По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

В Москве первый вопрос коллег по редакции, конечно, был про морозы. Я красочно описал моё выживание в якутском «молоке». «Но потом, когда я улетал, потеплело», – завершил я рассказ про ужасы якутской зимы «И сколько было?», – не удержались спросить любопытствующие москвичи. «Минус тридцать семь». Всеобщий хохот: вот так «потеплело»!

Мой вояж в эти края не дал особой прибавки в числе подписчиков «Водного транспорта». Так же как и попытки моих коллег повлиять на потенциальных читателей в других речных бассейнах. Да и трудно было ожидать, что люди переключатся со своей местной газеты, пусть она и хуже качеством, на всесоюзную, которая гораздо реже пишет о твоём пароходстве. И тогда в министерствах и ЦК профсоюза приняли судьбоносное (для меня!) решение открыть новые корреспондентские пункты.

Я загорелся желанием незамедлительно отправиться в даль неизведанную. Меня уже ничего не держало в Москве. Мама умерла. Семья распалась, с большими осложнениями после развода. Из столицы без потери прописки и жилья я мог уехать только туда, где работа давала бронь. Приемлемыми вариантами были Сахалин и Якутск. Мой начальник Тарасов, бывший дальневосточник, расписывал прелести жизни на Сахалине. «А какая там шикарная осень!» – восклицал он. Но меня тянул Якутск. «Да что ты о Якутии знаешь? Что ты там видел?» – укорял начальник. «Мороз и туманы», – не тушуясь, отвечал я иронично. Действительно, ничего не знал. И практически, из-за туманов, ничего не видел. И всё же…

Меня раздирали противоречивые желания.

Сахалин, море, рыбаки и дальние рейсы – завлекательно! У меня даже родилась шальная мысль написать роман о жизни моряков, скорее – о жизни их жён и подруг. И заголовок уже сам собой родился – «Залив Терпения».

Но и Якутия со своими экстремальными климатическими условиями и богатейшими природными кладовыми, как магнитом, притягивала к себе.

И я решил бросить жребий. Есть у меня такая игра с самим собой: успею – не успею. Успею запрыгнуть в автобус, электропоезд, успею перейти улицу на зелёный свет – сделаю задуманное, не успею – вряд ли… Спускаясь с перехода на станцию метро «Площадь Свердлова» (теперь – «Театральная»), я загадал: если успею на поезд, который уже впускал в свои растопыренные двери торопливых пассажиров, то поеду в Якутск, не успею – на Сахалин. Успел. Двери сомкнулись, поезд тронулся, и вдруг я понял, что в спешке перепутал: еду не по своему направлению, а в противоположную сторону. Но, коли всё же успел на этот поезд, надо ехать в Якутск, решился я окончательно.

Такими были задворки центра Якутска в 1970 году. Но многоэтажные новостройки уже вытесняли старинные дома

Главный редактор благосклонно принял моё желание отправиться в край «северного сфинкса», как образно называют вечную мерзлоту. Редколлегия меня утвердила. Я встретился с председателем Ленского баскомфлота, который как нельзя кстати оказался в Москве. Главный вопрос, который надо было решить безотлагательно: где мне жить? А где буду жить я, там и будет корпункт.

На моё счастье, пароходство готовилось к заселению только что построенного пятиэтажного жилого дома в самом центре Якутска, на улице Ленина. И профбосс пообещал найти в нём уголок и для меня. Я скромно попросил себе квартиру на третьем или четвёртом этаже. Получив принципиальное согласие, стал готовиться к тому, чтобы отдать швартовы…

В краю «северного сфинкса»

«Сломай дом – построй корабль».

    Греческая пословица.

Первый улов на реке лене

Многочасовой полёт из Москвы в Якутск на «Ил-18» оказался экзотическим. Мы вылетали в ночь. Но из-за разницы во времени, едва пролетев часа два, уже встречали рассвет. Я показал стюардессе своё редакционное удостоверение и попросил поговорить с командиром, чтобы он разрешил посмотреть восход солнца из кабины. В иллюминатор увидеть не удалось бы – солнце вставало точно по курсу. Командир разрешил, и я пристроился за спинами пилотов.

