприц и понял, что кошмар как раз и есть реальность и это не Лейла, а Лейтхен. А она пальцем показывала мне, что пора подставить ей мою уже исколотую несчастную задницу для очередного укола. Но, подчинившись, я получил очередную дозу витаминов, которые мой коммуникатор одобрил. А Лейтхен проделала ровно ту же процедуру с Гансом. Который, проснувшись, заулыбался, радуясь тому, что его разбудила Лейтхен. А она, сделав ему укол, повернулась и достала из низа тележки банку ветчины. Ганс аж вскочил от радости, схватив банку, но, прочитав надпись, он с удивлением поднял глаза на Лейтхен.

– Но это ветчина не из моего пайка.

– Да, Ганс, это из моего, я решила угостить вас немного, а вы, как выздоровеете, вернете мне из своего.

– Ммм, я верну Вам в два раза больше, милая Лейтхен! Вы спасли бедного Ганса от мучительной смерти в этом голодном краю.

– Ой, не надо преувеличивать, господин офицер, голодная смерть вам тут точно не угрожает.

– Вы просто не знаете меня, милая Лейтхен.

Лейтхен улыбнулась нам на прощание и вышла из палаты. А Ганс, счастливый, как никогда, сказал:

– Как же повезло ее мужу, такая красивая и милая девушка, такой на свете больше не сыскать. Как жаль, что сердце ее закрыто и ключик где-то на восточном фронте. Я бы вызвал его на дуэль.

От слов Ганса меня накрыло волной тоски. Да, где ты, моя Лейла, куда я убежал от тебя? Неужели бы не смог договориться с Элизой и быть только с тобой? Кого я обманываю? Тут же подумал я: устоять против чар Элизы я был не в силах. Даже сейчас, вспоминая ее прикосновения, меня пробивал тот самый электрический ток и мгновенная эрекция. Но сердце при этом ныло по Лейле. Интересно, я один такой идиот в мире, который любит одну, а хочет другую? Или есть еще?

Это все магия Элизы, оправдывал себя я. Все же все говорят: невозможно мужчине удержаться против ее магии. Или все-таки возможно? Но когда она провела по моей ягодице своей рукой, о чем я тогда думал? Где были все мои мысли? Да там же, чуть ниже ягодицы, они и были, причем все до единой. И о чем я тогда думал? Да гори оно все огнем, я хочу ее – и все тут. Единственный способ быть с Лейлой – это быть там, где не будет Элизы. А способа быть с Элизой просто не существует, как бы она ко мне ни относилась, я для нее не больше, чем морская свинка для хозяина. Что бы себе при этом эта самая морская свинка ни думала.

Я тяжело вздохнул от своих тяжких мыслей. А Ганс насторожился:

– Только не говори мне, что тоже влюбился в нее.

– Не в нее, Ганс, не в нее, я вспомнил свою жену, которая осталась дома. И понял, как я тоскую по ней. Я уходил – она была на 5 месяце беременности.

– О, как хорошо, Йежи, память к тебе возвращается. – Я не подумал, что Ганс воспримет мою сентиментальность как симптом выздоровления. Но слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Все-таки нужно быть более острожным, если контрразведка начнет задавать мне вопросы про Краков, я точно ведь завалюсь. Я совершенно не знаю этого города и точно не знаю ни названия училища, ни событий последних лет. Поэтому легенду с амнезией нужно поддерживать целиком и полностью. Особенно нужно молчать при Гансе, вот уж у кого язык за зубами не держится. Стоило врачу открыть дверь в нашу палату, как он с ходу выдал:

– А наш Йежи-то на поправку идет. Вот жену вспомнил!

Врач внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Это правда?

– И да, и нет. Просто, глядя на медсестру Лейтхен, я вдруг вспомнил, что у меня есть жена. Я вспомнил ее прикосновения и ее лицо. Она очень похожа на Лейтхен. Но больше я ничего не смог вспомнить.

– Понимаю, но давайте посмотрим, как у вас с моторикой. Голова кружится?

– Да, когда встаю, еще кружится.

Дальше шел стандартный набор тестов с пальцами, носом и пальцем врача. Врач с удивлением крякнул, когда я смог попасть пальцем по носу все разы и проследить за его пальцем, уже практически не теряя взгляд.

– Вы удивительно быстро восстанавливаетесь, за одну ночь такой прогресс.

– Это все ваши витамины B

и С, – ляпнул я, опять не успев сообразить, что мне названия витаминов знать не положено. И брови врача это мне очень явно дали понять.

– Откуда вы знаете про эти витамины? Это ведь экспериментальный препарат, сейчас только проводим испытания.

– Да я спросил во время укола Лейтхен, и она сказала, что колет эти витамины.

– Ага, возможно, и действительно, что набор витаминов с введением внутримышечно ускорил ваше восстановление. Но все равно, молодой человек, вы идете на поправку намного быстрей вот вашего, например, соседа по палате. Он сюда поступил на неделю раньше, а по тестам вы от него на 2–3 дня всего отстаете. Не удивлюсь уже, если выпишем вас одновременно.

– Ну я просто, может быть, здоровый сам по себе?

– Ну, не иначе, других объяснений у меня этому нет. – У меня-то объяснения были, они были спрятаны под пластырем на моей левой руке. Мой сканер лечил меня, круглые сутки синтезируя в моей крови вещества, которые помогали мне восстанавливаться существенно быстрей. – Вы можете потихоньку гулять, но очень аккуратно и без резких движений. Весна наконец-то пришла в этом году, на улице просто чудесная погода. Выходите раз в день вместе с Гансом на улицу перед обедом.

– Хорошо, доктор, спасибо вам.

– Да, неприятная для вас новость – сегодня вас посетит оберштурмбаннфюрер СС Штраус Фальштейн. Он уже знает, что вы пришли в себя, и долг офицера контрразведки – задать вам вопросы. Но упаси вас бог, господа офицеры, вскакивать, когда он войдет в палату. Достаточно будет просто сесть на кровати и поприветствовать офицера. Он знает, что вы раненые, и не будет сильно возражать.

– Хорошо, гер доктор, – ответил Ганс. – Благодарю вас за предупреждение.