Нечто большее

Домовой куда-то подевался. Шура медленно и осторожно, как жилет со взрывчаткой, снимал с себя лямку проклятых самогудов. Я вспомнила про папку. Она валялась раскрытая, из неё один за другим, словно не вовремя всплывающие окна на мониторе, выкатывались свитки. Подул ветер, но листы странной бумаги даже не думали двигаться с места. Подойдя поближе, я заметила, что они искусно сделаны из бересты. А свитки – из бумаги. Дорого-богато.

– Била-била – не разбила. Пришла мышка, хвостиком махнула… – я начала укладывать всё обратно. Проверив несколько раз, убедилась – теперь папка открывается. – Но пригодятся ли мне пустые листы и свитки?

– Что это могло быть? – нервно сглотнул Шура, оставляя своё изделие на скамейке.

– Похоже на средневековую массовую истерию. Но чем и как она вызывается? – я почесала затылок.

– Я не учёный, но, возможно, вибрации и зацикленность мелодии… – Шура крепко задумался. Мы, шатаясь, молча пошли в дом.

Грех упускать возможность попариться в настоящей бане. Первыми опробовать чудо древнего оздоровления решила мужская часть команды. Оглядываясь на нас, девчонок, как бы мы без них чего не натворили, они по-хозяйски растопили печку в маленькой постройке, которую без обхода территории и не заметишь в высокой траве.

Из мыльно-рыльных принадлежностей в доме нашлось несколько щёток, старые, но чистые тряпицы-простыни, странная желтоватая штука в мешочках – мыльный корень, как пояснил домовой. В бане, как положено, имелись шайки и ковши.

– Ну вас всех в баню… – ворчала я, собирая импровизированный веник и добавляя в него растения любимым способом – наобум. Залезла в сундук, достала и повесила на его крышку тряпицы получше для девчонок, попроще – себе.

Взгляд скользил по убранству комнатки в поисках восьмилапого чудища. Но его не было на месте.

– Машуля-а… – пропела я и резко развернулась на пятках. Получилось уж слишком приторно-ласково. Но Машуля меня не слышала – она стояла на крыльце и вновь капризничала.

– Ты можешь хотя бы немного помочь? – прожгла меня глазами Рысь. – Я в няньки не нанималась.

Я судорожно пыталась понять, из-за чего сыр-бор. Но это, кажется, было уже неважно. Рысь пунцовела, я знала, что руки её сжимаются за спиной, и благородный маникюр впивается в кожу ладоней.

– Что случилось? Мышка, ты взрослая, давай как взрослые разговаривать.

– С тобой-то? – скривилось маленькое красивое личико. – Что ни делаешь – неправильно, так что лучше ничего не делай! Утром потерялась, в доме – как провалилась, зато плохой совет кормить безумные гусли Шуре успела дать! Даже посуда тобой «помытая» вся в ряске была!

Мои брови решили покинуть лоб и присоединиться к волосистой части головы.

«Вот голые пакостницы ночные, подгадили-таки в отместку!»

– Вообще-то я не терялась… – улыбнулась я. Но девочку несло. От стресса, наверное. Или так, подростковое.

– Ты что себе позволяешь? – внезапно взвилась на Мышку Рысь. – Не так всё делает, и что? Люди разные бывают, криворукие тоже! Это не значит, что можно позволять себе такое поведение.

– Но ты же сама!.. – девочка оборвалась на полфразы. Прямо на уровне наших лиц и прямо перед глазами подростка возник мой недавний знакомый. Тот, которого я не увидела на своём месте и о котором хотела предупредить остальных.

– Эт-тщ… что?.. – сильные йогические руки Рыси схватились за перила и удержали её.

– А, это паук-хреновик. Похож немного на крестовика, да? – попыталась я разрядить обстановку и в знак безопасности рискнула подставить руку под прохладное, толстое и немного пушистое паучье тельце.

Но всё вышло как обычно.

Пауза, и вот – Мышка визжит ультразвуком и задаёт такого стрекача, что моментально скрывается в зелени двора.

Паук осуждающе посмотрел на всех кучкой недовольных круглых глазок и, суча лапками и собирая паутину, медленно двинулся вверх. На головогруди его, прямо между глазков, я заметила смешной хохолок. И это стало последней каплей.

