Салфур: Тайны Запретного Леса

– Знаешь, я всегда была уверена в том, что ты другой. Что, возможно, именно на твои плечи легла роль спасителя, который всегда и все знает. Всегда и во всем уверен, – сжимая кулаки, говорила девочка. – И в чем-то даже не ошибалась. Ты действительно другой. Но не спаситель, который должен был вытащить нас из передряги. Не герой, которым я тебя считала. Не тот, к кому я чувствовала нечто большее, чем просто дружеское отношение. Ты сумасшедший, обезумевший идиот, который, благодаря собственным, совершенно больным фантазиям, привел к смерти всех, кто был рядом. Всех, кто поддерживал тебя. Возможно, я до сих пор жива лишь потому, что ты чувствовал ко мне то же самое, что и я к тебе. Привязанность, тепло и…

– Любовь, – закончил за нее Бран дрожащими губами.

– Да, любовь. Но это ложь, Бран. Твой разум обманывал тебя, потому как такое чудовище, такое ужасное, бессердечное создание может любить лишь самого себя. Ты всегда был изгоем и вместо того, чтобы вырасти, стать лучшей версией самого себя, ты выбрал путь сумасшествия. Путь животного, которым сделал тебя этот проклятый лес! Я ненавижу тебя, Бран Каллаган! Ненавижу себя за то, что доверилась тебе и позволила тебе распоряжаться чужими жизнями! – выкрикнув последнюю фразу, Ниса ускорила шаг, оставляя Брана чуть позади себя.

Юноша даже не пытался догнать подругу. Его сердце замерло в груди, а к глазам подкатили горькие слезы. Неужели сатир действительно был всего лишь плодом его больной фантазии? Неужели именно его поспешные решения привели подростков к самому печальному финалу?

Оставшийся путь до хижины Тайзети Бран и Ниса прошли порознь, не заговаривая и не глядя в сторону друг друга. Стена между ним и подругой, та самая стена, которую Бран пытался разрушить все это время, выросла и стала практически непробиваемой. Чувства, вот так просто вырвавшиеся наружу, не давали ему покоя, а след, оставленный словами Нисы, до сих пор не мог раствориться в его сознании.

«Ненавидит. Она меня ненавидит, – думал юноша, в очередной раз коря себя за все, что натворил по указке Одвала. – Что ж, я и сам себя ненавижу».

Ниса, которая до этого ускоряя шаг шла впереди Брана, внезапно остановилась перед хижиной Тайзети, словно вкопанная. Девочка глотала ртом осенний воздух, не в силах что-либо сказать. И Бран, сорвавшись с места, быстрым шагом направился к подруге.

– Что стряслось? – посмотрев на Нису, спросил юноша.

Но та лишь безмолвно указала пальцем на небольшую площадь, что окружала ветхий домик странной женщины. Все было в крови. От земли и до кустарников, от маленьких звериных черепков, лежащих около входа в тесное помещение, до кровавых отпечатков ладоней на деревянных стенах.

– Черт, черт! Черт! – верещала Ниса, глядя на ужасающую, по-настоящему животную картину. – Там ногти! Слышишь меня, Бран! Там валяются чьи-то ободранные ногти!

Действительно, кроме крови, на поляне также валялись ногти, клочья темно-русых волос и небольшие фрагменты человеческого мяса. Когда Бран увидел это, на него нахлынул такой мощный поток энергии, что тело его тотчас задрожало, а губы стали нервно дергаться. Юноша опустил на землю связку с заячьими камнями и, взяв самый большой, самый крепкий валун, направился в лачугу Тайзети.

– Нет! Нет! Не смей! – кричала Ниса, стараясь схватить юношу за рукав.

Но тот шагал слишком быстро, слишком напористо. Зайдя в дом Тайзети, юноша задержал дыхание. Хижина источала такой мерзкий, удушающий смрад, что ни один человек не смог бы дышать в нем. Тут, как и снаружи, все было в крови, костях и прочих частях человеческого тела. Посреди всего этого хаоса, прямо на большой куче иссушенной травы, служившей старухе ложем, мирно спала старуха Тайзети, сжимая в своих длинных худощавых руках отрубленную голову Девина.

