Сведи меня в могилу

– Это не тебе решать, – он медленно вышагивал к ней. – Кто дал тебе право решать за меня? Много на себя берёшь, не находишь?

Живая статуя не нашла, что ответить. Да и если б нашла – озвучить не решилась. В пустой голове двумя светлячками перемигивались сомнения.

– Я всегда делаю, что хочу. Люблю – кого хочу. Сплю – с кем хочу. И не тебе, и никому, не выбирать за меня. Поняла?

Молчание.

– Поняла?

Богат нагнулся к ней. Вини почувствовала, что её сейчас ударят. Но он только бережно коснулся запястья, помог выпрямиться. И она стыдливо закивала.

– Больше такого не повторится? – смягчился супруг.

Вини замотала головой.

– Да, я не ошибся.

Целовал сухо, многократно. С детской осторожностью, с взрослым подтекстом. Как физический маятник достигал предела и тут же отдалялся. Снова приближался, снова отстранялся. Какой будет следующая цель? Лоб? Губы? Щека? Вини не могла ни увидеть, ни угадать. Это упражнение на разминку неожиданно захватило всё её внимание. Завлекло лёгкостью.

У всех случаются промахи. Пусть Богат мнит себя вторым после Казановы, девушка удивлялась, как до сих пор не плюнул на всё это дело. Поражённая его упорством, не переставала тяготиться. Не переставала благодарить – не словом, так делом. И бездействие – действо, ценность коего растёт от случая к случаю. Вот Вини даже не пискнула, когда темнота подхватила её. Ноги, потеряв опору, поджались. Вини рефлекторно свернулась в рогалик.

Богат проронил смешок. Такой милой, такой маленькой она казалась в его руках. Как жестокий ребёнок с пойманным зверьком, он с интересом наблюдал, как она справится с новым своим положением. Площадь прикосновения обнажённых частей тела ещё никогда не была такой большой, и муж знает, что для Вини это рубеж. Преодолела его быстро (добрый знак). Прижалась виском к мужской груди. Нашла себе занятие – послушать сердце.

«С кем ещё была столь близка?» – кичился бессмертный.

Уложил на кровать. Вини напряглась. С усилием выпрямила спину, чтобы ему было удобно на ней. Но только его колени подпёрли её бок. Обманутая страхами, слепая, нечаянно крякнула, когда горячие руки сжали трапециевидную мышцу. Отпустили и снова сжали. Заметив, как лоб пациентки вдавился в матрац, Богат прокомментировал:

– Твоими плечами орехи колоть.

Прикусила язык, чтоб не замычать. Боль в шейно-воротниковой зоне, истосковавшейся по блокадам, лечила. Всполохи электричества от очередного нажима напоминали, насколько человеческое тело всё же уязвимо. Вини могло бы стать неприятно от касаний, которых, по её убеждению, Богат не хотел. Но нега быстро вытянула все соки. Под конец жизни Винивиан Степанчик нашла истинное предназначение своё в качестве пластилина в руках скульптора-самоучки. Не отреагировала, когда её оседлали. Мельком отметила потерю натяжения ремешка бюстгальтера. Истома вменяла происходящему прозаичность. Отвлекала от самоуничижения.

Наминая спину супруги, он никак не мог избавиться от параллелей с совращением несовершеннолетних. Обычный массаж через минуту-другую перестал восприниматься безобидным занятием. И это не вина Богата. Методичность, вынужденная медлительность, некая дубоватость действа раздражала и… томила. Супротив логике, либидо откликнулось на жалкие попытки партнёрши идти против природы. Как киноман, по бесплатному приглашению очутившийся в театре, в какой-то момент проникается к происходящему на сцене и начинает аплодировать со всеми. Карикатурное целомудрие девушки в каждом вдохе, в каждом шевелении пальчика по свежей простыни ворошило в его душе нечто древнее. Даже запретное, особенно для той роли, которую он сейчас играл.

В нетерпении вцепился ей в плечи.

– Вини? – вырвалось у него. Компрометирующее. Жалобное.

И та отозвалась звуком голоса, невнятным, но определённо означающим согласие. Отказ сложнее слова «нет» мозг сейчас не мог воспринимать. Ведомый внутренним животным, придержав Вини за горло одной рукой, второй Богат смахнул волосы с её шеи и провёл по коже языком. На вкус … март. Холодная талая вода. Пережив его причуду в недвижности, та подписала себе приговор, схватив за бедро.

Не в силах больше сдерживаться, перевернул её. Его поцелуи и хватания не походили на истинную страсть. Скорее, напоминали пародию на акт любви, как представляют дети. Но жар, похоть, не находящая выхода, были самыми настоящими. Вини глотала звуки. Богат не раздевал, ограничивался открытыми участками. Пусть дал обещание, сейчас запрет доводил его до исступления.

«Как с тобой сложно!» – ругался про себя.

Она, бедняжка, не знала, куда деться. Сердце ухало. Табу, верные спутники её жизни, теперь явились в материальный мир бестелесными призраками. Склочными, докучливыми, но немощными. В эту минуту её единственным покровителем стало пугающее предвкушение.

А потом произошло нечто необъяснимое. Дикое, уму не постижимое. Вини без предупреждения взяла всё в свои руки. Не ожидавший такого поворота, Богат вылетел из реальности. Задохнулся. Откинулся назад. От одного её прикосновения натянулась каждая струнка тела. Спина выгнулась. Суставы позвоночника сплюснуло бы болью, если б вовремя не опёрся на локти.

Так власть вольной птичкой упорхнула от него. Променяла надёжное плечо на изящный женский изгиб. Стоп-краны ещё не сорваны, но они с каждой секундой будто стягивались проволокой. Здравый смысл не покинул его – молча лицезрел всё это как бы со стороны. Поглупевший Богат не заметил потери. Где? Что?.. Капилляры надувались холодом. За маской Герды пряталась Снежная королева. Кай обманут, беспомощен. Не забывая, кто он и зачем здесь, пленник женских рук оставил реальность гореть синим пламенем и всецело отдался сладкому оцепенению. Таял кристалликом взрывной карамели.

Не первый раз посчастливилось испытывать нечто подобное. До края Вселенной однажды подбросила сибирская принцесса из ночного клуба в тандеме с голубой таблеткой. Если бы голова тогда по правде взорвалась, смерть обернулась бы избавлением. Потому что после такого жизнь должна лишиться всякого смысла, казалось бы. А нет! Мир большой и интересный, богатый на сюрпризы. Кто бы подсказал, что ключ от потерянного рая спрятан у старой девы, погрязшей в депрессии.

Психологический портрет Вини – самый сильный катализатор. Недосягаемая, за столько лет никем не тронутая, всё же повелась. Даже сейчас, в процессе, по-прежнему руководствовалась крайне путаными, противоречивыми идеями. Понапрасну мирила ангела с демоном. Коктейль её задушенных чувств, подавляемых инстинктов и болезней души, узнаваемых в каждом содрогании, доводил до экстаза. Был готов разделить безумие на двоих, потерять себя, лишь бы не… лишь бы не…

Очевидно, подготовилась. Посмотрела кино. Ей не хватало умения. Но это её ласковое рачение, эта самобытная деликатность…

«Пожалуйста… – надрывалась его истерзанная наслаждением душа. – Пожалуйста!»

Неопытная, бесталанная, она вила из Богата нити, не догадываясь об этом. Распускала всего и сплетала, распускала и сплетала. Мог бы переродиться. Мог бы на мгновение вознестись над земным бременем и вечным временем. Однако окончательно самообладания не утратил.

«Вини, я обещал тебе. Я обещал».

Ах, если бы тело слушалось! Успешно подавив её лишнюю инициативность, в своём положении не стерпел. Не справился. Взвыл сквозь зубы. Скрючило всего. Внутри поселилось так много всего, что они, духи прошлого и настоящего, казалось, разорвут тонкую кожу. И ладно. Секунды растянулись. Он растворялся и проваливался в себя. Мир – бесцветный трафарет, потерялся в его зрачках. А когда собрался по частям обратно, рай обратился в ад. Как писаный красавец, выворачиваясь наизнанку в фильме ужасов, становится чудовищем, так и блаженство сейчас обернулось букетом наисквернейших чувств. Рефлекторное отторжение к даме после кульминации – немного. Стыд – в том числе. Однако это вторичное.

Вини сидела перед ним на коленях, держала правую руку, как куриную лапку. Глаза по-прежнему завязаны, зато сведённые бровки, опущенные уголки приоткрытого рта однозначно трактовали реакцию. Не видела, но знала, что произошло, и реальность шокировала её. Кажется, предложи в моменте отрубить вторую кисть – протянула бы, не раздумывая. Лишь бы избавиться. Будто до настоящего момента не была уверена, как оно работает. Но разве это возможно?

Богат сперва подхватил испуг. Затем пришло смирение с участью проигравшего. А потом в душе его не осталось ничего, кроме чёрной обиды. Кроме концентрированной ненависти. Да, несмотря на все усилия, оступился. Но коли так вышло, раз ненароком открылся ей, пал, повиновался… как Вини ответила? Как поддержала, чем отплатила? Брезгливостью. Плохо скрытой, такой очевидной!

Униженный, достал из прикроватной тумбочки пачку влажных салфеток. Вытянул одну и, больно сжав жене запястье, небрежно утёр ей ладонь. Слепая, она оробела под натиском грубости.

«Не теснит овечья шкура волчьей сущности – так носи дальше».

Приноровившейся к темноте топот босых ног показался набатом, а хлопок двери – взрывом. Воздух, согретый дыханием двоих, застуденел до консистенции киселя. Пока Богат уходил по-английски, сознание готовилось к нырянию в чёрную дыру, к водружению всей тяжести пустоты на плечи. А в итоге ничего не изменилось. Ребёнок в утробе лучше чувствует окружающий мир, чем Вини сейчас. Её поймёт только… только утопленница.

Точность сравнения испугала – иголочкой ткнула в живот и, подхваченная ветром в голове, улетела в небытие. Слепо и бездумно, как крот, девушка опасливо положила липкую руку на простынь. Сжала-разжала. В следующую минуту, согнув локти, вздыбилась. Ещё через какое-то время поломанной змеёй сползла на пол.

По движениям и каменному лицу её можно было бы предположить, что кое-кто ку-ку. И это стало бы чудесным оправданием. Правом на чёрствость. В каком-то смысле крыша уехала очень давно. Но не та, которая есть ум. Та, что дарует защиту, целостность «дома». Хозяйка который год стоит посреди некогда уютной комнаты и мокнет под проливным дождём. Смотрит, как темнеет тряпичный диван. Как плачут шкафы, хныкают кустистые фиалки. Как розетки плюются искрами в лужи на ковре. Но когда сама промокла до нитки, неудобство сырости умаляется. Принимается как данность.

Вини медлила. Корячилась в позе эмбриона на холодном полу. Прижалась к нему лбом. Потом лопаткой приложила язык, быстро убрала. Приступообразно оскалилась, но улыбка не продержалась и секунды.

– Вот мне… половая жизнь.

Снова попыталась придать своему лицу выражение злого торжества, и опять неудача. Она силилась вывести себя на эмоции. Пристыдить, выдавить слезу, истерический смешок. Застонать, закричать. Что-нибудь. Хотя бы притвориться. Ну для себя-то можно? Ведь момент значимый, немыслимый в своей многогранности, драматичный и тупой. И… ничего. Колодец души исчерпан. Только ковшом царапать по дну. Даже интим, хоть, безусловно, воодушевил, не подействовал должным образом. Сколько ещё нужно звоночков, чтобы утвердиться в своём решении?

Она могла бы так пролежать всю ночь. Водить руками и ногами, играя со своим немым бесованием, смакуя своё пустосердие, и так и не снять повязку с глаз. Не позвать Богата, чтобы разрешил. Такая нелепая формальность завершённой ролевой игры. Вини хотела наказать себя, довести абсурдность до совершенства. Потому что мёртвые не видят. Их обитель – темнота.

«Так научусь принимать, быть благодарной».

Мужчина, который сделал вид, что хлопнул дверью, а потом полчаса наблюдал за женой, молча подошёл к ней и подхватил на руки. Как организатор научного эксперимента, сделал выводы. Утешительные. Тридцати минут ему хватило для прощения. Особо поспособствовал момент, когда лизнула место, где он ступал. Из дурости. И в этом что-то было.

– Говорил – не сиди на полу. Холодно.

Выражение лица супруги не переменилось. Только, показалось, вроде бы потеплело. Или так лунный свет упал? Богат вернул её на кровать. Будто ведомые неким пророчеством, предчувствовали будущее. Приняли. Даже Вини.

– Хочешь видеть?

– Нет.

Тот отнёсся уважительно: