Целую, Кощей

– Федька вернулси! – сообщил он кому-то. – В мастерской я, внучек. Как погуляли с Варькой?

– Всё в порядке, деда. Я тогда тоже к тебе иду, ставь самовар.

Почаёвничать было бы неплохо. Я же с утра не ел, а профитроли как-то тоже все мимо меня просвистели. Даже овёс и тот весь Максимилиан сожрал.

Предвкушая лёгкий, но сытный обед, плавно переходящий в ужин, я, уже завернув на Колокольную площадь, наткнулся на Олёну, которая казалось, так и не уходила от той старой берёзы, у которой вчера, так мило кокетничала с участковым. Она стояла, прислонившись к дереву плечиком и мечтательно смотрела на луну, уже появившуюся на еще светлом небе. Заметив меня, она радостно помахала рукой и улыбнулась.

– Здравствуй, батюшка! Как у вас день прошел, удачно ли? – спросила она, когда я подошел поближе.

– Привет, Олён. Ага, спасибо, всё хорошо.

– Хорошо… – мечтательно повторила она. – Очень рада за вас с Варей, батюшка Секретарь.

– Спасибо. А ты чего тут стоишь? И твой день как прошёл?

– А тоже хорошо! – она заливисто засмеялась и затараторила: – Я участкового сегодня на болото заманила, а там с чёртом одним сговорилась, чтобы он участковому скучать не давал!

– Развлекаешься? А знаешь, Олён, – доверительно протянул я, – не пойму я что-то никак тебя. Ты ведь точно влюбилась в Никиту. И не отрицай, я же вижу, какими глазами ты на него смотришь. Да и он на тебя облизывается, как барбос на сладкую косточку…

– Правда? – перебила она меня.

– Ну а то! Сама что ли не видишь? Так чего ты его всё время шпыняешь, какие-то каверзы ему устраиваешь? Затащила бы его в укромный тихий уголок, да и… поболтали бы душевно, на звёзды полюбовались бы.

– Нельзя мне никак, батюшка, – горько вздохнула Олёна. – Он царёв слуга, а я… Раба сами знаете кого.

– Да ну, Олён… Вон Варя, она ведь тоже не у нас работает, а совсем даже наоборот и ничего ведь, – я постучал по березе и сплюнул через плечо. – Ну да, сложности тут имеются, но ты же всё равно через полгодика-год свободной будешь, вот и начала бы уже сейчас фундамент для новой жизни закладывать.

– Думаете, отпустит меня господин наш?

– Оно же обещал. Да и я за тебя слово замолвлю, если что. Уж поверь, всё будет хорошо.

– Хорошо бы… А как узнает Никита… ну, участковый, что это я его убить надумала да яблоки ему отравленные подсовывала?

– Не узнает, – решительно заявил я. – Мы ему не скажем, а сам он ни за что не догадается. Ты тут совсем ни при чем.

– Ну, наверное…

– Даже и не сомневайся, Олён. Хватай Никиту, пока не увели. А то вон, барышни местные на него через одну так и заглядываются, прозеваешь своё счастье.

– Убью, – тихо и очень серьёзно заявила девушка. – Любую, что на него глаз положит, убью.

– Ну, Олён… – я поморщился. – Убью-убью… Ты бы начала уже потихоньку привыкать к мирной жизни, а? Думаешь, участковый твой обрадуется таким твоим методам?

– Не обрадуется, – вздохнула Олёна.

– Ну вот. А если помощь какая тебе нужна будет ты, даже не раздумывая ко мне иди. Никита и мне не враг, понятно?

– Понятно, батюшка, спасибо вам…

– Ну раз понятно, пошли тогда чаи гонять, а то Михалыч сейчас со шваброй выскочит и по шеям нам надаёт, что стоим тут лясы точим, а у него там всё стынет давно.

Олёна от чая отказалась, сказав, что еще дела имеются, ну а я настаивать не стал – мне больше достанется.

И досталось ведь. И чая, и всякого вкусненького, и дружеских похлопываний по плечам, и подмигиваний, и… Молодцы они у меня, в общем.

* * *

Разбудил меня Михалыч. Он легонько, совсем не характерно для него, тряс меня за плечо:

– Вставай, внучек, вставай.

– Дед, ну дай поспать, а? – привычно заныл я.

– Вставай, Федь, беда у нас.

– Что случилось?! – я вскочил и стал поспешно натягивать джинсы с майкой.

– Идём, внучек в горенку, а умоешьси попозжее.

А вот это было серьёзно. Умывание, как и последующий завтрак, соблюдались почище правоверных молитв. Марсиане с лазерными дробовиками сжигать Лукошкино будут, а всё одно обождут, пока Феденька личико ополоснёт, да плюшками пузо набьёт.

Встревоженный я рванул в горницу, а там сидела только Олёна, зарёванная, с красным носом, опухшими глазами, да и сейчас по лицу тихо катились слёзы, а сама она немигающе смотрела перед собой, ничего и никого не замечая.

– Олён… – я подошел и сел рядом с ней на лавку. – Что случилось?

Она медленно, будто возвращаясь в реальность, повернула ко мне голову, а потом вдруг рухнула мне на грудь и зарыдала.

– Батюшка Секретарь!.. У-у-у!!! Федя… А-а-а!!

Я растеряно глянул на Михалыча, а тот только сочувствующе развел руками.

– Олён… – я погладил девушку по голове, – ну не плачь не надо… Что случилось-то? Чего ты так ревёшь?

– Я Ксю-у-ушу убила-а-а… – прорыдала она.

– Какую еще Ксюшу? – я снова взглянул на деда.

– Енто та девка дворовая, – пояснил дед, присаживаясь с другой стороны от Олёны, – которую Горох в полюбовницы себе взял, а наша Олёнка через её к чертежам подобраться сумела.

– А да, помню… Только я не знал как её зовут… Да не важно уже. А как же это произошло?

– Э-хе-хе… – вздохнул дед, подсовывая Олёне рушник. – Тут же, вишь какая загогулина, внучек, Олёнка-то она ведь только наполовину человек сейчас. А наполовину – бесовка. И половинки енти похоже войной друг против дружки идут. То одна одолеет, то другая.

Девушка всхлипнула, немного успокоившись и кивнула головой.

– А зачем же этой плохой половине понадобилось эту девушку Ксюшу убивать? – я снова погладил Олёну по голове. – Из вредности?

– Свидетеля ента бесовская сущность удалила, – пояснил дед. – Ну-кась, сморканись-ка красна девица от души в рушник! Бесы потом постирают… От так от! Ажно уши заложило!