Сведи меня в могилу

Повод для свидания – фотография в живописном месте. Всё для дорогих подписчиков.

«Зря. Он только разозлится», – в последний раз перевесила чаша весов.

– Зря, – озвучила её мысли Адали. Сиплость голоса всё-таки привлекло внимание невестки. Она плакала: – Зря. Ничего не изменится. Ничего не изменится!

Вини инстинктивно потянула руку, но ладонь так и не коснулась плеча горюющей матери. Выглядело неискренне. Именно что выглядело.

– Всё наладится. Он… хороший, – наконец призналась она самой себе, когда за стволами и решетом кустов мелькнул тёмный силуэт.

Порыв провалиться сквозь землю, убежать, зарыться в сугроб побудило осознание себя как второго самого глупого человека на земле после того, кто просунул руку в медвежью клетку. В желудке похолодело, пальцы согнулись в лапы коршуна. Свекровь отдалялась. Зашагала по траектории полукруга. Кривыми следами рисовала дугу на протоптанном снегу. Белокурая бестия зачарованно наблюдала движение за деревьями. Глаза широко распахнутые, рот, обведённый мокрым блеском, приоткрыт. Подобное выражение лица присуще либо любящим, либо полоумным.

– Боже, – прошептала имя Его всуе Адали. – Наконец-то. Боже.

Вини боялась посмотреть на Богата. Боялась увидеть, как выражение его лица меняется с привычного благодушия на потрясение и лютую ярость. Поэтому всё внимание своё обращала на спутницу. И зацепилась. Что-то не понравилось ей в свекрови. Сухие глаза. Сухие… Как так? Адали ускоряла шаг. Вини, словно тигр на охоте, без единственной мысли в голове, закралась за ней.

Супруга угадала – Богат излучал довольство погожим деньком, когда направлялся к отмеченному на карте месту в Венсенском лесу. Сказала, там чудный вид. В самом деле, под боком – блюдце замёрзшего озера. На другом берегу белая каменная беседка. Но не фотографироваться его Вини позвала сюда. Нет-нет-нет. Вчера была как на иголках. Суетливее и молчаливее обычного. Даже чай пролила. Дважды. Неужели разобралась в себе (с его посильной помощью)? Надежда вселяла восторг. В холе отеля, в вагоне метро, под сенями дубов, раз за разом возвращаясь к этой мысли, он сдерживался, чтобы не вскинуть руки, не явить победный клич. Но, как на качели, скатывался в крайность другую. Несмотря на то, что одна половина талдычила: «Ага, она признается», вторая повторяла эхом, только без сарказма. Богат усердно прислушивался исключительно к хорошему предчувствию.

Выплыв из кустов на безлюдный бережок, оптимист с ходу принялся строить глазки жёнушке, ещё не видя её. Сто пудов сидит сейчас на краешке скамейки, поджав коленки, и в тысячный раз репетирует свою полную эмоций и сногсшибательных открытий речь. Декорацию сцены слагали сухие тучи, кромка леса и да, та самая далёкая беседка, косящая под творение античное. Но дух захватило и остановило время не примечательный вид, а главный антагонист этой трагедии. Шок не поразил его. В одно мгновение он стал его естеством, его чревом и сутью.

Аки зритель первого ряда, будто в замедленной съёмке, Богат сейчас сумел бы посчитать число взмахов крыла колибри, если потребуется. А ему достался грациозный танец… родной матушки! Рука её плавно (только для него, ибо в реальности минула доля секунды) нырнула за пазуху и рывком дёрнула оттуда… пистолет? Ах, если бы. Баят-г4 – даже в тени небес горящая бронзовыми боками так называемая «гражданская» модель смертоносного пневматического оружия. Так вот почему конец жизни сравнивают с туннелем «туда». Сказки, что свет. Чёрный провал. Одно сплошное ничего. Всё. На него в упор смотрело дуло, и хоть до матери ещё метров семь, казалось, что Богат лицо насадил на её ствол. А по обе стороны от точки – унаследованные им притягательные глаза самого родного человека, в коих клокотал ад. Сын не заметил, как застыл. Идеальная мишень.

