Салфур: Тайны Запретного Леса

– Что станет по истечении пяти суток? – спросил юноша, не чураясь тех ягод, что протянул ему старец, и закладывая их сразу за обе щеки.

– Если ты будешь прилежно приходить ко мне, твои друзья будут накормлены свежими фруктами и напоены отборным густым, как кровь, ягодным вином. Через пять дней я отпущу вас на волю, – безропотно сказал старец, давая Брану пищу для размышлений.

Юноша был шокирован открытостью Морлея и тем, как легко ему и ребятам достанется желанная ими воля. Но что-то все же заботило его, заставляло сомневаться в истинности слов старика.

– По рукам, – старательно разжевывая сочную мякоть яблока, ответил Бран. – Вы ведь сдержите свое слово?

– Безусловно, – тихонько шепнул Морлей, кажется, вполне довольный собственной сделкой.

Поговорив с Браном о том, как дети оказались в Топи и где они были до этого момента, старик подозвал своего послушного стражника в просторный шатер и, отдав ему все необходимые распоряжения, поудобнее улегся в широком кресле. Перед ним прислуга поставила подносы с жирными кусками мяса, сочными краснобокими помидорами, горячей, запеченной на углях картошкой и прочими блюдами.

– Начинай сегодня же. Подогрей мое любопытство, мне не терпится погрузиться в красочный, чарующий мир лирических героев, а ждать с этим до завтра очень уж утомительно.

– Если начну сегодня же, то дней останется всего четыре? – откусывая кусочек вяленой говядины, заискивающе спросил Бран.

– А ты хитрец, юноша, но и я не лыком шит, – улыбнувшись, сказал Морлей. – Если ты хочешь сегодня оставить своих товарищей голодными после того, как сам набил бока, то я спорить, конечно, не стану, – он лукаво взглянул на Брана.

– Что ж, вы действительно не простак, – кивнув, заметил Бран, у которого после этих слов и кусок в горло не лез. – Ну, сегодня так сегодня. Только прошу вас, принесите им еды. Несколько дней, проведенных в пути, мы ничего не ели.

– Я уже отдал Сару приказ об этом. Ловко я, верно? – произнес старик, хватаясь от громкого утробного смеха за толстый, висящий над плотно стянутым кожаным ремешком живот.

– И не поспоришь… – полушепотом ответил Бран, понимая, что его попросту сейчас надули. – Тогда я тоже позволю себе немного попировать.

Удивляясь простоте и открытости диалога с хозяином Топи, Бран не мог до конца понять, какие слова старика стоит воспринимать всерьез, а какие нет. Да и вообще, следует ли ему бояться, когда здесь так уютно и на удивление спокойно.

«Конечно, стоит! Это же чудовище!» – поймал себя на вспыхнувшей как пылающий факел мысли юноша. Хоть Морлей и выглядел доброжелательным, все же он так легко, будто это вовсе незначительные вещи, говорил о казни его товарищей. Впечатление, которое старик производил, было весьма двойственным.

Бран, наевшись до отвала, откинулся на мягкие шелковые подушки с пришитыми к ним позолоченными кисточками и лишь сейчас стал задумываться, о чем именно следует рассказать Морлею. Ведь то, что в его народе считали сказкой, было яркой действительностью здесь, в лесу. И вряд ли повелителя Топи возможно удивить троллями, колдуньями и прочими абсолютно реальными в этом удивительно чудовищном мире персонажами.

Проглотив кусок жирной свинины и выпив еще один бокал красного вина, Бран решил пустить все на самотек и положиться на собственный захмелевший от алкоголя разум.

– Сказание о Майе, падшей душе, – начал мальчик и сразу же почувствовал, с какой частотой забилось сердце, но пути назад, к сожалению, уже не было. – Давным-давно в одной из самых крохотных деревень, что расположилась рядом с запретным лесом, жила маленькая чернобровая девчушка по имени Майя. У нее не было ни друзей, ни родных. Она ютилась в унылом сиротском доме, находящемся на окраине этой самой крохотной деревушки. Порой она так скучала от внутреннего одиночества, что садилась за березовый стол и исписывала все тетрадные листки, врученные ей нянечкой для уроков и учебы, волшебными стихами, рассказывающими о великих подвигах, любви, сокровищах и страсти. Это приносило ей некоторое облегчение, потому как выбраться из сиротского дома физически не представлялось возможным. Зато душа ее летала от страницы к странице, из одного сказочного мира в другой.

В один из серых вечеров, когда солнце закатилось за горизонт, Майя отправилась к няне, чтобы выудить новые листки для своей сказочной поэзии, которую она зачитывала себе на ночь шепотом при свете восковых свечей.

