Сведи меня в могилу

Схватилась за дверную ручку и тут же одёрнула руку.

«Обожглась!»

Покрутила ладонь перед лицом… Так левая же. Какой ожог? Какая, к бесовой матери, накалённая дверная ручка?!

«Тихо, – смягчилась Вини, – Малышка, не бойся. Чего выдумываешь?.. Просто сделай это. Ты же человек слова. Ты же лучше их всех».

Верная тактика – напоминание о худшем. Обратилась к воображению. В который раз представила себя в гробу. Как в старых книжках писали. Как она должна была умереть. Девочка из прошлого. Узница не своей эпохи. Прикинуть на лицо не решилась, но примерила гниение на туловище. Как оно тает, точно масло на сковороде. Как кишащая опарышами кожа слегка подрагивает… Фантазёрка крепко зажмурилась, хлопнула по вискам. Работает! Под землёй-то всяко хуже. А она… а она сейчас займётся тем, отчего людям хорошо.

Решительно распахнула дверь. Героизма хватило на два размашистых шага. Ноги будто завязли в загустевшем воздухе, ход замедлился. Ссутулилась, словно кто-то взгромоздился ей на плечи.

– Стой.

Он сзади. В кресле в углу. Произнёс это спокойно, негромко, и хоть был далеко, показалось, будто сказал ей на ухо.

Остановилась. До спасительного выхода ещё половина комнаты, только для неё он слился со стеной. Тишина обволакивала. В родном теле стало очень неуютно. В таком виде. Перед мужчиной. Вини боролась с желанием свернуться клубочком, как ёжик, и задохнуться в собственных объятиях. Со стороны казалось, будто она кукожится от чьих-то замахов.

– Слушай, я зарядку оставил. Оглянись, пожалуйста, она не здесь?

Девушка оторопела, скованность тут же отпустила её.

– Нет, – пресёк тот, когда та задумала обернуться. – Там, на столе, на тумбочке. Посмотри, а?

В одиночку играя в «Море волнуется раз», озадаченная Вини пробежалась глазами, готовясь углядеть что-то для себя плохое. Обжитой порядок, стандартные предметы обихода. Никакого проводка. Изучая окружение, задерживалась на элементах декора. Когда-то сама разрабатывала дизайн этой спальни. Теперь же видела её будто бы в первый раз. Синий свет, льющийся из окон, раздвигал стены, мистифицировал всё, до чего дотягивался. Первая минута после захода солнца – время, когда понурый здравый смысл уступает вере в собственную избранность. Когда искреннее желание отрастить крылья и выпорхнуть в ночь понимается и прощается.

Зачарованная земной магией, помнила, зачем она здесь. Теперь даже не вздрогнула от звука приближающихся шагов. Сумеречная комната накрылась беспроглядным мраком, тронувшим ресницы.

– Ах! – ноги Вини подкосились.

– Тише-тише.

Близость Богата парализовала. Широкая плотная лента скользила по переносице, векам, стягивалась узлом на затылке. Ловкость чужих рук стесняла. К месту девушку пригвоздила сила воли. Подобной самодеятельности от мужа она уж точно не предвидела.

«Вот именно – мужа, – напомнила себе. – Повязана. Обязалась… Тебе так легче?! Чтобы приказывали? Ещё о бандаже попроси, ей Богу».

Закончив с повязкой, Богат отстранился. Быстро осматривал, оценивал, искал поводы для девичьих комплексов. Бледные ниточки растяжек на внешней поверхности бёдер, грушевидный живот, еле выступающий над косточками таза, складка в подмышечной впадине – всё это делает из Вини самую обычную, нормальную женщину. Здоровое телосложение фигуры типа «песочные часы». Так долго она себя стесняться не могла. Только незрелые до поры до времени убеждены, будто любви достойны исключительно модели с обложки. А значит, он действительно имеет дело с больной на голову. Ответственность множится. Приступ жалости побудил одними подушечками пальцев коснуться её спины. Чтоб не качало.

Хотелось отдать должное. Подошла со знанием дела. Конечно, столько времени проторчать в ванной! Распущенные волосы лоснятся мягкими волнами, чистая кожа, что шёлк, французский маникюр переливается свежим лаком. Но дело в другом. Богат ожидал от стеснительной особы чего-то закрытого – корсет, бэби-долл, разумеется, исключительно чёрного или телесного цвета. Но Вини удивила. Упаковала себя, как подарочек. Полумрак тенил бордовый атлас нового белья, что казалось, это не бельё вовсе, а боди-арт, писанный кровью. Простота модели намекала на дороговизну. Однажды, присматривая своей четвёртой жене презент на их первую и последнюю годовщину, Богат засмотрелся в бутике на нечто подобное. Сейчас готов был поклясться, если (когда) оттянет резинку, на обратной стороне найдёт ярлычок с итальянским именем.

Её окружала одна сплошная тьма. Тяжеловесная, бессмертная, жестокая сука. «Так будет. Так будет. Ничего не будет», – усмиряла Вини свою детскую тревогу. Но за пределами слепого мира всё тот же мир живых, наполненный цветами и звуками. Страшнее всего, что он, по ощущениям, теперь напоминал её мёртвый мир. Там тоже пусто и глухо. Умом-то понимала – всё в порядке, а инстинкты проснулись, раздули угли паники. Спасло от приступа ужаса, и при этом испугало до смерти, мягкое прикосновение к спине. Богат («Это он. Он здесь.») повёл пальцы вниз, до поясницы. Убрал руку. Повторил жест.

– Неприятно?

– А… нет, – выдохнула она.

– Тогда куда подевалась твоя осанка? – в его тоне угадывалась насмешка.

Только после замечания Вини почувствовала, что горбится. Сложилась, точно мимоза стыдливая. Злая на себя, выпрямилась, намереваясь держаться так, сколько потребуется. На званых вечерах приходилось стоять не час и не два. Только там её не трогали.

Происходящее походило на странный ритуал. Будни сумасшедшего дома. Богат просто гладил её, как букет хрупких тюльпанов. Теребил кончики локонов. Клал руки на плечи. Вёл до локтей. До запястий. Брал кисти, даже железную, и держал по минуте. Прикладывал ладони к её лопаткам и так грел. Был крайне терпелив. Ждал, когда Вини привыкнет. Только переставала мало-мальски жаться, переходил на следующий участок кожи.

До талии шёл минут двадцать. На ней жёнушка совсем разнервничалась. Содрогалась, как отбойный молоток. Но была в этом трепете самая толика удовольствия. Даже не мазахистического, а истинно женского. Ведь будь ты закоренелой мужененавистницей, жертвой помутнения рассудка, приверженкой гомосексуальных отношений, Богат Громыка давно знает секрет твоих волнений. Девичье сердце ответит проявлению заботы, восхищению. И сейчас мужу за радость было различать в терзаниях своей жены что-то от приятного.

Вини пленил капкан объятий. Охнула, едва удержавшись, чтобы не вырваться. Потому что, наконец, узнала, во что Богат одет. В боксеры… и всё.

«Вот это да! А ты ждала фрак?»

Захотелось сбежать. Из этой комнаты, от взрослой жизни. Но… стало так тепло. Темнота ожила, пожалела. А порой так хочется, чтобы кто-то пожалел! С самой собой печаль не скоро, но приедается.

Он просто обнимал её – медленно увядающий цветок, крепнущий в его руках. Она чувствовала подбородок на своём плече. Дыхание его скользило по уху и шее. Вопреки ожиданиям, не щекотно. Горько. От слов, что говорил. Через силу. Так искренно, как плачет душа.

– Чего ты боишься?

У Вини закололо в носу. Зачем он это завёл? Ведь не ответит, даже если бы хотела.

– Я же здесь, с тобой. Я, а не кто-то другой. После всего, что было, почему шарахаешься от меня? Почему за этот год я не смог стать тебе хотя бы другом?

Его голос звенел от вибраций. Крепче прижал к себе, только голову отвернуть не успел. Тёплая слеза капнула ей на кожу. Виновница сантиментов прикрыла завязанные глаза кулаками. Задавила. Мыслей не было. Их спугнул шёпот. Точно ангел-хранитель молился за неё:

– Вини, не умирай. Там ничего нет.

Смешно. Договорились, что сегодня она слушается. Хоть выпад и неожиданный, то не юридическая лазейка. Какой-то отчаянный порыв.

«Прости, – она посылала ему ментальные, пустые извинения. – Прости. Ты не скажешь «спасибо», но потом поймёшь».

– Я не хочу… Не от моей руки. Не смогу. Клянусь, не смогу!

Его признание пронзало невидимой иглой, сшивало их нитью. И если бы Господь карал огнём и молнией за ложь, Богат бы остался стоять на месте невредим… Раньше рассчитывал – только б оставила ему побольше. Теперь втайне от самого себя просил Всевышнего:

«Ты забираешь ангелов к себе. Моего не забирай. Пока не потеряемся. Пока не забуду. Смилуйся надо мной, подожди».

Мрак закружил Вини. В вихре поймал её губы своими. Жгучий, настойчивый поцелуй сломал последний столп выдержки. Со злым «Нет!» девушка отпихнула мужчину. Чернота никуда не ушла, но человеческий облик потеряла, снова став ничем.

Осязание обострилось из-за слепоты, а вестибулярный аппарат, напротив, зашалил. Отбегая назад по кривой, Вини не свалилась с ног только потому, что врезалась в стену. Потерянная в пространстве, в лабиринте незакрытых гештальтов, недотрога обернулась сгорбленной старухой. Выбросила руки вперёд:

– Нет! Нет-нет-нет-нет-нет!

Секунды абсолютной тишины как бы доказывали абсурдность припадка, вгоняя в помешательство. Ткань повязки намокла от влажных ресниц.

– Ты не любишь меня. Это неправильно… Так нельзя. Меня нельзя. Меня нельзя!

– Что нельзя? – спросила темнота, и твёрдость голоса, ровный тон в сравнении с истеричными воплями вернули полоумную в реальность.

– Меня никто, – жалобилась та. – Не бывает. Не со мной…

– Это не тебе решать.

Сказал – как отрезал. Без намёка на ярость, но прозвучало грубо. Очевидно – возражений не потерпит. И в своём зависимом положении Вини сникла. Растерялась.