Запущенный отточенным движением изящного пальчика на спусковом крючке дротик с хлопком вырвался на волю. Игла проткнула материю. Яд прыснул в плоть, но тут же отхлынул в ампуле, не найдя выхода. Путь ему отрезала калёная сталь. Железная рука в перчатке приняла огонь на себя – обхватила ствол, начинённый единственным патроном.

Тело сделало всё само. А думалось, геройство – явление осознанное. Слава Богу, Вини шла с левой стороны, иначе бы хватила отравы. Но живая рука не осталась безучастным придатком. Примечательно, что сразу после грохота сработавшего оружия, убийца цапнула невестку, и только потом сигнал дошёл до мозга. Адали полагала пальнуть в сына и удержать свидетельницу, чтобы та не побежала вырывать ампулу. В первую очередь у застреленного отсыхают руки, и помочь сам себе уже не может, а через десять секунд – он труп. Осечка невозможна. Невозможна. И…

«У неё что, протез?!»

Искусственная рука отшвырнула самострел, но вторая так и осталась в оковах захвата. Вини потеряла равновесие – Адали двинула ей в нос. Мужчина с невиданной доселе ловкостью присел, нырнул в кусты, кубарем докатился до ближайшего дерева. Спрятался, прижавшись к стволу, зачем-то прикрыл голову руками. Лучшее, что может предпринять зайчонок, заприметив охотника в опасной близости – спрятаться. Вылетевший из пущенного в свободный полёт Баята-г4 дротик с нежным шорохом вошёл в снег, совсем рядом. Богат запищал, сжался в калачик. Дрожал осиновым листом. Кому аксиома бесстрашие и мужественность, тактично (или токсично) промолчали бы сейчас. Столь страшно и жалко это было. Дико.

Падая навзничь, дезориентированная болью, Вини хватанула нападавшую освободившейся механической рукой. Не произнося ни звука и даже не думая, телодвижениями автоматически активировала программу «Скалолаз». Одна из пакета функций усовершенствованной конечности, подразумевающее закрепление на каком-нибудь неплоском объекте. Работает по принципу оттяжки, чтобы любитель гор без страховки в случае срыва зацепился за камень и повис на руке. Пальцы разожмутся, когда захочешь, но никогда случайно. Хоть сто лет виси.

В фильмах это захватывающе. Дерущиеся в «slow motion[23 - Замедленная съёмка (англ.)]» поражают силой, хитрят и балансируют. Кровь и зубы разлетаются маленькими фейерверками. Соперники порой даже поговорить успевают. Томно вздыхая, стирая липкие потоки с лица, культурно выясняют за жизнь. В эту самую секунду Вини мысленно послала всю киноиндустрию далеко и надолго. Адали, вопреки своей природной женственности, оказалась сильнее человека с титановым скелетом. А то ж! Она-то готовилась. Выучилась стрельбе и контактному бою. А что Вини? Вини перед выходом погладила брюки. Стрелочку отутюжила.

Милая блондинка, с которой они буквально пару-тройку дней назад делили общий стол и откровенничали, оседлав невестку, мутузила её нещадно. Детский страх бренчал тревожным колокольчиком:

«Моя рука. Я размозжу ей голову. Не сдержусь. Не могу. Не могу!»

Вини кое-как защищалась от града ударов. «Скалолаз» по-прежнему удерживал запястье матери Богата, вот только она – лядский амбидекстер! Несчастная захлёбывалась жидкостями из сломанного носа. Выбитый клык и осколки зубов бултыхались в полости рта, впивались в дёсны. Не знающая пощады свекровь прыгала на ней, не оставляя попыток встать. В повороте ногой целилась в лицо, но атака приходилась на предплечье, начинённое титаном.

«Господи, пожалуйста! Помоги мне!» – молилась Вини, однако Он, похоже, оставил её на растерзание адскому церберу.

