Другое Существо

Я же не миллионер, отсидевшийся в бункере со всеми своими миллионами. Я понимаю, что раз уж не передал до сих пор свои гены детям ни через одну женщину, как в древности, или банк спермы, как сейчас, и не оставил свой опыт и знания в виде хотя бы мемуаров, значит, должен что-то сделать для этого. То есть – для оставления после себя хоть какого-то… следа. Наследия.

Варианта-то – всего два.

Первый – сдать вот именно – сперму, и дать взятку начальнику какого-нибудь Центра по рождаемости, чтоб он воспроизвёл мой клон в виде младенца. Младенца отдать в Приют для оставленных детей – не усмехайся, сам знаю, что нереально. Потому что сталкер или стерилен, или, как в моём случае, уже импотент. (Спасибо радиации.)

Ну а второй – вот именно дать снять с себя психоматрицу, и пусть она – ну, вернее, тот, в кого её вселят – пробует. Выжить. И размножиться. Пусть не все, пусть урезанные, но мозги-то и воспоминания будут – моими.

Напарник снова долго молчал, моргая на Мартена. Сказал:

– Хм-м… Если и правда, смотреть с этой стороны… Оригинальный, конечно, подход. Но с другой стороны, моральная-то ответственность всё равно должна ощущаться! Вот скажи: а о сознании этой твоей новой «копии», которая попадёт неизвестно в кого, и ещё более неизвестно – выживет ли, или её банально зарежут, как курёнка на бойне, ты подумал?! Вдруг она, эта урезанная сущность, будет костерить тебя, свинью амбициозную, и думающую только о себе, до самого конца своей короткой жизни, и, полагаю, проклинать в случае быстрой и крайне болезненной, кончины?

– Знаешь что, Томас? Не твоё это, если уж на то пошло, дело. И не нужно читать мне морали! Когда – и если! – тебе предложат такой шанс, можешь рассусоливать сколько угодно. И свои мелодраматические и совестливые раскладки делать. Для себя.

Я за своего – или своих! – копий решил.

Пусть выживают. И дерутся.

Как и должен выживать настоящий сталкер. И мужик.

Томас ничего не сказал. Только отвернулся к стене. И больше до конца дня они не разговаривали.

Однако спокойной ночи пожелать друг другу не забыли.

Значит, всё нормально.

Подуется напарник, подуется – и успокоится.

Такое у них уже случалось.

И довольно часто.

Прямо как у классических мужа с женой, как прекрасно понимал Мартен.

Снятие мнемоматрицы предстояло утром. Впереди целая ночь, чтоб всё обдумать.

И окончательно решить.

Позавтракал Мартен в гордом одиночестве: напарник всё ещё спал. Вернее – делал вид, что спит. Уж Мартен-то знал, каким бывает его настоящий храп.

Добираться, пешком разумеется, пришлось до южной окраины того забитого черной пылью и серыми бетонными осколками с ржавыми штырями выступавшей арматуры, кратера, что когда-то был огромным мегаполисом.

Оборудование, как объяснил посредник, разместили в подвале Госпиталя святого Марка. Вернее, того, что ещё осталось от трёх зданий самого Госпиталя. Одна операционная и две палаты – в каждой по пять коек. Остальных, не поместившихся, пациентов, доктор Цебасек навещал на дому. Если тем (или их родственникам) было, чем заплатить.

Правда, и в кредит доктор тоже лечил.

И, насколько помнил Мартен, не было ни одного случая, чтоб кто-то из пациентов, ну, или вот именно – их родственников – не расплатился с Доком. Что говорило о его высочайшем авторитете и таковой же квалификации.

Однако сейчас девяносташестилетний доктор Цебасек в процедуре снятия матрицы участия не принимал. Но Мартен мельком всё же увидел его, когда заходил в соседнюю с операционной палату – доктор, склонившись над белым столом под тремя чудом сохранившимися в колпаке софитами, что-то аккуратно не то резал, не то – зашивал. Сестра Глория как всегда помогала. Вот она-то засекла Мартена, и даже поморгала на него подслеповатыми близорукими, и как всегда опухшими, глазами.