Няня Эби, как всегда и случалось, пригрозила Майе, что в следующий раз бумаги ей не видать как своих ушей, если она не станет бережней к ней относиться. Та в ответ лишь коротко кивнула, зная о том, что Эби так ее любит, что обязательно найдет для нее даже в самые сложные времена – а такие, уж поверьте мне, часто выпадают на долю сельских приютов – все, что она только не попросит. Девочка сияла от счастья, когда вприпрыжку направлялась к своей спальне, чтобы поскорее начать сочинять что-нибудь о новых мирах и укутываться в них, как в теплое одеяло, и поскорее скрыться от унылой и мрачной реальности.

Однажды, когда она вновь заглянула к Эби, та обратилась к Майе, сказав, что скоро ей придется покинуть приют и стать частью чьей-то настоящей семьи. Она попросила девочку быть учтивой и покладистой, потому что от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Но Майя и слушать подобного не желала. Хоть в сиротском доме ей и было весьма грустно, но Эби она любила как собственную мать и противилась тому, чтобы с ней расставаться.

Но, как оказалось, новые приемные родители уже ждали ее за дверью. Несмотря на все ее доводы, брыкания и крики, Эби под руки ввела девочку в светлую залу. Обычно в ней было совершенно пусто, потому как Ардстро, как я уже говорил, крохотная деревушка и брошенных, никому не нужных детей очень редко кто-то усыновляет, – сердечно добавил Бран, понимая, каково это быть сиротой. Затем немного откашлявшись и вновь пригубив вина, продолжил: – Но вернемся Майе. К ее удивлению, на встречу в приют явился лишь высокий светловолосый мужчина с большими усами и густой бородой. Он извинялся за свою жену и ее отсутствие, упомянув о том, что у них есть двое сыновей, и его супруга осталась с ними в их новом доме возле булочной Линчей. Мужчина долго болтал о том, что они приехали издалека и только недавно обустроили свою лачугу. Эби все это время нервно кивала, стараясь привлечь Майю к беседе, но девочка лишь пыхтела и ворчала, показывая мужчине все свое недовольство.

Длинную речь Брана прервало громкое сопение и похрапывание Морлея. Понимая, что хозяин Топи уже давно видит свои первые неясные сны, юноша стал медленно выходить из шатра, так тихо, как только было возможно. У входа в шатер встретил угрюмого Сара, того самого стража, что являлся лидером свиты огромных рептилий.

– Конунг спит? – грубо кинул он Брану.

На что юноша лишь слегка кивнул.

– Давно такого не было, чтоб он так быстро засыпал. Его, как это говорят люди, бессонница мучает.

– Со своей задачей я справился, – полушепотом ответил Бран, уже не обращая внимания на словесные недочеты в речи ящера. – Можете отвести меня к остальным?

Сар ничего не ответил, лишь грубо взял юношу под руку и повел его в темень болотного города, туда, где посреди густых ветвей кривых зеленых ив стояла крепкая деревянная клетка, подобная той, в которой держат диковинных зверей.

– Завтра с закатом снова к Конунгу. Ясно? – грозно произнес ящер, закрывая решетчатую дверцу и вешая на нее железный замок. – Не придешь – смерть!

Проигнорировав последние слова стражника, Бран обернулся к своим товарищам, мирно спящим на сырой холодной земле. И в эту же секунду то ли от усталости, то ли от действия густого красного вина юношу настигло непреодолимо сильное желание выспаться от души. Он улегся на глинистую почву близ Нисы и, закрыв тяжелые веки, поддался безмятежно-туманной дреме.

Глава 9

Золотисто-багряное погожее солнце стало освещать туманную Топь, а бугристые зеленые жабы заквакали в такт причудливым порывистым трелям черновато-бурых длинноногих куликов, важно ступающих по вязким болотным лужицам в поисках добычи. Бран проснулся раньше остальных и стал рассматривать окрестности вокруг деревянной клетки.

Топь, на удивление, была не такой ужасной, какой показалась юноше вчера. С покатых деревянных крыш странных на вид кривых домишек свесили свои махровые лапы жирные пласты оленьего мха, а на заболоченных зеленых от ила тропинках распустила свои темно-зеленые острые лепесточки с сочными алыми ягодами, похожими на крыжовник, болотная клюква. Казалось, что в этом месте время немного замедлило свой ход, давая возможность насладиться единственным моментом.

