Нечто большее

«Почему они стесняются?» – подумала я со свойственной мне прямотой.

Шура продолжал экспериментировать над доставшимся ему в трофеи музыкальным инструментом. Инструмент играть напрочь отказывался.

– Хватит их мучать, ёлки-моталки. Покорми, что ли! – вырвалось у меня. Со вздохом я отвернулась от горе-музыканта. Раз уж я в роли безумной, так тому и быть.

– Иди-ка ты… своими делами займись, – шикнул мне вслед едва знакомый парень.

Вот всегда так, все считают должным нахамить.

– Какая сдержанность… – проворчала я, пожимая плечами, и, понимая, что помочь ребятам в бытовом плане пока нечем, пошла в дом. Пусть отдохнут и обсудят произошедшее.

Несмотря на преображение, дом требовал усилий. Для начала стоило хотя бы подмести, поставить всё на место, смахнуть пыль и мух с окошек.

В комнате имелся подпол. Было любопытно заглянуть в него, но я почувствовала себя крайне неуютно. Словно кто-то смотрит в спину. Но домовой во дворе. Я обернулась.

Из дальнего верхнего угла комнатки на меня враждебно взирал огромный паук. Телосложением он напоминал крестовика, но был гораздо больше. В тени, высоко у потолка, его сложно было разглядеть. Знай я об этом ночью, не плюхнулась бы так просто спать, хотя арахнофобией не страдаю.

– Что-то нет веселья вчерашнего в тебе, – тихо прошелестело за спиной. За мной уже стоял домовой. – Чего от коллектива отбиваешься?

– Ого, слова современные знаешь. Коллектив. Не нравятся никому странные люди, понимаешь? Редко кому, и то – лишь поначалу.

– Со всеми надо на их языке стараться говорить. Вы и сами не заметите, как на наш, старинный для вас язык перейдёте и всех здесь понимать будете. Ежели ты странная, то в странном месте должна быть аки рыба в воде! – лохмотья домового красиво колыхнулись.

– В том-то всё и дело. Я чувствую здесь, в странном месте, что-то родное, что-то большее, чем где бы то ни было.

– Как думаешь, это большее есть в твоём мире? – скелет почесал почерневший от времени череп и ответил на мой согласный кивок. – Только ты не хочешь это замечать и чувствовать.

– Возможно, – я чихнула от пыли, споткнулась о длинный грязный коврик, свернула его и нашарила на деревянных половицах круглый кованый крючок.

– Ну, лезь, коль не боишься, – домовой с вызовом посмотрел пустыми глазницами. – Доставай припасы, что остались после меня, а то накроются медным тазом.

«После меня». Жалеть домового или нет? Отвлечь? Пожалеть себя?»

– Эх. Все молодцы, а я нет. Не умею в социальные игры играть, – продолжала я изливать душеньку, оглядывая, что меня ожидает внизу. – Так неинтересно, здесь паучар по типу того, что в углу висит, не обнаруживается. Даже крыс дохлых нет.

– Вдруг живые найдутся? – с фальшивой надеждой спросил домовой, когда я уже спрыгнула в холод подпола.

– Так просто меня не напугать. Вот если сказать, что завтра экзамен по вождению или сроки горят по работе, это сразу: «Привет, брат Кондрат»!

Когда мои глаза привыкли к полутьме небольшого схрона, в дальнем его углу что-то тускло заблестело. Пробираясь на четвереньках вперёд, я подумала, как будет глупо, если домовой меня здесь закроет.

– Интересно, у домовых бывают имена?

– Бывают. Михаилом меня звали, – с неохотой прошелестело сверху.

В прохладе подпола я находила и выуживала на свет сначала одни ссохшиеся плоды. Затем появились разнокалиберные банки, и содержимое их прибавляло энтузиазма вытаскивать ещё. С настороженностью добралась до того, что блестело в углу. Смахнув пыль, заметила, что это сморщился простейший кошелёк – вырезанный из кожи круг с продетым шнурком. Стянув его, я положила кошель рядом с банками, вымела мусор и, опираясь руками о соседние половицы, как на брусьях вытянула себя в тепло комнатушки. Закрыв подпол, я оглядела добытое богатство.

Восьмилапый обитатель дома, казалось, ещё злее смотрел из угла.

«Паук не крестовик, хреновик какой-то!»

– Твоё? – протянула я домовому кошель, не отрывая взгляда от угла со злым наблюдателем.

– Мне это давно не нужно, – прошелестело уже где-то за окном.

Быстро оглядев добытые консервы и радуясь, что приношу человечеству в лице товарищей по несчастью хоть какую-то пользу, я поторопилась, чтобы водрузить всё добро на стол.

– Молодцы, девушки, какой чай заварили, с чабрецом, – беззвучно похвалил домовой.

– Девчонки наши – огонь. Да и ты тут не один, в «цветнике» по вечерам, – улыбнулась я.

– О, только не это! – прикрыл длинной ладонью свою челюсть скелет.

– Что случилось? Михаил? – я повернулась на месте, силясь уловить мрачный силуэт на фоне окружающей яркости.

– Твоё веселье возвращается, вот что случилось… – ответил домовой, вновь оказавшись в своём кресле.

– Яся разве была весёлой? Если только вчера в бою, когда чуть руку мне не сломала своим дёрганьем, – буркнула Мышка.

– Какой ещё Михаил?! – уставилась на меня Рысь. Кажется, она реально сомневалась в моей адекватности и даже не обратила внимание на припасы. Точно, она же такое не ест. А Шура, Барс и Ален с интересом открыли, понюхали содержимое и, не забывая благодарить домового, стали пробовать съестное. Попалось даже варенье – наполовину засахаренное, но всё равно казавшееся богатством.

Домовой лениво приподнял руку вверх, показывая, что Михаил – это он.

– Почему Михаил? – глядя на Рысь, я капнула вареньем прямо на штанину и прямо возле пореза, про который уже думать забыла. Ну не быть мне крутой, как в фильмах.

– А почему Яська? – передразнил меня Михаил. – Родился. Учился. Работал.

– Стоп, что?! – Шура вытаращил свои миндалевидные разбиватели девичьих сердец, то есть глаза. – Ты был человеком?

– Был. По дереву знатно резал, – наш полупрозрачный собеседник тоскливо посмотрел на свой богатый резной дом. – Но глупость сделал. Плохое.

Мы, заинтригованные, молча ждали продолжения. Любопытные блестящие вертолётики стрекоз то замирали, то лихо кружили возле нас.

– Что сделал?

– Отравил.

Он отвернулся. Совсем, как вчера.

– Мучать расспросами не будем, – отрицательно кивал Ален. – Судить – тем более. Только теперь ты навсегда в такой, кхм, должности?

– Возможно… – беззвучный ответ тонул в звуках природы.

Было ясно, что домовому не нравилась тема о временах, когда он был человеком. Произошла трагедия, и за это он теперь служитель дома. Мне стало жаль его.

– Неужели все, кто в жизни накосячил, вот так потом маются? – Сват снова забил трубку запасённым в кармане табаком. Ответа не последовало, а казак продолжал рассуждать. – Так, получается, не только все эти домовые, лешие и иже с ними, так и боги – это тоже всё люди?

Домовой оживился, словно что-то вспомнил. Когда живёшь один – не с кем поделиться информацией. А тут столько ушей сразу.