Он выбрал из книжки коллеги все лучшее. Хватило на четыре страницы. Обработал текст со всей прытью благодарного и виноватого без милосердия хохла и передал пакет с рассказом через секретаршу, чтобы лишний раз не «одалживать очи у Серка» и не играть дурачка перед профессором. Оба ведь понимаем, что говорят и делают совсем не то, что проповедуют, один – с кафедры, другой – через печать.
– Да, бабушка у меня была уникальная! – началось в трубке на следующий день. И продолжалось только о жизненном материале опуса, о впечатлении на читателя и о попытке оставить вещицу в редакции «Вечерки». Горячность и дух вселенской отдушины прянули на Афоныча из катушки с проводами больше, чем от живого собеседника. Он пожалел человека, сам такой.
– Да, газета напечатает рассказ. Университет – выгодный подписчик, берет у редактора кучу экземпляров со всеми приложениями.
Две недели спустя, опус вышел, на полосе он соавтору понравился. В тот же день он с Олегом Карпичем отмечал событие в подвальчике «Тихая пристань» на углу Морской и Шмидта и до того заказали лишнее, а потом поскупились оставить напитки и постыдились завернуть закуски с собой, что допивали-доедали сверх меры. В сладком угаре профессор перешел с соавтором «на ты», а тот тут же сочинил черновик характеристики-рекомендации для поступления Карпича в Союз писателей.
– Но одной же рекомендации мало. Вторую бы…
Вотуш понял, что он приговаривается сосватать еще одного доброхота из малого числа коллег и предъявить новому другу вторую рекомендацию.
Неделю спустя он пренебрег своей клятвой – больше в рот не брать спиртного, напился с толстой дурой, которую приняли в Союз только потому, что она потрясающе знала украинский язык, едва ли ни единственная в Диком поле, и писала басенки для начинающих читателей – то есть, людей своего уровня. Набрался в ее вдовьей квартирке, даже остался бы на ночь, если бы не было прецедента четверть века назад и они оба не понимали, как все это фальшиво и скучно.
Потом пить пришлось с областным секретарем Союза писателей. Это было запросто: дюжина киевских совковых руководящих графоманов держала его в глухом городке, в узком, не присмотренном кабинете, по-моему, лишь для того, чтобы иметь еще одну филию Союза и получать столичные блага, хотя навещала отделение раз в четыре года при «вновь избрании» на пост одного и того же своего вассала. А этот заходил на работу изредка, как правило, с собутыльником и только для отдушины, за что получал небольшую мзду, чуть меньше тысячи гривен – страна-то разворована, откуда больше на такую неприбыльную канитель, как литература?
Сегодня с шкаликом пришел Афоныч.
– Я ничего не читал Карпича, однако он мой конкурент, – полусонно рассуждал секретарь.
– Чем же он тебе, матерому члену, помешает?
– Автор и исполнитель под гитару. А играет и поет старик профессионально. Кому это надо? Перехватит мои заказы, откуда карманные деньги!..
– До сих пор не перехватил. Да ему особенно и некогда. И нужды у него нет ходить с гитарой по конторам и кормушкам. Знаешь, сколько ему приносят под полой прямо в кабинет!
– Сколько?
– Я не привык сплетничать.
– До половины уже насплетничал.
– Хватит. До конца не буду. Чревато…
В общем, документы были оформлены и отправлены в столицу. Кстати, на месте, в городе его труда и творчества, так сказать, первично Карпича никто в Союз писателей не принимал. Да и вообще, неполная дюжина членов давно уже не собиралась. Многие забыли дорогу к секретарю, да и Вотуш только благодаря жаждущему профессору и вспомнил, что он член с большим стажем. Получалось нарушение порядка, но к таким явлениям в стране приучают всех.
