Нечто большее

– Верно. Все титаны-великаны, все великие и самые низшие демоны и сущности.

– А как низшими становятся? – Машка-Мышка наконец-то решилась взглянуть на домового круглыми от ужаса глазами.

Домовой оглядел нас и будто усмехнулся, хотя на черепе его итак всегда была улыбка. Он наверняка хотел ответить непослушной девочке что-то типа: «Снимают „кружочки“ свои в соцсетях и такими становятся».

Но он ответил сдержанно и серьёзно:

– Когда забывают, кто они, или уйти не хотят. Некоторые не смиряются со смертью и остаются, пока совсем не потеряют себя. Ходят по одним и тем же местам, переживают одни и те же воспоминания много раз, хотят есть, пить, как живые. Живым столько дано! И с каждым разом остаётся всё меньше и меньше от того, кем они были при жизни. Вот так и становятся низшими.

– Сплошная жуть, – вздохнул Шура и уронил ложку с вареньем прямо на струны гуслей, которые лежали на лавке рядом. Те почти не издали никакого звука, словно притаились.

– Никакая не жуть, – были бы у Михаила лёгкие, он бы вздохнул. – Скорее, печальное зрелище. Я хотя бы при деле.

Он смотрел вдаль, в синеву лесов, а несуществующие одеяния его колыхались, безуспешно пытаясь попасть в ритм с тёплым ветерком.

– Ну, ладно, ближе к делу. Знаю, у вас есть вопросы, большинство из них матерные, потому вы их не задаёте. Осторожничаете…

– Да, вопросы а-ля: «Какого хрена лютого?», «Куда нас занесло?» и многие другие крутятся на языке с первых секунд пребывания здесь, – нараспев проговорил Сват.

– И первые чуть не стали последними, – констатировал факт Барс. – Секунды.

– Это Шура виноват. Заставил нас оружием в до-ре-ми играть! – проворчала Рысь.

Получилось беззлобно, но парень не нашёл, что ответить, хлопнул себя ладонью по карманам, вскочил и удалился за угол дома.

«Кажется, это любовь».

Я постаралась скрыть ухмылку. Но усов, а тем более, таких, как у Свата, у меня, к счастью, не было. Мы с Барсом и Мышкой переглянулись и слабо улыбнулись друг другу.

– Самое главное и цензурное: зачем мы попали сюда? И где находится это самое «сюда»? – не унимался Сват.

– Сначала ответьте: с какими предметами вы попали сюда? – домовой впитывал клубы пара, исходившие от чая.

– Ну, тренировались мы. С шашками! Семь штук, всё под расчёт, – казалось, Сват скоро потеряет терпение.

– Что ж. Раз семь этих оружий не существует в этом мире, вы должны найти семь их аналогов. Это как минимум поможет вам вернуться. Как максимум – вашими руками поможет этому миру, – домовой поднял костлявый палец вверх. – Почему именно вы – вопрос не ко мне, просто попали не вовремя и не туда – случайность. Но случайны ли случайности? Место сильное вас притянуло, вот и попали в пекло, там постоянно борьба идёт.

– Каше-поле… – прошептал Барс, глядя на свои чудо-ботинки, и глаза его хищно сверкнули.

– Поле – понятно. Еле ноги с него унесли. А Каше почему? – спросила я.

– Дык, ты ж вчера видела, какую там кашу заварили! Пока мы это обсуждали, тебя где-то по лесу мотало. – Сват кашлянул. – В общем, там такая заваруха…

– Про кашу верно замечено, – череп Михаила постучал зубами. Видимо, это означало смех.

И Сват в своей залихватской манере начал рассказывать, в какое сражение мы попали. А домовой вовремя подсыпал факты и помогал логичности повествования.

Выяснилось следующее. Началось это боевое безумие в стародавние времена – то ли из-за ресурсов вроде земель плодородных, то ли из-за выхода к большой реке, то ли из-за желания разделиться на маленькие княжества. Кто воевать желает, от какого-нибудь князя монет заработать или голову сложить – тому зло пожаловать на Каше-поле. А могло бы оно быть плодородным и всем хлеб давать. Но война кому-то выгоднее.

Давно воюющим фанатикам и наёмникам всех видов и мастей намекали все вокруг – вы одно княжество, земля одна, она не отделится, не отплывёт по реке никуда, вам при любом раскладе рядом всю жизнь куковать.

– Не проще ли объединиться да вместе порядок навести? Ан нет, поди ж ты, злятся-ярятся, палицами машут, копьями трясут… – Свата захватил энтузиазм рассказчика.

