Судьба – тени прошлого

Слова друга тронули струны души Леонеля, и он, кивнув в знак благодарности, улыбнулся.

– Можно я обниму тебя, Артур?

– А… что? Ну…

Не успел он ответить, как Адияль уже крепко сжимал его в своих руках. Человек, который с детства нуждался в любви и внимании, не понимал цели, преследуемой Леонелем, но он знал, что сейчас это нужно.

– Спасибо, что появился в моей жизни, Артур.

Ответ оказался предсказуем:

– Судьба.

XVIII.

Следующие дни шли неспешно, своим чередом, обрастая новыми событиями и увлекательными случаями. Среди них была просьба Менделя Лузвельта принять его к диалогу, которую всё ещё оскорбленный Адияль категорически отклонил. Тем же временем в доме Лузвельтов установилась настоящая тирания и диктатура со стороны главы семейства. А случилось это по причине постоянных сцен с участием Лисан Лузвельт, которая, не смирившись с окончательным изгнанием Леонеля, стала требовать личного сиюминутного извинения отца перед ним. Ясно, что подобные вольности из уст своей дочери барон не стерпел. После сцены словесной порки он бесповоротно ограничил почти все права и свободы Лисан. Сейчас юная девушка, переживающая за судьбу парня, чьи глаза, стойкость и благородство покорили её сердце, могла лишь рассчитывать на понимание и поддержку со стороны старшего брата, единственного члена семьи, который мог себе позволить перечить воле отца и отнестись к сестре с милосердием.

По ночам девушка постоянно видела сны, где главным героем непременно становился Адияль Леонель. Она отлично понимала, что не так хорошо знает этого человека, столь неожиданно ворвавшегося в её душу и сознание. Однако она ничего не могла поделать с собой. То у озера под дикой луной, то в обнимку с ним прямиком на коне, то на крыше громадного замка где-то на севере, то посреди поля под палящим взором солнца – везде она была с Адиялем Леонелем, представляя романтичные и захватывающие истории, где обязательно всё должно было окончиться нежным и тёплым поцелуем. И только когда она открывала глаза и видела, что кругом лишь стены привычного ей дома, где её отец настоятельно попросил уйти ее возлюбленного навсегда за его пределы, она томно вздыхала, шла к балкону, где сидя на кресле и укрывшись тёплым пледом, читала книги, в которых главные герои всегда и несмотря ни на что добивались своего – любви.

Тем временем Артур всё пытался утешить своего друга, вовлекая его во всякого рода интриги. Но Леонель был непреклонен. День за днём – и так недели вынужден был он упиваться своими мечтами о сердце той блистательной девушки, которая отныне была так далеко от него. Редко выходя из дому, он каждый раз намеревался пойти в сторону поместья Лузвельтов. Но здравый смысл и чувство ненужности его персоны на глазах у этих людей переубеждали его. Но как возможно остановить пламя, разрывающее изнутри и дурманящее рассудок влюблённого птенца? Однажды в очередной раз вырванный из уютной и тёплой кровати своим другом Адияль, проезжая мимо какого-то небольшого базара, где Дебелдон намеревался что-то приобрести, резко впал во власть зверского желания высказать всё Назару Лузвельту лично.

Он было уже помчал на всех порах, без предупреждения бросив товарища. Но в какой-то момент – возможно, когда он обнаружил несколько десятков патрулирующих стражников (интересно то, что раньше он их не видел) – он повернул назад и с чувством полного разочарования в себе и в сущности безответной любви направился ко дворцу, где в апартаментах его дожидалась уже остывшая кровать.

– Это всё твоя вина! Почему ты лишаешь меня всего самого простого?! человеческого… – со слезами на глазах вопила Лисан в адрес отца, который, казалось, с абсолютным безразличием слушал её. – Наследства, любви, внимания, уважения, свободы – всего этого у меня давно нет, но не трогай, пожалуйста, хотя бы моё право любить и быть любимой кем-то, если ты этого дать не способен!

– Успокойся, дочь. Если ты про того юношу, который пару недель тому был у нас, то не волнуйся зазря. Он ушёл сам, выразив при этом свое собственное нежелание быть более нашим гостем, – невозмутимо и равнодушно ответил отец.

– Да потому что это ты довёл его! Ты ведь настолько алчен, черств, надменен, что ни во что не ставишь других людей! Для тебя быть не может того, чтобы кто-то был равен тебе! Ты просто жалкий гордец с надутым эго! – выпалила она, после чего вмиг побелела от осознания того, что посмела сказать в сторону отца эти слова.

В доме больше никого, кроме прислуги, не было. Потому Мендель уже не смог бы в случае чего заступиться за Лисан.

– Всё сказала, дочь?

И это был тот момент, когда пара на первый взгляд безобидных слов ранят сильнее кнута. В одну секунду Лисан Лузвельт поняла, что поступила в высшей мере грубо в отношении её отца.

– Спасибо, дочь. Не думал, что какой-то чужак, впервые оказавшийся в твоей жизни, станет для тебя важнее человека, который вырастил тебя, – добил Назар Лузвельт.

После подобных слов Лисан была вынуждена своей совестью извиниться. Но высказывание уже оставило определённый опечаток в сердце барона.

Тем временем Адияль решил написать письмо брату, прося помощи в его сложившейся ситуации. В целом, содержание письма было не столь интересным. После банальных расспросов об их с отцом жизни, он пересказал все события, начиная с недельной давности (другие он уже поведал ранее), и в заключение попросил дать совет. Отправив его и вернувшись в апартаменты, он застал Артура, который почему-то оделся весьма странно и несуразно, что было на него не похоже. И на свое удивление услышал из его пьяных уст:

– Эди, собирайся, мы едем в одно замечательнейшее место!

Даже не собираясь слушать отговорки друга, Дебелдон силком затащил Адияля в экипаж и дал команду извозчику гнать к ближайшему кабаку.

– Да чтоб полюднее был! Слышал? Полюднее чтоб был!

– Дружище, я устал, правда… Давай я немного отлежусь в тёплой постели, отдохну, соберусь, и поедем чуть позже, – предложил Адияль, не вставая с сиденья.

– Нет, нет, нет! Эди, ты уже который день просто лежишь без какого-либо настроения. Это нужно лечить, с этим нужно бороться. А лучше всего в компании друга, алкоголя и девушек, которые не обременены общественными нормами морали. Прошу, не трать ты зря ценные минуты жизни!

– Артур, прошу, оставь меня одного. Я хочу спать, я не хочу ничем наслаждаться, – вяло и уныло продолжал гнуть свое Леонель с пустым и беспомощным взглядом, устремленным в никуда.

– Выйди сперва из экипажа: тут ты не сможешь спать, сколько тебе вздумается, – сказал Артур, но Адияль словно пропустил это мимо ушей. – Кучер, прошу простить за эти неудобства, держите, – он передал несколько звенящих монет, – подождите где-нибудь в стороне.

Извозчик и думать не стал, рванул в трактир, возле которого они и остановились.

– Это гиблая затея, Артур. Лучше бы отправил меня домой.

– Ты меня раздражать начинаешь! – буркнул Дебелдон.

– Так оставь меня. Чего неясного в том, что я всего лишь устал?

– То, что ты устал уже как месяц! Я волнуюсь за тебя, за твоё состояние, дурень!

– Не стоит, я в полном порядке. Правда.

– Нет, не в порядке, – настаивал Дебелдон, стаскивая Адияля с сиденья экипажа.

– Да отстань же ты наконец! – рявкнул Леонель, ударив ногой по лицу Артура, пока сопротивлялся его попыткам насильно стащить себя с экипажа.

– Господи, Адияль! У меня кровь пошла! – со злобой процедил Дебелдон, протирая стекающие с губы струйки багровой жидкости. В отместку он решил рывком столкнуть Адияля, что у него благополучно и вышло. Леонель рухнул прямо на землю, подняв облачко пыли.

Обозленный Адияль встал и грубо толкнул товарища, утверждая, что из-за него теперь вновь начнёт болеть спина.

– А нечего было мне губу разбивать!

– Я тебя предупреждал, что не надо меня трогать!

– Как же ты мне надоел! – заорал Дебелдон и бросился на Леонеля.

Секундой позже эти двое уже во всю катались на пыльной земле, демонстрируя нечто вроде борьбы. И так, пока к ним не подошли городские полицейские. Церемониться те не стали и тут же арестовали бузотеров.

В камере заключения для дебоширов, нарушающих общественный порядок, Артур и Адияль, оба в грязи и потрепанные, сидели по разные стороны, специально даже не глядя друг на друга. Естественно, когда их брали под стражу, они пытались объяснить, что произошло недоразумение и они вполне адекватны, но сотрудники правопорядка Лерилина, славящиеся лучшими результатами в этой сфере, пропустили мимо ушей их объяснения, которые, впрочем, слышать из уст тех, кто попадал в это учреждение, было отнюдь не ново.

Спустя час безмолвия они оба разошлись сперва тихим и осторожным, а затем громким и эмоциональным смехом. Их гогот был отчётливо слышен аж за пределами каменной коробки, где они пребывали, целых полчаса, пока у обоих окончательно не сдали лёгкие, а живот не горел адским пламенем.

– Я не могу больше… такой абсурд в моей жизни – что-то новенькое, конечно!.. – произнёс Адияль осипшим голосом.

– У меня так проходит примерно треть дней месяца, – почти беззвучно сказал Артур, гладя разболевшееся горло.

– Не смеши, не смеши!.. я уже не могу… лопну вот-вот!..

– А я, кажется, свой мочевой пузырь смехом накачал… Не хихикай! Я серьёзно говорю!

– Да как же не хихикать, если смеяться я уже не могу! – Адияль выдохнул и лёг на бетонный пол камеры. – Фух… этот случай надо бы запомнить.

– Даже не думай: через какое-то время подобные случаи станут для нас обыденностью.