Адали, ослеплённая яростью и дьявольской одержимостью, забыла о сыне («Он сбежал! Он сбежал!») и теперь отрывалась на его подружке. Обе охали, попискивали. И вдруг Вини столь душераздирающе заорала, что, кажется, это вопил её внутренний демон.

Рёв разбудил Богата. Позвал выглянуть из укрытия. Его спасительница выгибалась как одержимая, не переставая возвещать мир о своей боли. Вывернутую под неестественным углом кисть её дёргала Адали. Ахиллесова пята человека с металлическими костями – суставы. Она хочет оторвать ей руку. Она не оторвёт. Она сошла с ума. Сын тоже на пути к этому.

Богата пригвоздил к земле ступор. Неконтролируемый первородный ужас. В звуках пытки потонул истеричный шёпот:

– Police? Meurtre… Bois de Vincennes… Dеp?chez-vous[24 - «Полиция? Убийца… Венсенский лес… Поторопитесь» (фр.)], умоляю!

Даже когда на той стороне сбросили, звонящий не смог оторвать телефон от щеки. Прижался, как к щиту. Неужели правда? Неужели у него хоть немного прояснилось в башке, и он, наконец, догадался вызвать помощь?

Отдел, куда поступил сигнал, находился в трёх километрах от места происшествия (если по прямой). Бобику придётся колесить по этим лесным тропкам минут пять. Мсье даже не будут особо спешить во избежание возникновения опасной дорожной ситуации, и вот почему. Полминуты спустя, которая Богату показалась вечностью, из верхушек деревьев выскочило нечто крестообразное, с обхватом метра в два, угольно-чёрное на фоне серого неба, жужжащее не громче шмеля. Летающая махина плюнула верёвкой. Пойманную за шею, как строптивую лошадь, Адали поволокло и кинуло в сугроб. Всё это произошло так быстро, что воображение подкинуло версию инопланетной атаки. Это был полицейский дрон.

Заарканенная бросалась и рычала, точно собака на цепи, тщетно пытаясь разорвать оковы. Парящий крест, вопреки иллюзии лёгкости, держал крепко. Опасность локализовалась. Богат не спешил покидать своего укрытия.

– Па’ень! Па’ень! Успокойся.

Присев от неожиданности, он вскинул голову к дрону, из которого лилась русская речь. Диспетчер, управляющий игрушкой из своего кабинета далеко отсюда и глядящий через око камеры в сердцевине перекрестья, по акценту и вырвавшейся мольбе узнал иностранца и снизошёл до использования его родного языка.

– Всё под конт’олем. Наши в пути.

Над парком чёрными воронами кружили рыдания и проклятия Адали. Приросший к дереву Богат выслушивал. Жена его так и лежала в позе эмбриона на окроплённом кровью снегу, и просачивающиеся через сбитое дыхание стоны боли растворялись в арии ненависти матери к своему сыну.

В тридцатом веке уголовные дела разрешаются стократ быстрее и приятнее, чем в каком-нибудь дремучем двадцатом. Всякое крупное отделение полиции располагает комнаткой с блестящей бандурой, напоминающей созданный нездоровым на голову художником торговый прилавок, с двумя стульями друг напротив друга. Пусть не ослепляет блеск чудо-агрегата под люминесцентными лампами. Разве что сияние его величия. Ибо это по-прежнему высоко ценимое изобретение человечества – ЧИ, если на русском. Читатель Истины. Детектор лжи – детская игрушка по сравнению с ним. Никаких тебе огрехов из-за скакнувшего от стресса пульса. Один допрос – и вуаля! Протокол – в суде, преступник – в тюрьме. Но подобный расклад получается лишь в том случае, если виновный затаился среди подозреваемых. А ежели на скамье одни слепые, глухие свидетели с паталогической амнезией… что ж, придётся пораскинуть мозгами, растормошить зачатки дедуктивного мышления. После чашечки кофе.

Дело в шляпе. Высоко сидящий и далеко глядящий полицейский всё видел в фокусе камеры дрона. Однако в отделение привезли всех троих. Мало ли. На вид – мальчишка, чьего лица ещё не касалось лезвие бритвы, а по факту – двухсотлетний, как это часто бывает, заступник слабых, первым к себе вызвал того, кто вызвал их. В баре с миловидными парижанками Богат не испытывал трудностей с иностранным. Теперь не мог вспомнить каждое третье слово, а каждое второе выговаривал с ошибками. Полицейский пошёл на встречу, хотя русский ему давался тоже не то чтобы легко. Проходи Громыка детектор лжи – на экране только бы и плясали алые ломаные. Пойди что разбери. А так мсье в погонах получил объективную картину «за минуту до» с бонусом в виде подробностей чужой личной жизни. Хотя нельзя утверждать, что он того хотел.

Вини отказалась от сопровождения в ближайшее медучреждение. Взбешённая, как дикая кошка, не желала затягивать с дачей показаний. Затянула только вывихнутое запястье шарфом туго-туго. Боль лишь усилилась, но инстинктивно хотелось укрыть, защитить обезображенную руку. Когда снежок, приложенный к разбитому носу, растаял, потерпевшую позвали в допросную второй. Терпя головокружение, жжение и ломоту в теле, она выдавала исключительно сухие факты, тайно нуждаясь в излиянии всего, что отхватила. В проявлении слабости. Потому что сил не осталось. Хотя интервьюер бы поспорил с этим. Показатели ЧИ сдавали пострадавшую с потрохами. Высвечивалось на мониторе сочными эпитетами. А Винивиан умалчивает. Только слюну кровавую сглатывает. Здесь болото, копать – время терять, так что полицейский не стал ворошить этот улей.

Адали допрашивали до самой ночи. Она была в надёжных руках, так что Богат уехал ещё до того, как Вини уехала в больницу. Муж и жена, не видя друг друга, разошлись в разные стороны.

Весь следующий день пациентку латали. Под вечер курьер передал копию заключения по делу. От чтения подскочило давление, и Вини решилась потревожить медсестру – хранительницу целебных снадобий. Больная пыталась отвлечься прогулкой по коридору, залипанием в окно, переминанием с ноги на ногу в очереди в душ. Но рука сама ныряла в карман за бумажкой, уже порядком мятой.

Это Адали заказала сыну киллера. Правда – потеряла след, много лет назад. А потом Богат объявился в сети. Внутренние алгоритмы сами подыскивают для пользователя дальних родственников, старых друзей. Так мама и вышла на страничку новой ячейки общества. С фотографий смотрели знакомые, лучезарные глаза. Адали обратилась к наёмным убийцам. Они не детективы, и искать жертву по всей Москве не взялись бы. У заказчицы не было наводки, вплоть до того момента, пока сынок не вышел в прямой эфир на жалкую минутку, засветив вывеску «Пессимиста» – ресторана, молва о котором дошла аж до Парижа. Один телефонный звонок. Снайпер успел на крышу ближайшей спальной «панельки». Глаз – алмаз. Одно помешало. Цель внезапно вскочила. Промахнулся, попал чуть ниже. Если б не это, даже помощь спутницы не спасла бы Богата.

Сучий случай! Адали пришлось порядком понервничать. Русская мафия гарантий не даёт, а повторный заказ не потянула бы. Хоть и живёт в столице Франции, похвастаться достатком не может. Но воистину, нет худа без добра. Ребята кичились покатушками по Европе. А когда на фоне снимков и коротких видеороликов засветился Париж, мама взяла ситуацию под свой личный контроль. Тут и опросник Вивиниан про книжный магазин. Боже мой! За такую удачу Адали заложила дом, чтобы купить Баят-г4 с сюрпризом внутри. Ещё на первой встрече поняла – уговору быть. Достаточно слезливой истории. Только ни в коем случае не спугнуть! Заинтересовала. Не торопила. Либо манипуляции – их семейная черта, либо Вини – просто дура. А её присутствие на стрельбище являло собой необходимость, чтобы поддерживать легенду. Сама полезла на рожон, сама виновата! Если бы Вини не собиралась на тот свет, пришлось бы ждать мести. Бояться, оглядываться. Минусы общедоступного бессмертия.