– И давно уже непонятно, кто там свой, кто чужой, – на Каше-поле чем «чужее», тем лучше, – рассуждал домовой. – Например, если подойти к любому их лагерю и сказать «свои» – тут же стрелу в грудину получишь. Надо быть и выглядеть как можно чуднее (вам бы доспех справить, и ваши одеяния идеально бы подошли). Потому все, кто хочет, чтобы их не перепутали, сидят в своих лагерях до следующей внезапной битвы. Горе гонцам и водовозам… И сидят они без знаний, не могут поговорить друг с другом, даже если захотят. Как в тюрьме. Это на руку затесавшимся в путаницу шпионам. Они нашли, куда сбывать свои товары – от стремян до ядер. Хитро путают и науськивают бойцов друг на друга.

– Парадоксальный идиотизм! – воскликнул казак.

– Предательство ломает стратегии, нож в спину убивает доблесть, не о ком сказы сказывать, песни слагать, – слова домового, казалось, звучат вслух, такой скрытый взрыв эмоций в них был. Он печально взглянул на гусли Шуры. Тот заметил это, не думая, провёл по струнам и вздрогнул.

– Они звучат!

– Настроил-таки? – хохотнул Ален, унося самовар со стола.

– Не-а. Покормил… – парень поднял испуганные глаза на нас.

– Я отказываюсь удивляться, – пожимая плечами, сказала Рысь. А я вновь завертела в руках свою бордовую папку – раз у Шуры вышло, может, и у меня что-то получится?..

Всё вокруг затихло, впитывая начало новой красивой и сложной мелодии, которую, похоже, не знал и сам Шура – он наигрывал просто по наитию, для разминки, а получалось складно. В какой-то момент мелодия перестала быть гармонично-красивой, она ускорилась, превратившись в весёлую, отчего в мыслях возникал образ вихря. Не успев понять, что происходит, я упала с лавки.

«А, это Сват вскочил с одного её края, и я перевесила на втором. Зачем он так сделал?»

Казак быстро подбежал к подошедшему Алену, хлопнул его по плечу, и они начали вытворять такие кабриоли, что я так и сидела бы у лавки, открыв рот. Всегда молчаливый Барс громко свистнул, хлопнул в ладоши и пустился делать сальто. Мелодия всё ускорялась. Мы с Рысью переглянулись – происходило что-то странное. Домовой взмыл вверх и стал без остановки кружить над нами, как привидение с мотором.

На бороде Алена заблестели капли пота, чуб Свата прилип к голове, Барс, кажется, вспомнил все элементы акробатики, Рысь успела быстро стреножить себя ремнём с Мышкой, а я схватилась за стол, пытаясь не пойти в пляс. Но, так как под руку лезла и мешала эта проклятущая папка, удержаться не удалось. В процессе моих ирландских подпрыгиваний и демонстрации растяжки папка выпала из рук и… раскрылась. Посмотреть бы что там, но зубодробительная мелодия не думала останавливаться.

– Прекращай! – зарычала я на Шуру и чуть не попала себе коленом в подбородок.

– — Не могу! – парень пытался отдёрнуть руку и скинуть инструмент, он тоже обливался потом.

– Ска-А-жи-И, что-О еды не-Е! Дашь! – дёргаясь, размахивая руками, подпрыгивая и заикаясь, будто ехала на квадратных колёсах, возопила Рысь.

Шура что-то шепнул неуёмным гуслям, и всё мигом прекратилось. Мы попадали как куклы, царапина на ноге стала болеть сильнее, ещё и след от кошачьих когтей защипало.

Тишина, небо голубеет, птички поют…

– Это что за хрень была?! – как только Машка-Мышка была отстёгнута, она заплакала и, не дожидаясь ответа, убежала в дом.

– Машуль! – крикнули мы устало, но едва ли могли подняться, чтобы догнать её.

Шура сидел, боясь пошевелиться.

– Фух… пусть побудет пять минут одна. Когда один, истерить не для кого, – Ален, кряхтя и задыхаясь, опирался о стол. Сват валялся у скамейки и пронзительно смотрел на редкие облака. – У нас тут посерьёзнее тема.

– Где Барс?! – молниеносно пришло в голову всем.

Ален ещё раз громко вздохнул и направился в сторону. В траве он нашарил Барса, проверил дыхание и пульс, удовлетворённо хмыкнул, затем взвалил его худощавое жилистое тело на плечо и понёс в дом.

– Это самое безумное чаепитие, на котором мне доводилось бывать, а уж, поверьте, наши рабоче-корпоративные мероприятия – это… – махнула рукой Рысь, захватила тёплые кривые глиняные кружки и понесла их в дом.