НГ (Не говори)

«Так и спиваются», – пронеслось и заглохло в очередном глотке. «И сколько таких вот несчастных забылось в бутылке?.. Все думают, что они алкаши, а им просто когда-то было очень больно».

Вместо уместных морозных узоров по стёклам стекали холодные капли. И вместо задорного румянца по щекам катились слёзы. Аня быстро провела ладонью по лицу и сделала большой глоток. Чтобы наверняка.

С весёлыми криками промчалась орава ребят, за ними гнались девчонки. Вот только было им всем явно за двадцать. Возможно, Анины ровесники: двадцать три – двадцать четыре. Почти что взрослые люди. Или уже взрослые? Или просто большие дети?

Кто-то в этом возрасте уже вторых-третьих детей рожает, совершает научные открытия, спасает жизни. А кто-то разводится.

Новый глоток.

В выборе между бесшабашной молодостью и тихим семейным уютом Аня отдала предпочтение последнему. Вкусные ужины, глаженые рубашки, надраенные полы. Зачем гулянки до рассвета? Кому нужны ночёвки у друзей, затянувшиеся на неделю? К чему вообще эти друзья, когда рядом есть он?

В памяти всплывали яркие моменты, цеплялись за чувства, тянули мысли обратно, в то время, когда штамп в паспорте ещё что-то да значил.

Теперь он стал фикцией, пустышкой, горькой усмешкой над уже невозможным будущим.

– Повторить?

– А? – Аня подняла глаза на барменшу, потом перевела на пустой бокал. – Да, пожалуйста.

Пить было приятно. Терпкая горечь отвлекала от внутренних терзаний, переключала на физические ощущения, возвращала во внешний мир.

Вытягивала из внутренней агонии и мрака.

Мысли расползались по закоулкам, дожидаясь часа трезвости. Мутная тяжесть сползала на лоб, виски, затылок.

Захотелось лечь. Аня откинулась на спинку стула и запрокинула голову. Вместо выбеленного потолка мерцали звёзды, те самые, что укрывали близость неподалёку от бродячего цирка.

Унылые карусели и спящий шатёр. Летняя ночь, парк, мягкая трава.

Цирк уехал, а она с Егором осталась.

Потом уехал и он.

«Командировки» участились, его манило море, солнце и женские тела. Тела других женщин.

Тело Ани уже не представляло ценности. Аня ценности не представляла.

Но Егор всё ещё был ей дорог. Был её мужем. А она считала себя его женой.

Этот статус он решил отобрать в одночасье. Просто сказал: «Мы расстаёмся». Пять лет жизни, планы, воспоминания и чувства были перечёркнуты одной-единственной фразой, суть которой Аня оказалась не в состоянии изменить.

Расспросы, уговоры, попытки наладить отношения ни к чему не привели.

Они расстались.

Новый штамп аннулировал значение предыдущего, и Аня стала разведёнкой. Она никак не могла решиться на замену паспорта, на возврат своей новой старой фамилии. Она уже должна была быть сама по себе, но всё ещё была его, пускай уже бывшей, но женой.

Женой. Женщиной, которая когда-то его любила. Сейчас чувства прошли, остались злость и негодование. Боль. Ощущение полной бессмысленности существования и собственной никчёмности.

Кому нужна та, которую кто-то бросил? Выбросил. Забраковал. Будто она не прошла проверку на вшивость, оказалась браконепригодной. Недоженщиной.

Аня выпрямилась и обняла бокал ладонями. На улице огни праздничной иллюминации затянули небо, и она уставилась на их манящий свет.

Будто звёзды. Одни горели непрерывно, другие – поменьше – мерцали.

Наружная красота и яркое убранство мира заставляли острее чувствовать собственную некрасивость. Уродство души. Никчёмность. Говорят, хорошие люди прощают, не желают другим зла, радуются тому, что преподносит жизнь. А Аня не радовалась. Она желала Егору зла, страданий и смерти. Не прощала.

Этот человек разрушил её жизнь, порвал план заранее расписанных мечтаний и целей. Совместные вечера, годы, вечность. Детей, радости, улыбки, внуков. Он уничтожил всё. Уничтожил Аню.

Теперь впереди была пустота. Непонимание. Она так привыкла к определённости, поверила, что всё именно так и будет. Так, как представляла. Но теперь всё потеряло смысл.

Аня бесцельно влачилась по тёмным переулкам жизни и не понимала, где свернула не туда. В чём ошиблась. Что с ней было не так.

И, безусловно, все видели эти изъяны.

Она искала в глазах окружающих опровержение этого. В толпе, на безлюдной дороге, на эскалаторе в метро, в переполненном автобусе. Но каждый отведённый взгляд, каждое суровое выражение лица подтверждало её опасения. Хмурые брови были вовсе не признаком усталости от жизни их обладателя, не того, что его кто-то обматерил в очереди за колбасой, причина была в отвратительной Ане. А как иначе? И тот симпатичный паренёк отвернулся вовсе не из-за природной скромности, а из-за того, что Аня была крайне некрасива. Фу на такую смотреть.

Сердце сжималось от каждого, кому она «принесла разочарование». Кого побеспокоила своим несовершенством. Кому доставила неудобство существованием.

Входная дверь распахнулась, и спину лизнула промозглая прохлада. Аня поёжилась. Оборачиваться не стала. Вдруг и они отвернутся?

– Добрый вечер, – произнёс мужской голос.

Аня крепче вцепилась в бокал.

– Как обычно? – спросила барменша.

– Да, Дина, будьте добры.

Боковым зрением Аня видела, как некто темноволосый и высокий опустился за соседний столик. Страх и любопытство раздирали на части. Повернуться или нет? Повернуться?

Но страх сдерживал, не давал взглянуть на незнакомца.

Что страшного могло произойти? На его месте мог быть скукоженный дед, да кто угодно, мало ли зачем девушка повернулась.

Мало ли…

– Вот, пожалуйста.

Аня машинально дёрнулась на голос Дины, принесшей посетителю пиво и закуски. И обомлела. Чёрные, как угольки, глаза, лицо такое, что от одного взгляда написался двухтомник о любви со счастливым концом.

Лицо.

Лица.

Сколько их видишь за день? За неделю? Годы? Порой встречаются идеально высеченные черты: носы, губы, скулы, – но за ними не видишь душу. Другие же не срисованы с эталонной кальки, но заставляют глубоко прочувствовать их красоту, притягательность, от которой невозможно оторваться.

Но Аня попыталась. Отвела взгляд и уставилась в окно, всё ещё видя эти глаза, пронзительные, горящие жизнью.