Стоя посреди залитой мраком хижины, Бран жадно хватал ртом воздух, дабы не сойти с ума и не рухнуть ничком прямо к ногам сумасшедшей старухи. Все его тело тряслось, но не от страха, а от дикой, неуемной жажды, от желания пролить жертвенную кровь Тайзети. Почувствовав, как мысли обуревает коктейль из самых ярких чувств, юноша громко крикнул, подобно подбитому животному, и, сорвавшись с места, быстрыми шагами направился в сторону, где, сомкнув свои раскосые глаза, мирно спала старая ведьма, так беспощадно лишившая жизни его дорогого друга.

Услышав оглушающий вопль юноши, Тайзети сразу же проснулась и, приподнявшись с места, выпустила голову Девина из рук. Женщина стала резво вертеться из стороны в сторону, стараясь отыскать источник странного шума, что заставил ее вскочить с належанного места, со сваленных в кучу трав и осенних листьев. Долго искать ей не пришлось: обезумевший от животной ярости юноша стоял прямо над ней, прожигая женщину взглядом насквозь. Его руки подрагивали, а глаза словно пылали в кромешной темноте. Осознав, что Тайзети наконец заметила его, Бран внезапно замахнулся заячьим камнем и со всей силы ударил по морщинистому лицу старухи, та протяжно взвизгнула и обессиленно упала на бок.

– Откуда, черт возьми, вы здесь появились?! Братья… Они должны были… должны были, – верещала Тайзети, катаясь из стороны в сторону и прижимая длинные костлявые ладони к ушибленному месту.

– Последнее слово! – по слогам произнес Бран, с ненавистью глядя на женщину, от нескрываемого страха забивающуюся в угол тесной хижины. – Твое последнее слово! – также отчетливо повторил он.

Та лишь жалобно взглянула на него, но так ничего и не ответила, словно не смогла найти подходящих слов в оправдание за свой бесчеловечный поступок.

– Как знаешь, – ненавистно бросил юноша.

Сжав в ладони тяжелый камень и вновь замахнувшись им на Тайзети, он уже был готов нанести очередной удар, но тут в хижину, едва дыша, вбежала раскрасневшаяся от страха Ниса. Увидев ужасающую взор картину, что предстала перед ней во всей полноте своей дикости, девочка поспешила остановить друга.

– Бран! Что ты делаешь?! Прошу, остановись! У этого должно быть какое-то объяснение! – громко воскликнула Ниса, дрожа всем телом.

Ее трясло и мутило от едкого зловония, которым так пропиталась конура безумной старухи, от вязких кровавых следов, что кривой дорожкой вели в эту хижину, от темноты, что заставляла щуриться, дабы различить что-либо. Ниса глубоко вдохнула, стараясь на некоторое время задержать дыхание и как следует осмотреться. К ее удивлению, все было, как и прежде: грязное тряпье валялось по углам крохотной, наполненной смрадом, хижины; старые сломанные вещицы, найденные неизвестно где и используемые не пойми для чего, лежали сложенные друг на друга в некоем подобии пирамиды; куклы из соломы, кривая тумбочка, сама безумная старуха, полностью гармонирующая с окружением и даже безусловно дополнявшая его. Все было, как и тогда, когда они попали сюда впервые. Но что-то явно выбивалось из единой структуры, из общей зловонной картины. Именно этого девочка всеми силами пыталась не замечать, дабы не потерять рассудка. Именно этого она боялась до дрожи в ослабевших коленках, до тошноты и головокружения: алые лужи вязкой жидкости, части человеческого тела и белые гладкие кости были раскиданы по всей лачуге, словно в дом старухи ворвался волк или медведь и, пока той не было рядом, растерзал кого-то в клочья. Понемногу к ней стало приходить осознание того, что именно здесь произошло несколькими часами ранее. Осознание того, что никакого хищника в хижине не было, а все это безумие – дело рук самой старой ведьмы. И мятая рубаха, и штаны, и волосы – все это принадлежало ни кому-то, а Девину. Ниса сощурила глаза и, прижав маленькие ладони к лицу, протяжно застонала.