Повод для расправы предсказуем для опытных следователей. Адали встретила нового мужчину. Захотела ребёнка. Не имели права, так как у женщины уже было двое детей. Вот если бы один из них погиб… Почему так? Почему сын? Для ясности хватило бы того, с каким трепетом та произносит имя дочери. В протоколе выбор преступницы объяснили крайне скупо – семейные разногласия.

По результатам расследования с допросом на базе ЧИ: «Парижская прокуратура просит Парижский суд признать Адали Чекан виновной… и назначить наказание в виде четырёхсот двадцати пяти лет пребывания в колонии общего режима без права на досрочное освобождение».

Заключение не удовлетворило потерпевшую. Показалось мало, при том что это почти вся её сознательная жизнь. Но это сейчас. Когда кости носа срастутся, пробелы в ряде зубов закроются, а правая рука перестанет ныть, точно сердобольная тётка над чьей-то могилой, может, поутихнет и ярость.

«Но воспоминание о первом парне спустя половину тысячелетия не утихли же. А время на прощение уже всё…»

Муж не показался. Не привёз сменной одежды, гигиенического набора. Не позвонил. Вини не обижалась. Ничуть. Ни капельки. Более того, сама волновалась за него. После всего, боялась, как бы не наделал глупостей. Каких? Каких… Тревога – штука нерациональная. Но сама не позвонила. Не надо. Ему есть о чём подумать.

Богату осточертело бояться, и следующим днём на стук в номер он просто открыл дверь, не удосужившись уточнить, кто пришёл. Даже не глянув, удалился в гостиную, будто визитёр отвлек его от дел, не терпящих отлагательств. А всё же дрожь пробежала по спине от чьего-то шарканья.

«Если не Вини?.. Собака, молчит!»

Оглянуться запрещало достоинство и парочка негативных эмоций, с каждой по крошке. Гадкий получается пирог. Ещё и опаской посолил.

«Да чего она, в самом деле? Язык к нёбу прилип?»

Хозяин с королевской манерностью устроился в кресле, обхватив лаковые подлокотники, будто кондор на жерди. С тумбочками по бокам, увенчанными вазами, он действительно походил на императора в алом махровом халате. Незаметно выдохнул, узрев перед собой супругу, усаживающуюся напротив, на такой же «трон». Когда-то миллион лет назад они целовались вот на этом самом диване. Теперь их разделял не только он, но и будто бы невидимая панель, как в комнате для свиданий в тюрьме. Огонь стрекотал в камине. Пожирал протокол допроса. Дымок подсасывал слова.

Успокоившись, что это не мамашка пришла закончить начатое, Богат пробежался взглядом, цепляясь за новенькое. Только не за синяки. Если рассматривать каждый – залипнешь, как перед цветастой абстракцией. Отёк со скулы не спал. Разбитая бровь перекрещена пластырем. Расквашенную нижнюю губу таким способом прикрыть, судя по всему, не получилось. Переносицу обхватывает металлическая пластинка, похожая на канцелярскую скобу. Но самое главное – руки. Правую, опухшую, стягивал компресс. Левую – железный каркас. А всё почему? Потому что одна жадина-говядина, страхуя свою кибер-культяпку, предпочла международному пакету гражданский, не имеющий силы за пределами Русси. Французские врачи только запихнули её руку во что-то, похожее на дырявую тубу, а если литературно – на адскую конструкцию из чертежей маньяков-садистов. Зафиксировали, так сказать, безжалостно порезав дорогое чёрное пальто. А чтобы пациентка, пока летит на Родину к своим докторам, не сошла с ума от боли, в комплект «шины» ввели агрегат по типу широкого толстого браслета с дверцей, прикрученной шурупами, и кнопочкой на корпусе. Через вколотую до самой кости иглу раз в час поставлялось обезболивающее. Вини этого не ощущала. Напрягало лишь присутствие инородного тела в плоти, когда мышцы напрягались. Вот как сейчас.