Сведи меня в могилу

А если поможет им с матерью помириться, Богат потеплеет. Ведь нельзя бесследно хоронить любовь к родителям. Из неё прорастают цветы ненависти.

– Мне искренне жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, – смущалась Адали.

– Что произошло?

– А он не рассказывал?

Невестка пожала плечами. Мол, понимай, как хочешь. Глаза свекрови тускло зарябили, руки спрятались под стол, наминать пальцы. Заговорила тише, нехотя. Голос надломился.

– Мой мальчик. Так долго это всё… Знаете, у меня же ещё дочь есть, Златая, – взгляд, полный материнской любви и благоговения к одному только имени, и тут же отвела его.

«Богат. Златая, – рассудила Вини. – Повезло же вам родиться у обиженных жизнью скряг».

– Мы с мужем копили, – продолжала Адали. – В будущем пригодится. Доченька моя влюбилась, обрадовала новостью, что скоро стану бабушкой. Разумеется, всё в пользу молодой семьи. Этот её, вольный художник, никогда бы на жильё не заработал, – грустно вздохнула. – Богат прознал и… ну, понятно. А ведь мы воспитывали его традиционно. Мужчина – кормилец, женщина – мать. Нам с мужем самим пришлось не по душе открытие этой его черты. Сказал, что больше нам не сын, и дверью хлопнул. Думала, вернётся через пару часов. Но проходит день, второй. Телефон недоступен. Обзвон дружков тоже не дал результата. В полицию не обращались. Ну, неправильно это. Не убьют же его где-нибудь, в конце концов? Самостоятельный такой – флаг ему в руки! Потом переехали в Париж. Златая там квартиру купила, и нам хотелось быть поближе к внуку. Богат исчез из нашей жизни. Будто и не было его.

Адали замолчала. Ожидала комментария. Жаждала его. Оправдание, соболезнование, возмущение, что угодно. Вини как воды в рот набрала. Не для того, чтобы подсолить свекрови своей безучастностью. Но молчала. В пустой голове неоновой вывеской горело лишь одно слово, и слово было бранное. Не из чего черпать на ответ. Винивиан Степанчик матом не ругается.

– Бог знает, как он, где, – запустила свою шарманку Адали, но в этот раз «ручка» повернулась со скрипом. – Богат же такой, в социальных сетях ничего не публикует. Но вот рекомендации привели к вашей с ним страничке. Стало радостно… и страшно.

Вини выгнула бровь, придав себе надменный вид.

– Причина?

– Я боялась, что он всё ещё зол. Что не захочет говорить со мной.

– Поэтому решили попробовать, так сказать, в обход.

– Признаться, я уже пыталась наладить контакт. Вы фотографировались в этом отеле, я узнала его. Пришла туда, дальше ресепшена не пустили, но разрешили позвонить со стойки. Сказал, что говорить нам не о чем, и положил трубку, – Адали смочила горло вином. – На следующий день прождала у крыльца. Вышел, вытаращился на меня, развернулся и ушёл. До ночи простояла – больше не показался.

Вини глотнула кваску, дала себе время подумать. Вид её был мрачным. С этой тяжеловесной кружкой в руке вписалась бы в какую-нибудь обшарпанную таверну, где бьют морды.

– Сын обижен на родителей, которые отписали наследство, будем это так называть, не ему, ничем не обременённому взрослому мужчине, а его сестре – девушке в положении без собственного жилья. – Глянула на собеседницу. Кивок не обязателен. – Да простит меня супруг, здесь он свои качества джентльмена благополучно потерял. К тому же, получается, через века остался при своём… Зачем он вам? Просто интересно.

Пауза.

– Это мой сын. Вы, как мать, должны меня понять.

Вини уж было открыла рот, да тут же закрыла. Уточнение смысловой нагрузки не понесёт, а тираду, по правилам этикета, полагается дослушать.

– Однажды я упустила его. Теперь, спустя столько лет, судьба сама привела меня к нему. Мне нельзя его больше терять. Нельзя! Винивиан, вы поможете мне?

В порыве чувств Адали, словно попрошайка, потянула свою руку к руке невестки. Несмотря на то что кисть была бесчувственной железякой, ещё и в перчатке, Вини одёрнула её и, дабы не обидеть грубым жестом свекровь, сделала вид, будто поправляет воротник.

– Но что я могу?

