Судьба – тени прошлого

– Сын, мы спокойно обсуждаем наши общие интересы, чего же ты переживаешь?

– Отец, я думаю, нам стоит выйти. Кажется, я слышал, как нас зовёт горничная.

Назар Лузвельт с большим трудом и нежеланием встал с места и пошёл за сыном, заложив руки за спину. Вскоре выскочил и последний сын барона, осталась лишь его дочь. Наедине с Адиялем. В этот раз смущались и краснели оба: и Леонель, который до этого опирался в моральном отношении на Менделя, и Лисан, которая не знала, как стоит вести себя перед глазами полюбившегося юноши. Наконец, вспомнив учения Артура, растерянно и неловко заговорил прерывистой речью Адияль:

– Часто ли, кхм… у вас случаются гости? – Лишь после сказанного он понял, насколько глупа и неуместна его фраза.

– О да, часто! – те же чувства от своего ответа испытала Лисан.

Очередная минута молчания прошла ещё тяжелее. Адияль, задаваясь вопросом, почему он так сильно потеет в не слишком-то жаркую погоду, смотрел в одну точку на бокале белого вина, желая избежать прямых столкновений взглядами с девушкой, сидящей напротив.

Лисан Лузвельт же, в свою очередь, думала о том, почему она такая глупая и неуверенная, что не может и не начать разговор, и не выбрать, как его начать. Вся её надежда в лице старшего брата улетучилась с его уходом. Почему именно сегодня он ещё настолько красив! Нельзя, нельзя! – думала она. – Нельзя позориться!

– Нет, нет! Ну зачем я пришёл? Я и глаз её не стою! Она, она… – думал он. – Она восхитительна… Почему я такой…

Их муки сознания прервали вернувшиеся Мендель с отцом.

– Как вы тут, не скучали без нас? – сказал первым делом Мендель, стремясь развеять неловкую обстановку, веяние которой почувствовать было не так трудно. – Кажется, кто-то вас уже успел покинуть?

– Неважно, давайте вернемся к нашему разговору, – произнёс барон Лузвельт. – Кажется, ты начинал говорить о боевом подвиге нашего дорого гостя, Мендель?

– Да, Адияль в одиночку расправился с десятью воинами высшего ранга, благодаря чему я и сижу сейчас за этим столом в полном здравии!

Леонель поразмыслил и пришёл к выводу, что это, скорее, много приукрашенная версия реальной ситуации. В действительности он справился не в одиночку, а при поддержке Артура и самого Менделя, да и о их ранге говорить он не мог (этого просто невозможно определить только по внешнему виду солдат). Однако, заметив резкое и кратковременное поджимание одним глазом его товарища, Леонель сообразил, что в данном случае ложь будет практичнее, нежели более пресная истина. Тем более, когда он сидит за одним столом с Лисан Лузвельт.

– Да, но не преувеличивай мое влияние. Как бы не ты, я б тоже не присутствовал сейчас здесь.

Лисан, уже не замечая ни себя, ни времени, ни голосов, ни взгляда настороженного отца, любовалась пепельноволосым юношей с голубыми глазами, сидящим прямо по ту сторону такой большой и непреодолимой преграды в виде обеденного стола. Кроме того, её поразил тот факт, что Адияль, несмотря на крутой и непримиримый нрав отца, сохраняет стойкость.

– Любопытно! Значит, и звание вручили достойное, не так ли? – спросил Лузвельт.

– Я лейтенант армии Невервилля, господин.

Назар Лузвельт, уже не сдерживая вырывающийся смешок, ухмыльнулся, добавив:

– Действительно, достойное звание!

– Отец! – пылко возмутился Мендель. – Довольно!

Лисан, очнувшись от внезапно настигшего её транса, испугалась. В первую очередь за то, что теперь уже точно эти стены не смогут избежать острого конфликта, а возможно – и унизительной ругани.

– Сын, кажется, ты немного забыл, с кем ты говоришь. Не позорься сам, не позорь меня, – он встал, бросив устрашающий взгляд на сына, и провел глазами до коридора, ведущего в гостиную. Жест был ясен, и перечить ему не рискнул бы никто.

Мендель, жалостливо посмотрев на товарища, безмолвно желая ему удачи и терпения, сказал своей сестре:

– Пошли, Лисан, узнаем, как дела у господина дэ-Луа.

Они вышли, оставив Назара Лузвельта наедине с Адиялем.

– Пройдёмся в мой кабинет, друг?

Леонель, понимая, что выбора на самом деле не предоставлено, кивнул и пошёл за хозяином дома.

Комната, в которой проводил больше всего времени барон, выглядела просторно, хоть и пыльно. У каждой стены стояли стеллажи с книгами, стол был завален документами и письмами, а в самой середине лежала медвежья шкура. Барон Лузвельт попросил Адияля не вставать грязной обувью на неё.

– Сейчас мы наконец-то можем говорить начистоту. И я сразу же скажу: ты мне противен, – произнёс с немалой долей отвращения Назар Лузвельт.

– Почему? – скупо и бесстрастно задал вопрос Леонель.

– На это есть две основные причины. Первая: ещё с того нашего разговора я понял, что ты слабохарактерный плаксивый солдатик, который, возможно, и пережил немало, однако думает, что в этом повинен кто угодно, кроме себя самого. Да, ты можешь выставлять себя жертвой, если тебе так легче, и тогда я отнёсся к тебе несколько мягче лишь потому, что ты не претендовал на мою ангельски чистую и безупречную дочь. И здесь я перейду ко второй причине. И не буду лукавить, она гораздо весомее для меня, чем первая. Я безумно богат, а мои дети – наследники всего того, ради чего я жизнь свою отдаю. И понимаешь ли, для меня очень важно, чтобы они не только жили в достатке за счёт моих стараний, но и воздвигли свою империю. Для этого я их воспитал гиенами, которые готовы и научены рвать глотки дешевкам и пустышкам, которые могут и будут топтать головы своими ястребиными ногтями для приумножения капиталов. – Адияль внимал каждому слову, но лицо его не изменялось. Только голубые глаза говорили за их владельца: чудовище. – Не смотри на меня так. Я не жесток к людям и не настолько алчен, как лорд Дезевон. И уж тем более не настолько кровожаден.

– А по вашим словам кажется, что вы изверг и тиран, который держит в ежовых рукавицах своих детей, решая за них то, как они будут жить, навязывая свои устои. Кроме того, я вижу, что вы относитесь к простым людям, как к… валюте?.. а к простым солдатам, как к фигурке на столе. Я не прав? – выдал, сам не ожидая от себя такого, Леонель.

– О, да это всё ошибочное впечатление, юный друг! – поспешил опровергнуть барон. – Знаешь ли ты, что я за свой счёт снабжал армию Лерилина? За свой счёт оплачивал их лечение? Большинство новых форпостов, появившихся в последнее время лишь из-за войны, которые ты даже, вероятно, не заметил, построены на деньги из моего личного кармана. Вдобавок, Гефест Гербинский, молодой и многообещающий князь, – мой кандидат. Я сделал очень многое, чтобы он удержался на пьедестале, готов был даже пойти на уступки политикам из Игъвара, которые навязали свою волю в Короне. И я же оказал огромную поддержку в свержении предыдущего князька, захотевшего прекратить рост частных богатств аристократии, то есть – моих богатств. Эта новая куколка в лице перспективного правителя – мой вклад и в вашу, и в нашу победу, – пояснил Лузвельт.

– Да вы готовы ради денег продать свободу своих детей! – вспыхнув, воскликнул Адияль.

– Да, не отрицаю. Дети – это моё вложение в пользу своего счастья, никак не людского и не твоего. Я же всё-таки, в первую очередь, барон, а затем уже филантроп. Помощь людям – увлечение, не работа. Надменно – да. Но я на этом построил свое имя, восславил его. Благодаря этому моя семья богата и не нуждается ни в чем. Я сделал себя сам, а ты? Чего добился ты? – Леонель молчал, спрятав свои глаза, свои мысли. Лузвельт было пытался заглянуть в них, слегка накренившись, но больная спина не позволила допытаться до сердца собеседника. – Значит, тебе нечего сказать. Я с первого взгляда дочери увидел, что это плохо обернётся. Уходи отсюда. Не рассчитывай на чудо. Счастливый финал для таких сопливых романтиков, как ты, бывает лишь в сказках. До свидания, Адияль. Живи себе в удовольствие, но не пытайся запудрить её голову. Моя дочь не станет твоей. Ты для неё слишком низок. Пропасть между вами сравни океанским просторам. До свидания, Адияль. И удачи.

XVII.

– Какого, мать его, черта здесь творится? Артур! – завопил Адияль, увидев в апартаментах пару совершенно обнаженных девиц, расхаживающих как у себя дома.

– Дружище, а ты разве не допоздна должен был быть? – произнёс дрожащим голосом Дебелдон, движением рук указывая девушкам на выход. Он покраснел, стоял несуразно, пытаясь найти удобную позу, на лбу проявились мелкие капли.

Дверь захлопнулась.

– Ты что, привёл проституток в дворцовые апартаменты? под носом кучи вельмож и самого князя! Ты одурел, скажи мне? – Леонель пылал яростью. Мало того, что его выдворили из дома Лузвельтов и он больше никогда не увидит Лисан, да ещё и друг во время его отсутствия успел опозорить и себя, и Адияля, который снимал это помещение. – Вот не дай Бог нас вышвырнут отсюда из-за тебя!

И он захлопнул дверь своей комнаты, оставив сконфуженного Артура один на один со своими думами.

Ну разумеется! На что я мог рассчитывать… Она и не полюбит меня. Ты что же, Эди, не видел, как она вела себя, когда вас оставили одних? Да она же едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться из-за меня. Я же явно смешон! Да и этот Мендель… привёл меня в дом своей семьи, чтобы потешаться над глупцом! Господин Назар Лузвельт оказался прав. Между нами гигантская пропасть… – размышлял Адияль, уткнувшись лицом в подушку. И всхлипывал.

Дверь отворилась.

– Так и думал, что что-то стряслось! Вот нутром учуял! – выдал зашедший Артур. – Выкладывай.

– Артур, пожалуйста, оставь меня одного. Я устал.

– Расскажи!

– Да что рассказывать? Я полный олух. Достаточно?

– Нет! Слушай, если девушка отказала тебе… Нет, это, конечно, обидно, ничего не говорю, но я бы не стал печалиться так сильно. Не всегда получается с первого раза. Читал я давеча произведение… не помню автора… В общем, оттуда, считаю я, важнее всего почерпнуть, что взаимной любви добиваются годами, а счастье от неё считают веками. К сожалению, и названия я не помню… да не суть!

– Да хватит! Не было у тебя реальной любви! Откуда ты можешь знать, что это? – вскочив с постели, выпалил Адияль. Он уверенно шёл в сторону друга, тыкая в него указательным пальцем, и говорил: – Любовь – это яд для сознания, трепет в душе и в теле, заноза в сердце, это её глаза, её губы, волосы, форма лица, её голос, ураган мыслей, проносящийся в голове, сметающий всё, что не связано с одной лишь ею, это, в конце концов, пелена перед глазами – наивная слепота… – Его зрачки заслезились. – Какой я слабый и жалкий… плакса и неудачник… Верно брат говорил, любовь – это боль… Он-то сильнее, умнее, опытнее меня, у него есть стержень! не то что у меня…

– Нет. Всё, что ты сейчас наговорил, – чушь полная! Ересь! – высказался Артур. – Ты тот, кто вопреки правилам, людским наставлениям, злобе, ненависти – черт возьми – пошёл наперекор судьбе! А судьба – это материя неподвластная контролю, но ты осмелился её обуздать. Разрушил клетку, чье имя – нормы и устои. Ты сильнее и характернее очень многих, Адияль! Самое важное: ты человечен. Ты готов пойти на многое ради своих близких. Я это сам в тебе вижу. Да, согласен, я не любил никогда и не знаю, каково это. Но в одном я уверен точно: ты настоящий воин и мужчина. Перешагни через очередные трудности и иди дальше по своему пути.