Я начала хохотать с сиплыми выдохами и хрюками. От смеха полились слёзы, я повалилась на ступеньки, Рысь изящно села рядом, странно посмотрела на меня и…

– Что, бабоньки, вы тут уже водицей балуетесь? Чего визг такой? – раскрасневшиеся люди в простынях выбегали к ручью из баньки и с опаской смотрели, как две несчастных обливают слезами и слюнями от смеха крыльцо.

– Ага… Водичкой! Ихи-хи!

– Хоа-ха! Ой! Челюсть свело!

– Ты других-то чудизмом не заражай, – Сват притормозил, с притворным укором посмотрел на меня, тряхнул головой и вновь потрусил к воде.

– Вы там поосторожнее, в водичке, а то цапнет кто-нибудь! – мы снова расхохотались.

Когда вернулась Машка-Мышка, я успела кратко рассказать про ночных красавиц, из-за которых Рыси пришлось утром перемывать посуду. Машка-Мышка смущённо протянула мне малюсенький венок из цветов. Ну как не принять извинения?

– А где этот?.. – испуганно глянула она в сени.

– Паук-то? Да, сидит, над златом где-то в доме чахнет. Всё для бани готово, юная блогерша, – я сделала книксен и, чтобы никто не боялся паука, зашла первой в дом.

Пока бойцы совершали следующие заходы в баню, девчонки устроили себе деревенские спа-процедуры, делая маски из ягод и трав. В это время я замочила в воде веники и в который раз чуть не споткнулась о длинный половик, что лежал на полу в сенях. Пока нечего делать, решила его вытряхнуть.

Развесила изделие народного ткачества между ветвей за домом, взяла палку и стала легонько отрабатывать комбинации фехтовальных ударов. Вспомнила посложнее, со «сливами» и заходами в «мёртвую зону» противника. И так кружила вокруг несчастного изделия, напевая и уворачиваясь от летевшей пыли.

– Это моя любимая мелодия! – раздалось где-то справа от меня, и коврику досталось не от меня.

– Нет, моя! – продолжала выстукивать я. – Это классика. Фолк-версия.

– Что ж, отблагодарим! Домового! За радушный! Приём! – на каждое восклицание Рыси приходился хлёсткий удар какой-то мешалкой.

– Не то что из ковра – из любого дурь выбьют, – послышалось сзади. Кажется, это был Шура.

Он не стал идти на третий раз в баню – нежное тельце юного музыканта не привыкло к такой термической жестокости.

Рысь высокомерно оценила его в костюме древнеримского дипломата в цветочек, фыркнула и взялась отнести половик в дом. Я развела руками – что с этих фитоняш возьмёшь. Шура кашлянул.

– Извини, что нагрубил с гуслями этими. Достали. Да и вся эта ситуёвина.

– Знаем мы эту ситуёвину, – я задумчиво посмотрела на удаляющуюся идеальную фигуру, увенчанную блондинистой головой и половиком на плече. Шура смутился, опустил голову.

– Поможешь, а? С какого боку подойти к ней? Перекидываемся колкостями, докапывается до меня, будто специально отталкивает.

– Не надо жалобного кота тут изображать, если я спец по амурными делам, то ты – глухонемой и без слуха. Ты ей нравишься, может, потому и докапывается? Так, предположение.

Я отвернулась, чтобы уйти, но, немного подумав, всё же решилась задать интересовавший вопрос.

– Всё-таки почему ты Шура, при том, что ты Никита?

– Что? Мне показалось, ты придумываешь, как помочь! Цветы там, конфеты… А ты! Чёрт с тобой, скажу. Папка так назвал, мамка Александром хотела, но умерла. А папаша из-за этого спился, и пофиг ему на меня было! Я писал стихи и подписывался как Саша. Стал студентом, это переросло в Шурика, стал музыкантом – в Шуру в качестве издевательства и надо мной, и над певцом девяностых. Прижилось. Это всё, что тебе хотелось узнать?

– Извини, пожалуйста. Не умею я помогать юным Ромео, – больше не находя, что сказать, я взмахнула руками и поспешила в баню, откуда вышли наши двуногие красные раки и куда заходили девчонки.

– Правильно, иди ты в баню, – недовольно фыркнули за спиной.