– О нет… нет… нет! Не может быть! – глядя по сторонам, кричала девочка. – Я не верю!

– Я могу… Я могу все объяснить, – замахав руками перед лицом Брана, взмолилась Тайзети, которая все же нашла оправдание своему греховному деянию. – Я не знала, что вы вернетесь из Зервара. Думала, братья сделают из вас рабов, а мальчик был так болен и так… так сладко, так ароматно пах, что…

Не говоря ни единого слова, юноша вновь занес над головой ведьмы тяжелый заячий камень, изначальным предназначением которого было излечение Девина, что, конечно, являлось ложью, и с силой обрушил его на свою жертву. Бран бил старуху с такой яростью, что, казалось, вот-вот из его водянисто-серых глаз посыплются искры алого пламени. Раз за разом, удар за ударом. Алые брызги разлетались во все стороны, обагряя шею, руки и лицо юноши. Механичность движений спутывала мысли и одновременно давала некоторое успокоение разбушевавшимся эмоциям.

Несмотря на то, что старуха давно была мертва, Бран не останавливался, страшась того, что будет, когда он выпустит из рук этот холодный тяжелый камень и рухнет на деревянный пол, осознавая все произошедшее. Что останется от того наивного юноши, что не по своей воле оказался в этом проклятом месте? Возможно, его уже и не было. Вместо него телом Брана правило что-то чужое, свирепое и остервенелое.

«Я забрал ее жизнь так легко, словно… – подумал он, стараясь не упускать из виду окровавленного лица убитой им женщины, – словно дикое животное». Последнее пришло ему на ум из иных уст, совершенно посторонних ему. Осознав, что его разум играет с ним в некую странную игру, стараясь спутать его мысли, вывести юношу из себя, Бран вовсе перестал о чем-либо думать и продолжил наносить удары.

– Бран, прекрати! Прошу! – подойдя к юноше и легонько дотронувшись до его плеча, сквозь слезы прошептала Ниса. – Она мертва. Они все. Они все мертвы…

Но Бран словно не слышал ее. Напротив, он стал с еще большей силой бить камнем по безжизненному телу старухи, будто пытаясь превратить ее в труху, уничтожить даже останки.

– Пожалуйста… Не оставляй меня… Прекрати! – Ниса схватила юношу за рукав рубахи, стараясь привести его в чувство.

Но все было тщетно. Бран оставался непреклонен, холоден и жесток. Девочка чувствовала это всем своим нутром. Отчаявшись, она легла на деревянный пол возле него и так горько и звучно заплакала, что, казалось, ее крики и стоны, уносимые осенним ветром, разнеслись по всему запретному лесу, оповестив всех его жителей о невосполнимой утрате и жгучей боли, что прямо сейчас испытывала эта совершенно беспомощная ранимая душа.

– Достаточно! – неожиданно послышался громогласный рев за спиной Нисы, и она сразу же поспешила обернуться. Затаив дыхание, девочка с ужасом взглянула на рослого быкоподобного человека, так внезапно возникшего прямо перед ней, словно выросшего из самой земли. Его вытянутое лицо не выражало абсолютно никаких эмоций: ярко-желтые глаза потускнели, складки в уголках рта оставались неподвижными, лишь клубы пара, выходившие из его раздутых ноздрей, давали понять, что сатир в некоторой степени раздражен и распален случившимся. Одвал протянул свою ладонь к запрокинутой над телом мертвой старухи руке Брана, а затем, продолжая бесчувственно смотреть на мальчика, повелительно сказал:

– С тебя хватит, дитя. Тайзети больше не причинит вам никакого вреда, – он легким движением выхватил заячий камень из руки Брана и с некоторым разочарованием в голосе добавил: – Да и дело было вовсе не в ней…

– Одвал… Почему?! Почему ты здесь?! – глядя на растерзанную старуху, слегка подрагивающими губами спросил Бран.

– Потому что кто-то должен тебя спасти, – тяжело выдохнув, ответил сатир, и его глаза тотчас странно заблестели.

– Спасти, говоришь? – усмехнулся Бран и, обернувшись к нему, с горечью в голосе добавил: – А их? Всех их – Фица, Арин, Девина? Почему их никто не спас?

Ниса продолжала оторопело смотреть на неестественное, как ей казалось, совершенно чудовищное существо. Ей пришлось повидать много всего – двуликую Аву, болотных тварей, диких русалок и прочих дивных существ, но Одвал отчего-то вызывал в ее душе такой щемящий, детский страх, причины которого она никак не могла понять. Но главным было не это. Ее сердце замерло от осознания того, что Бран не врал ей. Тогда, на пути к хижине Тайзети он говорил ей чистую правду, а она, к сожалению, не поверила, подсознательно обвинив его во всем случившемся.

– Так это вы? – набравшись смелости, сквозь слезы сказала Ниса. – Вы виноваты в смерти Фица! Это вы заставили Брана вести нас в болотную Топь!

Одвал лишь усмехнулся и, с некоторой снисходительностью взглянув на девочку, неспешно ответил:

– Я лишь пытался вам помочь. В их уходе нет моей вины. Это вина кое-кого более могущественного. Того, по чьей прихоти вы оказались здесь, в Салфуре, – сатир приблизился к детям и, загадочно склонив над ними свою рогатую голову, спросил: – Могу я показать вам?

Бран ничего не ответил. Сейчас его мысли занимало другое: мысли о том, чего он больше никогда не сможет предотвратить, к чему никогда более не сможет вернуться, о тех, кого он потерял, о той, кого убил. Это был уже не тот Бран, у которого была надежда влиться в общество людей, стать одним из них. Теперь он был иным, запятнанным, бесчувственным, угнетенным и угнетающим. Не человеком и не животным.

Тем временем Ниса, стерев с лица дорожки мокрых слез, лишь коротко кивнула в ответ на предложение Одвала. Она была готова следовать куда угодно, лишь бы наконец выбраться из Салфура и, если будет возможно, вернуться домой, к своим родителям, которые, верно, уже давно похоронили ее, как и остальных детей, затерявшихся в чаще запретного леса.

– Вот и славно, – заключил Одвал и, развернувшись на месте, направился в неизвестном путникам направлении сквозь густую чащобу, колючие безлистные ветки и шаркающих по земле маленьких зверей.

Сатир был частью этого мира, а потому ему было доподлинно известно, как именно выйти из чащи, как найти затерявшуюся в кронах крохотную деревню. Сейчас Бран отчетливо понял это. Понял и то, что если бы Одвал хотел вывести их отсюда, то обязательно сделал бы это. Однако у сатира были совершенно другие планы, и Бран вынужден был безропотно следовать им.

Одвал вел себя так, словно в этой хижине не произошло ничего по-настоящему ужасного. Так, словно жизнь безвинного, вечно задорного парня, носившего имя Девин Линч, не угасла по вине обезумевшей старухи, бледнеющее тело которой лежало на темном от крови деревянном полу покинутой хижины.

Именно в этот момент в душу Брана закралась странная мысль – он усомнился в намерениях загадочного лесного духа. Затем взгляд юноши упал на острый длинный кинжал, оставленный Тайзети на небольшой перекошенной тумбочке.

Глава 34

Одвал повел детей кривой, совершенно нехоженой тропой. С каждым пройденным шагом пушистых кустарников и высоких вечнозеленых деревьев становилось все меньше, а звуки, издаваемые лесными обитателями, переплетаясь с шелестом осенней листвы и воем холодного осеннего ветра, превращались в далекий, едва различимый шум.

Ниса коротко вздрагивала, бросая взгляды на загадочное рослое существо, словно до сих пор не верила собственным глазам. Иногда девочка вскользь посматривала на Брана, замечая в нем некую перемену, будто рядом шел не знакомый ей робкий юноша, а совершенно другой, холодный и отстраненный человек, который производил на Нису не самое хорошее впечатление. С трудом переставляя уставшие ноги, она просто рыдала и тихонько стонала, оплакивая горе, что принес им этот проклятый всеми богами лес.

– Арин… Скажите, Арин… Она жива? – с надеждой взглянув на сатира, дрожащим от страха голосом спросила девочка.