Взгляд юноши зацепился за прытко выскочившего из-за темной, отсыревшей хижины маленького шустрого лягушонка с желтыми, как осенняя листва, глазами и длинными малахитовыми, как лесная трава, всклокоченными волосами. На загадочном незнакомце красовалась легкая, грубо вырезанная льняная одежка, отдаленно напоминающая обыкновенную человеческую сорочку, и высокая соломенная шляпа, смастеренная довольно умело для существ с тонкими кожистыми перепонками на маленьких скользких лапках. Бран внимательно изучал взглядом диковинное создание, вспоминая, что у других жителей Топи, за исключением разве что стражи и самого Морлея, не водилось одежды как таковой. Так что этот элемент внешности что-то да значил, возможно, принадлежность лягушонка к окружению самого Конунга. Мелкими неуверенными прыжками он довольно быстро добрался до самого туманного заболоченного уголка, как раз до того самого места, где стоял Бран, вцепившись руками в дубовые прутья просторной клетки.

– Я от Конунга Морлея, – протараторил приземистый лягушонок, доставая из-под измятой одежки какие-то таинственные предметы. – Вы ведь сказитель Бран, верно, я полагаю?

Он говорил довольно-таки чисто для странного болотного существа, подобно тому, как говорил и сам правитель Топи, и это было так удивительно, что юноша слегка опешил.

– А что вы свои пустые глазенки вылупили на меня и молчите? Разве у вас, людишек, так полагается? – недовольно проворчал лягушонок, еще больше сузив свои и без того тонкие черные зрачки. – О да, я же забыл о приветствии. Я Каппа, и хоть мне совсем неприятно вести с вами разговор на этом противном языке, – он скривился так, будто разом проглотил целую дольку лимона вместе с кожурой и горькими толстыми семечками, – все же Морлей пожелал этого, а я отказывать не могу. Хотя, знаете ли, была бы моя воля… – без конца тараторил Каппа так, что Бран уже стал путаться в бесконечном потоке слов.

– Подождите-ка, я ничего не понимаю, – полушепотом сказал юноша, стараясь не разбудить кого-нибудь из своих друзей.

– О, да, неудивительно, совсем неудивительно. Поговаривают, что мозг у людей размером с бобовое зернышко. Что ж, полагаю, это действительно так, – с презрением взглянув на сконфузившегося парня, произнес лягушонок. – Я от Мор-ле-я, – по слогам повторил Каппа, продолжая шуршать в своем тонком одеянии в поисках чего-то неопределенного.

– Да это я понял, – хмыкнул Бран, про себя уже недолюбливая сварливого лягушонка. – Что ему от меня нужно? Сейчас рассвет, а он велел приходить к нему с закатом.

Порывшись еще пару секунд, Каппа наконец выудил из своей рубахи листок пожелтевшей бумаги и маленький кусочек уголька.

– Типичные людишки. Никогда не дают договорить до конца, постоянно перебивают. Блеют, как стадо безмозглых овец, – продолжил всплескивать своими скользкими, перепончатыми лапами Каппа. – Единственное, что есть в вас хорошего – воображение. Как начнете выдумывать всякое такое, от чего волосы дыбом встают. Так можно всю жизнь и просидеть, слушая ваши бессмысленные речи. Но Морлею это нравится, а я кто такой, чтобы его в этом упрекать? Всего лишь маленький помощник. Хотя, скажу я вам, мои предки были куда более влиятельными, чем я сейчас. Позор мне, позор на всю мою плешивую голову. Слава Конунгу, я хотя бы не родился отвратительным человечишкой. Боги уберегли.

Безостановочный бубнеж лягушонка стал слегка раздражать Брана, в мыслях он готов был собственными руками придушить эту болтливую бесовщину, жаль только, что юноша находился сейчас в неравном с Каппой положении.

– К закату ты должен нарисовать эту загадочную девушку из сказки. Как же ее звать-то? Совсем позабыл.

– Майя, – сухо ответил Бран, сжимая в руках бумагу и уголек.

– Точно-точно, Марья, – утвердительно кивнув, отозвался Каппа.

Сделав глубокий вдох и стараясь сохранить душевное равновесие, Бран вслух отметил недочет в словах собеседника.

– Не Марья, а Майя. Так будет правильней.

Лягушонок слегка насупился и, скрестив лапки на груди, ответил:

– Фу ты ну ты! Какая мне разница – Марья, Майя… Ты мне лучше не мели тут своим длинным языком, на это у тебя будет время в шатре. Сейчас твое дело рисовать. Морлей хочет увидеть Майю в натуральном виде. Как это сказать по-вашему? Ее портрет.

Бран решил, что не следует вновь поправлять Каппу, до добра это явно не доведет. Покрутив крохотный черный уголек в грязной от мокрой земли ладони, он тихонько сказал: