шИзофрЕния

– Их же две…

– А, по-моему, одна… просто один из образов отражает подлинную сущность, а второй – притворство. И та, которая притворяется, страшнее, – Аня усмехнулась.

– Глупости все это…

– Может быть… Идем спать, нам надо отдохнуть после этого тяжелого дня, – она встала и пошла в их номер. Коля еще раз взглянул на мерцающий экран телевизора и направился за ней.

Снова витрины, вывески, билборды. Две разные и одновременно одинаковые парочки в порочном городе ночи. Мелодия одиночества и бегства. «…Mon amour mon Wesson / Mon artifice / La chaleur du canon / C'est comme une symphonie». Они видят друг друга или видят себя… Ах, этот человек рядом… эти бесполезные люди… Невыносимо. Она меняется, превращается в ту, другую. Ее больше нет. И в то же время она вновь есть… с этим человеком, которого она убивает. «…Dans l'rеtro ma vie qui s'anamorphose» – допевает Милен Фармер.

* * *

Я скрываюсь от них, прячусь за деревьями и бегу, бегу, бегу… Босиком по опавшей листве… и мои голые ноги чувствуют сырую вязкость земли. Иногда мне кажется, что я пропаду в этом темном лесу, где нет места для выживших после вселенской войны. Здесь заготавливают эшафоты для всех сбежавших, властью силы объявленных сумасшедшими. Но я ловчее других, поэтому отрываюсь, хитростью обманывая преследователей, способных лишь мучить и ненавидеть. И слышу, слышу звуки свободы в своей голове…

In a crooked little town, they were lost and never found

Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…

Бегу и спотыкаюсь, бегу и спотыкаюсь… Падаю в темно-коричневые объятия опавшей листвы. Пытаюсь встать и не могу. Не могу бежать. Меня охватывает ужас. Встать. Скорее встать. О Боже, встать! И не могу. Уже где-то рядом слышны шаги и их дыхание. Душащее дыхание. Они гонятся за мной и не хотят отказаться от своей затеи. Я из последних сил начинаю ползти, чтобы хоть как-то оторваться. И неожиданно лечу, бегу, исчезаю…

…In a crooked little town, they were lost and never found

Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground

Run away before you drown, or the streets will beat you down

Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…

Лес нескончаем. Его черные деревья как будто призваны путать меня. Но, видит Бог, я убегу, убегу, убегу! И выйду на волю. Пелена темноты сгущается. Под каждым искривленным кустом по трупу, присыпанным опавшими листьями. Я слышу плач всякого, он раздирает меня и зовет, зовет, зовет. Я спотыкаюсь и падаю на кого-то, кто почти умер. В панике толкаю его, и он становится ей, полуживой. Шарю по карманам, стаскиваю одежду, а затем спихиваю ее в болото. Они называют меня сумасшедшей, что ж, пожалуй, они правы. Бегство вновь и вновь пробуждается во мне, и я несусь вперед…

…When it gets dark, in Pigeon Park

Voice in my head, will soon be fed

By the vultures, that circle round the dead!..

О, да! Я вижу дорогу. Еще немного и опавшие листья останутся позади – охранять вечную темноту леса. А я буду свободна. Шаг, и меня что-то хватает. Я падаю и вижу, что окружена. Из-за черных деревьев показываются существа в белых халатах. Их невообразимо много, так много, что я даже не могла предположить насколько. Они наступают, создавая множеством голосов гул, от которого я просто схожу с ума. А они достают жгучие веревки и вяжут ими мои ноги, а затем тащат-тащат меня по опавшей листве обратно. И как бы я ни пыталась ухватиться за вылезшие корни деревьев и впиться руками в сырую землю – все тщетно…

…I never once thought, I'd ever be caught!

Staring at sidewalks, hiding my track marks!

I left my best friends, or did they just leave me?

Нет! Нет! Нет! Они приволокли меня обратно – в этот жуткий медицинский склеп с вонью лекарств и электрошокеров. Ублюдки в белых халатах затаскивают меня в больничной рубахе на металлический стол под белую лампу. Они хватают мои руки, выкручивают запястья и привязывают к стальной голгофе. Ноги мои немеют, сливаясь с холодом стола, к которому прикреплены. Ко мне подходит один из них и перетягивает мою правую руку жгутом чуть выше локтя. Выкручиваться бесполезно – он с силой надавливает на мою хрупкую грудную клетку, от чего я не могу дышать. Но тут я понимаю, что человек в белом халате – это он, светловолосый с измученным взглядом голубых глаз. Он достает шприц с прозрачной жидкостью и подносит его к моей перетянутой жгутом руке. Ужас вливается в меня. И я начинаю истошно-истошно кричать…

In a crooked little town, they were lost and never found

Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground

Run away before you drown, or the streets will beat you down

Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…

* * *

Коля проснулся в три часа ночи от Аниного крика. Она металась в своей постели и ужасно стонала, как будто моля о помощи. Он включил свет, быстро подошел к ней и попытался разбудить, взявшись за руку:

– Анечка, проснись, все в порядке…

Она рванула руку на себя и очнулась, ударившись о прикроватную тумбочку. В ее глазах отчетливо читался панический страх и ужас.

– Где он? – тяжело дыша, спросила Аня.

– Кто? – Коля сел рядом с ней на постель.

– Никто… никто… его нет, нет-нет, – она приподнялась и жалобно посмотрела на Колю. – Не оставляй меня…

Он нежно обнял ее, укутанную в одеяло, и погладил по голове:

– Тебе просто приснился кошмар…

– Да, – странновато улыбнулась Аня, – такая чушь… Клип группы «Billy Talent» снился, ну, этот, который с тобой сегодня видели, на песню «Fallen leaves», где все эти чудища и монстры… Привиделось: как будто я к ним попала…

– Это все усталость… Вот страшилки и снятся, – успокаивал ее Коля, ласково поглаживая по спине.

– Ты меня совсем, как мама в детстве, утешаешь. Правда, она еще и сказки читала, если мне снились кошмары. Ты любишь сказки, Коль?

– Я фэнтези люблю.

– Ой, это чушь, – она склонила свою голову на его плечо. – Все фэнтези бездарный суррогат сказок. А я любила сказки Андерсена. Все несчастные люди пишут сказки, и он писал. Больше всего мне нравилась «Дюймовочка». У меня даже любимая игрушка с ней была в лилии такой пластмассовой…

– А почему именно «Дюймовочка»?

– Ну, она страдала, боролась и добилась счастья. А потом даже имя поменяла на более светлое – Майя. Только я всегда маму спрашивала: почему же Дюймовочка не вернулась к своей матери, той женщине, которая вырастила ее из цветка? Причем даже не попыталась вернуться, ни разу не попыталась, даже когда вышла замуж за принца эльфов… Я бы вернулась, если бы это было в моих силах… А мама говорила, что судьба женщины – жертвенность, то есть забота о счастье мужчины и детей. Эх, мама… – Аня уткнулась носом в Колино плечо. – Она любила, как и моя… гм, подруга детства… сказку «Русалочка». Вот уж где жертвенность, так жертвенность… Не находишь?

– Это классика…

– Глупость это, Коль, вот что, – взглянула ему в глаза Аня. – Все это самоотречение – чушь. Принц, в которого Русалочка влюбилась, эгоист же настоящий был. Он, когда на принцессе женился, заявил Русалочке, типа: порадуйся за меня, ты же меня так любишь! Вот после такого я бы его точно зарезала, чтобы спастись… А она пеной предпочла стать…

– Ну, она же добрая… Хорошо поступила…

– С ней зато не очень… хорошо поступили. Была только тенью любимого, красивым украшением интерьера его дворца, а потом еще и умерла, исполнив роль жертвы. Вот скажи, Коль, ты бы согласился быть всего лишь тенью человека, которого любишь? То есть вроде и быть, но как бы понарошку?

– Как-то не знаю… – Коля опустил глаза, взял ее правую руку и погладил. В районе сгиба локтя он увидел старые следы от уколов, до сих пор не сошедшие, и въевшиеся шрамы на запястье, которые Аня в холодное время прятала в длинные рукава свитера, а летом прикрывала напульсниками. Он перевел взгляд на нее.

– Итак, как насчет побыть тенью любимой? – напомнила ему Аня, приблизив свое лицо к нему. – Я бы… так не вредничала, как сказочный принц…

– Твоей тенью?.. – в предвкушении исполнения желания проговорил Коля, задевая губами ее нежно-розовый ротик.