Рассказы от первого лица

Папа как-то очень странно посмотрел на меня. Я не знала этого взгляда.

– Ну пап…

– Не канючь!

– Не буду! Но по делам – хочу.

И мы пошли в том направлении, откуда пришли с Митькой. Саксофона уже почти не было слышно. С папой мне разговаривать было особенно не о чем, поэтому я достала из сумочки телефон с наушниками.

– Ты не против?

Он отрицательно покачал головой. И я погрузилась в мир музыки.

Было приятно идти вот так с папой. Он был на голову выше меня, и был еще довольно красивым мужчиной. Вообще папа мне нравится. Он меня любит и он всегда на моей стороне. Я чувствую, как иногда, он хочет говорить со мной, но не знает о чем. Он не пытается принимать участие в моей жизни, и я ему за это благодарна, он это искренне. Много лет он дарил мне по две куклы в год – на день рождения и новый год. Он бы, наверное, продолжал это делать и по сей день, если бы бабуля его вовремя не остановила. Тогда он стал дарить мне деньги. Так я сама купила себе свой первый двухколесный велосипед, потом ролики, потом коньки, недавно телефон.

Папа – хороший, просто он рано сдался. Не то чтобы я считала жизнь вечной борьбой, но она должна быть наполнена целями, желаниями, в конце концов, проблемами и радостями. А папа как будто ничего не хочет, у него нет цели, нет радости и нет проблем. Он живет тихо и однообразно. А с мамой у них так вообще гармония. Они одинаково друг другу не нужны.

Мой дом – это мое подсобное помещение. Моя настоящая жизнь всегда за его пределами. Я много гуляю, одна, реже с друзьями. Кажется, я уже знаю каждый уголок, закуток нашего небольшого портового города. Но он каждый раз ухитряется меня удивить. Я гуляю по скверам и паркам, читаю сидя на траве или на лавках. Я знаю, когда и где по весне цветут заросли душистой, нарядной сирени, потом акации, потом каштаны; знаю, где самая красивая осень. А дом – это стол и кровать.

Мы шли достаточно долго. Свернули с главной улицы в старый жилой массив. Потом все двориками, двориками. Наконец, видимо, пришли. Папа остановился у одного из подъездов облупленного двухэтажного дома.

– Я тебя познакомлю – сказал он.

– С кем?

Он не ответил и зашел в подъезд, я за ним. Папа постучал в дверь на первом этаже. Открыла нам женщина, лет сорока, худенькая, в очках, бесцветная.

– Я только зашла – сказала она, оставила открытой дверь, а сама ушла в другую комнату.

Я зашла за папой, разулась, он провел меня на тесную кухню. Я села за стол, а папа встал у окна и закурил сигарету. Папа, обычно, при мне не курит.

Женщина появилась в дверях кухни, уже одетая в домашние штаны и футболку.

– Не кури в доме – сказала она папе.

Папа выкинул недокуренную сигарету в окно.

– Это Катя – сказал он ей и посмотрел на меня своим отрешенным, уставшим взглядом.

Не давая возможности представить мне хозяйку квартиры, я сказала, обращаясь к ней:

– Вы папина любовница.

– Мария Александровна, если будет удобно – невозмутимо ответила папина любовница.

Она прошла к холодильнику и стала вынимать из него кастрюльки. Папа, с трудом протиснувшись, сел за стол напротив меня.

– Маша работает в школе – негромко сказал мне папа.

– А-а – я безучастно кивнула.

Признаться, папа меня удивил. Мне бы, может, обрадоваться за папу, не такой уж он скучный и неинтересный оказался. Нет, мне не было обидно за маму, я же не маленькая, я все понимаю. Но, почему-то, было неприятно сидеть здесь.

Тем временем, Мария Александровна накрыла на стол, поставила перед нами тарелки с картофельным пюре и котлетами, даже успела нарезать салат. Села сама и принялась за еду. Папа взял вилку, но есть не начинал, взглянул на меня.

– Я выйду – сказала я.

Вышла на улицу и села на лавке у подъезда. Неподалеку сидели дети кружком на корточках и рассматривали большого мертвого жука; чуть дальше, у мусорного бака расположилась компания темных, небритых лиц и с одноразовыми стаканчиками. Дул приятный, теплый ветерок. Уже почти лето. А я сидела и ревела как дитя.

Я решила уйти. Предоставила ветру осушить свои слезы. Шла быстро, не определившись окончательно с направлением. Не из-за этой женщины я плачу, снова говорила я с собой. Просто я плохо спала ночью, а все из-за вчерашнего. Это просто нервы, наконец, решила я.

А дело было так. Вчера на уроке литературы Нинель Сергеевна, опершись рукой об учительский стол, пересказывала повесть Тургенева «Первая Любовь». Я не слушала ее. Я слушала музыку, что лилась мне в уши из наушников и рисовала на последнем листе тетради причудливые узоры. А не слушала, потому что рассказывала она скучно, близко к тексту, без личного мнения, оценок и заключений, это, во-первых, а во-вторых «Первую любовь» я прочла еще на летних каникулах среди прочих произведений Тургенева. И, в-третьих, мне не понравилось, и я решила, что не люблю Тургенева. И когда меня начали пихать со всех сторон одноклассники, и я подняла удивленный взгляд на Нинель Сергеевну, которая в упор глядела на меня, я так и сказала:

– Я не люблю Тургенева.

Класс заржал. Как мне уже после рассказал Митька, спрашивала она о другом. Ее пересказ не слушала не только я, но и весь класс. А громче всех не слушал Васька Парасюков. Его она и спросила первого:

– Тебе Вася, не интересно? Тебе, я смотрю, ни литература в жизни не пригодится, ни русский язык!

На что Васька бодро ответил:

– А зачем мне русский? Английский учить надо. Нас американцы завоюют, а я уже свой!

Класс и на это одобрительно засмеялся. Разъяренная Нинель Сергеевна решила переключить свое внимания с непатриотично настроенного Васи на меня. Может потому что я единственная не смеялась Васиной шутки, потому что не слышала ее. Тогда она меня и спросила:

– И тебе, Алехина, русский язык тоже не нужен?

На что я, на смех и радость класса, невпопад ответила: «Я не люблю Тургенева».

– Я спросила, Алехина, тебе русский язык тоже не нужен? – переспросила Нинель Сергеевна, когда смех стих.

Я убрала наушники в сумку и ответила:

– Нужен. Я им зарабатывать собираюсь.

Класс затих. Им было интересно. Да и нарушать диалога им не хотелось, так как он был альтернативой ее скучному пересказу.

– Каким это образом? – спросила Нинель Сергеевна.

– Я буду международным журналистом.

– Та-ак, – обрадовалась она чудесной возможности унизить меня – то есть деньги ты зарабатывать хочешь, но считаешь, что Тургенев тебе никак в этом не поможет?

Тут в дискуссию вмешался Васька Парасюков:

– Боюсь вас огорчить, Нинель Сергеевна, но Тургенев давно умер.

Класс снова засмеялся, а Нинель Сергеевна стала дышать тяжелее. На Васю она не взглянула, зато с меня глаз не сводила.