– Я просмотрела все фото, все видео. Никогда не видела сына таким счастливым. Определённо, ваше слово имеет для него вес.

«Имеет. Как он меня, – ущипнула себя Вини. – Избалованный ребёнок наказал отца и мать безвестностью. Страшно подумать, чем отплатит мне, если я не отплачу ему… В конце концов, моя жизнь и моя смерть в его руках».

Диафрагму будто скрутило. Спину закололи искорки, как от онемения. Невестка отвернулась, глядя в никуда, и этим только выдала свои слабости. Адали играла дуру. Именно что играла.

– Богат не мог не вспоминать, – мягко стелила она. – Вы же наверняка заметили, как ему больно говорить или молчать об этом.

Вини не шелохнулась.

– Очерствел. За столько-то лет. Ему плохо, мне плохо, и я не хочу, чтобы это длилось вечно. Сыта по горло.

– Как вы собираетесь это провернуть? – Вини выпалила, как топором бросила.

– Идти на контакт он не хочет… Надо свести нас. Чтобы не знал. И как-то удержать.

– Предлагаете связать?

Адали пусто хлопнула глазами. Шутка не удалась. Юмористка попыталась ретироваться:

– А как тогда?

– Если заявлюсь в номер даже с вашим приглашением – натравит охрану. И сцена в каком-нибудь ресторане нам не нужна. И самое главное, чтобы вы были рядом. От вас же не сбежит.

Призадумавшись лишь на секунду, Вини предложила:

– Bois de Vincennes[22 - Венсенский лес (фр.)]?

– Да! – загоревшаяся идеей красавица чуть в ладоши не хлопнула. – Винивиан, сколько вы в Париже? Вы отлично знаете город!

– Благодарю. Я договорюсь с ним и сообщу вам позже. Хорошо? – Вини заёрзала на стуле. – Спасибо за доверие. Всего доброго.

Встала из-за стола, но что-то не дало ей развернуться и уйти. В бутоне хрупких рук была зажата её железная. Чувствовалось только натяжение, без тепла кожи через плотную ткань, и невестка помедлила. Непонимающе заглянула в мокрые глаза свекрови, а когда та назвала её сокращённым именем, переступив психологический барьер, невидимый купол пошёл трещинами.

– Умоляю, не сбегайте! Я однажды умру, так и не обняв его. Пойми же!

Выдержав мгновение-второе, Вини ответила бесцветно:

– Я понимаю.

На ходу срывая куртку с настенного крючка, Вини покинула ресторан. Ворвавшийся ветер лизнул банкноты в кожаном кармашке на столе.

Чёрные сломанные паучьи лапки спящих древ растянули над головой ватное одеяло цвета пепла, набитое колотым льдом и дымом. Снежные валики покоились на ветвях, рыхлели, чтобы вскоре окрепнуть с последним морозом. Горластые вороны кликали торопыгу-весну. Взмывали над иссохшими вязами, кружили шумным роем. Заплутавший март устал искать себе временный приют – развалился прямо на голубых сугробах. Минус три по Цельсию. Капелька пота мухой щекотала спину, но Вини не поддавалась и чёрных кожаных перчаток не снимала. Надела специально для этой встречи. Как шпионка. Детское мышление, однако, уверенности прибавляет.

Щёки, целованные розовым, рябили аки оперение брюшка снегиря. Хлынувшая к лицу кровь выдала её волнение. Адали, теребя хвоинки пушистой еловой лапы, обронила:

– Долго он.

– Придёт, – так же неэмоционально ответила Вини, не глядя в её сторону.

Всё равно смотреть не на что. Густые светлые волосы стянула тугая резинка на затылке, а алое пальто сменилось лыжным комбинезоном. «Собачка» развела молнию до середины груди. Замыслила своим якобы неприглядным внешним видом внушить сыну жалость? Но даже в потасканном спортивном костюме и с зализанной причёской вызывала у Вини только глубоко закопанную, абсолютно бессмысленную, примитивную, постыдную женскую зависть.

Ничего не изменилось. Мир, жвачка, а от былой дружбы на деле – одна оболочка. Богат ударился в работу, и жене необязательно знать, что стартовым капиталом стал её подарок – платиновые запонки. Пропасть росла – Вини решилась на отчаянный шаг. В пустоту. Даже если под ногой не затвердеет воздух – лучше, чем топтаться у края.