Это неописуемое зрелище! Авиалайнер нёсся навстречу быстро поднимающемуся над тёмной, ещё не проснувшейся Сибирью солнцу. Будто какой-то невидимый маг торжественно, завораживая зрителей, вытягивал из тьмы огромный золотой диск. В безоблачном пространстве чистота благородного металла казалась несомненной.

Когда небесное светило поднялось повыше над уплывающим горизонтом, оно потеряло драгоценный блеск и занялось своим будничным делом – освещать шестую часть планеты. Я покинул кабину, уверенный, что этот восход обещает мне успех в том восточном краю, где вставало золотое солнце и куда так стремился…

Часа за полтора до приземления стюардесса предупредила: в Якутске восемнадцать градусов мороза. После тёплой московской весны это сообщение бросило в дрожь. Но, когда мы вышли из самолёта, нас встречала радостная апрельская капель, со звоном падавшая с крыш… Вот такие дневные перепады температур! А каковы ожидают годовые: от плюс тридцати пяти до минус шестидесяти! К этому предстояло привыкать.

Новый дом пароходство ещё не заселяло. И разместило меня в своей служебной гостинице.

Я представился руководству. Начальник Ленского объединённого речного пароходства (ЛОРП) Василий Максимович Дубровский на первой же встрече стал меня уговаривать обустроиться в их гостинице. Мол, поскольку я человек не семейный, лучше мне пожить на «полном обеспечении». Я понимал, что, при острейшей проблеме с жильём в Якутске, ему жаль терять целую квартиру и отдавать её невесть откуда свалившемуся на его голову корреспонденту. Но я от «отеческой заботы» отказался. Так называемая гостиница пароходства – это фактически обычное общежитие. Причём живут здесь не постоянно, а те, кто волею производственной судьбы попадает в Якутск на короткий срок. Все удобства – на этаже. Отдельный номер вряд ли дадут. Если и дадут, то ввиду наплыва гостей, будут подселять. А при круглосуточном обилии речников, постоянно снующих в довольно тесном гостиничном помещении, устроенном в жилом доме, невозможно ни сосредоточиться, ни выспаться. А где мне беседовать с гостями? И разве смогу я стучать по ночам на машинке, когда нужно будет срочно отправлять информацию в Москву? К тому же что значит – холост? Сегодня холост, а завтра… Мне ж только тридцать один годик. Я ещё – ого-го! Мужчина на выдане.

Не имея никакой базы, я сразу же запросился в командировку. Появился информационный повод – началась навигация на реке Лене.

Навигация на сибирских реках, на тысячи километров растянувшихся с юга на север, начинается не так, как в Европейской части страны. Если на Волге растает лёд, то почти одновременно на всём её протяжении. На речных меридианах Сибири всё иначе. Сначала ото льда освобождаются верховья. И ледовая масса, неспешно, пугая население и весь животный мир своей мощью, спускается к Ледовитому океану месяца два! В Якутске река ещё была накрыта толстым ледовым панцирем. Поэтому, чтобы открыть навигацию на Лене, я полетел на юго-запад – в город Усть-Кут.

Там, на иркутской земле, железная дорога упиралась в реку, и грузы переваливались со станции Лена в порт Осетрово. Вот такое это своеобразное географическое место: три названия одной и той же точки!

Я встречался с местными речными и портовыми руководителями. Однако сделать пространный материал для газеты, не имея понятия о технологическом процессе, я, конечно же, не мог. И даже не попробовал. Единственный мой улов: крохотная заметулька о том, что на реке Лене началась навигация 1970 года.

Нет, не единственный «улов». Был ещё один. Я встречался с начальником тамошнего речного училища. Хотелось узнать, кого и как оно готовит для пополнения кадрами гигантского пароходства, раскинувшего свои владения на тысячи километров, почти от берегов Байкала – до Ледовитого океана и Колымы.

Когда беседа подошла к концу, в кабинет заглянула девушка. Начальник попросил её подождать. Когда я выходил, то понял, что меня эта незнакомка «зацепила». И стал её ждать. Не уверенный, что в свою очередь я смогу «зацепить» её своим «ненавязчивым» разговором, взял в руки шикарную десятицветную (!) итальянскую ручку. Уж на это яркое жёлтое пятно красавица должна обратить внимание, подумал я.

Мы познакомились. Лена работала в местной школе учителем английского языка (я при первом взгляде подумал, что она – какой-нибудь «культурный» работник: завклубом, массовик-затейник и т. п.; впрочем, не намного ошибся – учитель это тот же «затейник»). В речном училище вроде бы образовалась вакансия по её специальности, а здесь платят больше, чем в местной средней школе…

Сейчас, сорок семь лет спустя, я пишу эти строки на нашей даче, а Лена копошится в саду, оживляя после зимней спячки цветы и ягодные кусты… А на ручку, на моё ярко-жёлтое итальянское сокровище, как потом выяснилось, она внимание даже не обратила…

На четвёртом этаже, как заказывал, я и получил квартиру. Однокомнатную. С балконом. В центре города – на улице Ленина и в то же время на окраине – в двух сотнях метров от реки Лены. С видом на широченную долину, на старинные одноэтажные дома, скособоченные от капризов вечной мерзлоты, и на башню Якутского острога, построенную казаками-первопроходцами в середине семнадцатого века.

На самом-то деле они воздвигли её в другом месте. Там два с половиной века сохранялись сооружения острога – до Гражданской войны. Во время противостояния белых и красных заблокированная в городе советская власть распорядилась для спасения населения в морозную пору разобрать башни на дрова. Оставили для потомства только одну. Она в отличие от других не глухая, а с воротами и со смотровым балконом. Вот её, одинокую сиротинушку, и перенесли сюда, на площадку рядом с музеем. К сожалению, несколько лет назад и она сгорела. Говорят, подожгли. Чтобы уничтожить напоминание о колонизации русскими этого края?

В квартире со всеми удобствами долгое время не было ни газа, ни горячей воды. Это в «лучших советских традициях»! И никакой мебели. Всё, что я привёз из Москвы – один фанерный ящик, в котором доставили мне разобранный велосипед и что-то ещё по мелочи.

Пустую квартирную коробку хотелось поскорее заполнить для нормализации быта. Но при тогдашнем дефиците осуществить это быстро без «знакомства» было невозможно. Люди записывались в очередь, оставляя у продавцов открытки с обратным адресом. Или платили им «задаток», то есть взятку. Или чуть ли не ежедневно навещая магазин, надеясь на удачу, что нужный товар неожиданно «выбросят», а это происходило весьма редко, тем более в Якутии, удалённой от железных дорог.

В пароходстве мне пожертвовали старую, грохочущую пишущую машинку, не менее старые письменный стол и стул. Спал на полу (то есть была буквально – половая жизнь).

Что ещё надо для работы? Совсем «немного»: связь с миром – телефон и знание профессионального дела речников. У меня не было ни того, ни другого. С телефонизацией в Советском Союзе была повсеместная беда. А знания – дело наживное, но никакой скандально-критический повод, чтобы я сходу мог вмешаться и выстрелить громким материалом, не возникал.

Визит к партийному боссу

Так было положено. Надо было представиться не только «речному хозяину» – начальнику пароходства, но и партийному. Куратором по промышленным и транспортным вопросам был второй секретарь обкома партии Александр Власов. Мои новые коллеги-журналисты охарактеризовали его как весьма контактного и информированного деятеля. И, действительно, он охотно согласился поговорить со мной о задачах транспортников в связи с активным хозяйственным развитием Якутии. Был любезен и откровенен.

Ощущалось, что он, выпускник Иркутского горно-металлургического института и бывший шахтёр, неплохо разбирается в здешних производственных делах. В помощь мне для лучшего познания проблем Якутии подарил книгу-сборник о развитии производительных сил республики, в издании которой он принимал непосредственное участие – как руководитель редакционного коллектива. Книга оказалась полезной. Она была насыщена конкретикой, что выгодно отличало от чисто партийных деклараций, ведь в числе авторов выступали специалисты.

Не знаю, как бы потом сложились наши с ним отношения, когда я стал писать критические материалы о подопечной ему сфере. Но вскоре его взяли на работу в ЦК КПСС. И он сделал головокружительную карьеру: первый секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС, первый секретарь Ростовского обкома КПСС. Новый лидер компартии Горбачёв нуждался в обновлении кадров и использовал его на всех «фронтах». Бывший горняк неожиданно становится министром внутренних дел СССР в чине генерал-полковника. При нём был создан ОМОН. Он получает особое партийное назначение – возглавил правительство РСФСР. Его избирают кандидатом в члены политбюро ЦК КПСС.

Уже при последнем вздохе КПСС он возвращается непосредственно на партийную работу – зав отделом ЦК. И главное: он становится соперником Бориса Ельцина на Первом съезде народных депутатов РСФСР при выборе председателя Верховного совета. Однако, несмотря на богатый послужной список, он уступил Ельцину. Настало новое время – новых идей, деятелей реформаторского толка.

После путча ГКЧП Власов ушёл на «заслуженный отдых». К его чести – он не вёл активную антиреформаторскую, реваншистскую деятельность. Видимо, понял, что время «партийных хозяйственников» прошло.

Вот такие люди работали и на якутской земле. Ну, и совсем другие, конечно же.

Много воды утекло…

Да, с тех пор много воды утекло, а мне всё ещё с болью вспоминается моё фиаско в должности собкора «Водного транспорта».

Было много факторов, объективно помешавших мне начать плодотворно работать.

Самой серьёзной проблемой для начала работы оказалось отсутствие телефонной связи. Лишь через несколько месяцев смогли меня обеспечить номером АТС. Как же связываться со специалистами-водниками, если речной транспорт – это не только контора пароходства, что находится в соседнем здании, но и разбросанные на громадной территории Северо-Востока страны порты, ремонтные базы, путейцы… К тому же флот взаимодействует со всеми отраслями края… При этом ты ещё никого не знаешь.

Для связи с редакцией приходилось ходить на телеграф, заказывать переговоры, долго ждать, потом мучиться от постоянного прерывания «по техническим причинам». При этом помнить про шестичасовую разницу во времени. Да и редакция не могла со мной экстренно связаться, чтобы передать какое-то задание. А без оперативности любая заметка опаздывает. В информационном вакууме нормально работать невозможно.

Войти в трудовой ритм помешала и смена климатической зоны. Сначала выбивала из колеи… жара. В середине лета в Якутске температура воздуха может превышать тридцать градусов. «За что же вам надбавки начисляют? – удивилась одна москвичка, с которой меня по ошибке соединила телефонистка. – Мы думали, вы там замерзаете…» Но ещё тяжелее я переносил сушь. В то лето более двух жарких июльских недель не было ни дождинки. Радоваться бы мне – курорт! Но после влажного московского климата я тяжело вживался в якутскую Сахару. Не мог нормально существовать без влаги. Вынужден был или в день по два-три раза отправляться на купание в реке Лене (а до неё, несмотря на видимость из окна, не близкий путь), или дома принимать холодную ванну. Всё это отнимало силы и время.

Наступили зимние холода, и возникла новая проблема для моего организма. Одно дело – во время командировки «прошвырнуться» по центральной улице, а совсем другое – жить в этом непроглядном «молоке» при пятидесяти градусах. Впервые в жизни я всё время ощущал потребность больше есть и пить: есть мясо и пить горячий чай. Алкоголем для «сугреву» не злоупотреблял. Больше пить требовал не только мороз, но и продолжавшаяся сушь: при низких температурах снег практически не выпадает.

Вообще в Центральной Якутии осадков выпадает не больше, чем в пустыне Сахара, однако территория не превращается в пески благодаря мощному (в несколько сотен метров) слою вечной мерзлоты, который в летнее время подпитывает почву снизу.

Для выхода на морозы надо было приобрести тёплую одежду. С этим в советских магазинах всегда была проблема. Что-то скромное, не меховое, приобрёл для согрева тела. А вот, чтобы не отморозить ноги, надо было иметь меховую обувь, лучше всего торбаса. Это такие высокие «сапоги» из оленьих или лосиных шкур. Или хотя бы – унты, они покороче и подешевле. Но ни то, ни другое в торговой сети не продавали, а на рынке или на заказ они были дороги – не менее двухсот рублей. Напомню: средняя официальная зарплата по стране равнялась ста пятидесяти рублям. В Якутске, конечно, доход благодаря северным коэффициентам и надбавкам был выше. Но у меня ещё не было надбавок, а городской якутский коэффициент составлял лишь сорок процентов. При этом надо было обустраивать совершенно пустую квартиру. Поэтому заказал себе обувь подешевле – не торбаса, а меховые ботинки. И не из оленьей шкуры, а из лошадиной.