Пока ждали решения из столицы, соавторы встретились у профессора по поводу второго его рассказа. Маэстро увлекся Интернетом, скинул на свой сайт первый опус, получил более тысячи просмотров и захотел пополнить список своих творений. Странно, он сам написал бойкий анекдотец из своей юношеской гастрольной жизни. Пришлось только крепко отредактировать его, убрать начало и конец, сменить героя-мужчину, на заурядную женщину и – робко благословить…
* * *
И тут начинается второй этап злоключениях Афоныча в текущую весну. За рюмкой он проговорился, что внучка его закончила гимназию, что у нее не малые баллы по тестам и она, наверное, подаст документы в педагогический университет.
– Поди, у родителей есть чем платить?
– Кой там черт! Держат киоск и горят бенгальским пламенем. Столица законными и незаконными поборами заела, а местные взяточники скоро голыми в Африку пустят этих родителей. А внучку жалко, способное дитя.
Олег Карпич подумал, глотнул коньячку, пересел на свой трон, рыкнул:
– Приноси документы ко мне.
– Что это даст?
– Хороший культурологический факультет и… – Он пожевал нижнюю губу, потом натужился до покраснения чела и сказал: – И учение за счет государства…
– Это уже ты которую взятку даешь мне?
– Взятки дает чернь, деловые люди делают услуги за еще большие услуги. Принимай.
– Авансом? В Союзе может ничего не выгореть.
– Я везунчик. И потом, я хочу впервые за тридцать лет учинить что-нибудь бескорыстно. Такой у меня заскок.
Боже, как этому человеку надоела железная маска и шаблонные отношения. Ему нужен хоть кто-нибудь, с кем бы он вернулся в свою подростковую невинность, в свою джаз-банду с легкой лексикой, с полным слободским доверием… Оба подумали и сформулировали аксиому:
– В наше время и в нашем обществе невинный поступок можно совершить, только погрязнув в большой вине.
Дома у Вотушей – всенощная: велись переговоры со старухой.
– И как же ты, на седьмом десятке лет, беспартийной, праведной или там – чеховской жизни, повелся на блат?
– И признаться, уже который раз… Не ради себя же.
– Ради любимой внучки?
– Она же мне не родная. Поступок мой встанет в тот же ряд, что и женитьба на тебе с ребенком, тоже по рождению не моим. А старания по воспитанию и образованию твоей дочери?.. И вообще, что ты ко мне пристала? Я и сам извожу себя раскаянием наперед! Хотя знаю, коготок увяз по ягодицу.
– Это все равно, как мышка: знает, что приближаться к пасти змеи смертельно, но лезет, корчится, пищит и лезет.
– Красиво говоришь. Так что мне послать нового дружка на три буквы?
– Ни в коем случае!
– Женская логика, как говорят классики.
Положение пиковое. Афоныч решил уйти в тень: что Господь даст, то и будет. А Карпич позванивал почти каждый день. Понятно, его подогревал интерес к судьбе «дела» в Союзе писателей. Но было еще что-то не менее горячее. И по голосу и при нечастых встречах чувствовалась некая экзальтация. Скороговорки, постоянные предложения принять по рюмашке, частая смена настроения. Все знали о повальных комиссиях, о пересчете баллов и перлюстрации документов, о разоблачении фальшивых льготников. Знал и Афоныя, и готов был поступиться своим шансом.
– Олег Карпич, может, наше теневое «дело» зашло в тупик? Бросим его к монахам. Пускай дитя идет в педагогический, это по профилю гимназии.
– О, нет! – с большим жаром возражал приятель. – Мы сделаем так. Я сговорюсь с руководством областной культуры. И ты и твоя супруга всю жизнь пахали в этой сфере. Пускай область возьмет опеку над дитям культуры.
– Я никуда не пойду. Я всю жизнь избегал якшаться с властями, да и с совковыми законами никогда не знался.
– Теперь не совковые законы.
– Демократические?
– Волчьи. – И с отвагой в круглых глазах Карпич шепотом воскликнул: – Я сам переговорю, с кем следует.
– Это не повредит твоей репутации?