В совершенно пустой прежде, как помнил Мартен, комнате, боковая стена которой отделяла её от операционной, в углу штабелем высились уложенные друг на друга контейнеры с флэш-памятью, и системные блоки. А посередине теперь торчало странное сооружение: кресло с подголовником, подлокотниками и подножками. Огромный колпак, стоящий сзади, Мартен тоже вполне заценил, как и толстенные кабели, уходившие от него через окно куда-то наружу: всё верно. Мартен сразу обратил внимание на портативный генератор у торцевой стены здания – похоже, специалисты, что сейчас им займутся, не слишком уповают на мощности этого самого Госпиталя. А вот мощность агрегата на дизельном (Очень характерно вонявшем на всю улицу!) топливе Мартен оценил бы в восемьдесят – сто киловатт. Ничего не скажешь: солидная машина. Немного, наверное, таких осталось по стране после уничтожения всех крупных военных баз и промышленных центров… А ведь ещё нужно, чтоб кто-то толковый, и не какой-нибудь белохалатник-инженер, а реальный механик, поддерживал древнюю технику в рабочем состоянии.

– Прошу вас, – из-за кресла выступил невысокий, тощий и сутулый мужчина неопределённого возраста, с застывшим на лице, казалось, на века, выражением побитой собаки, – Садитесь.

Мартен не видел смысла сопротивляться или как-то препятствовать процедуре. Насколько он знал, съём мнемоматрицы – вполне себе банальная и достаточно обычная процедура. Правда – для «избранных».

Потому что сохранить свою личность, чтоб потом вселить её в специально выращенный клон с молодым телом может себе позволить не каждый. А точнее – сейчас лишь несколько сотен богатых тварей, что отсиделись первые пять-шесть лет в бункерах, пережидая, пока уровень радиации в атмосфере и у почвы упадёт до почти безопасного… И уже сменившие три-четыре таких тела, обретя, фактически, вечную жизнь. Ну, или жизнь до тех пор, пока не закончатся припрятанные деньги.

Те же, кто не мог оплатить за «чистые» продукты и воду, рафинированный обеззараженный воздух, и стометровый слой земли над пятиметровым бетонным потолком Убежища, и оставался снаружи, вынуждены были есть и пить то, что находилось. И пользоваться противогазами. И даже обычными марлевыми повязками. Правда, говорят, не слишком-то они помогали. Особенно – вот именно – в первый год.

Но потом всё как-то пришло в норму. Если нормой назвать то, что восемь из десяти родившихся от остававшихся женщин, а затем, когда их всех перебили, и в автоклавах, детей, получались нежизнеспособными уродами… Понятно, что поневоле пришлось перейти на клоны – чтоб хоть так сохранить что-то от так называемого Человечества.

В кресле оказалось вовсе не так удобно, как он предполагал, но маленький человечек быстро подправил ситуацию, подрегулировав длину подножек, и высоту и положение поручней.

– Вы не будете возражать, если я зафиксирую ваши руки и ноги ремнями? Это для вашей же безопасности. Потому что когда вы потеряете сознание, они могут шевелиться: подёргиваться, падать с поручней и подножек, и изменять таким образом положение черепа в полости прибора. А это было бы… Крайне нежелательно.

Мартен кивнул:

– Валяйте, доктор. Фиксируйте.

На это ушло не более минуты, да и сами ремни, как сразу увидал Мартен, не были рассчитаны на удержание его тренированного тела. А вот именно – только для фиксации. Страховки. От «подёргиваний».

Теперь доктор опустил кресло, так, что Мартен как бы лежал. На голову со стороны затылка надвинули огромный колпак. Свет, конечно, чуть пробивался по краям, но нос и рот оставались снаружи, так, что дышать можно было свободно, и неудобств Мартену колпак не создавал.

Доктор словно бы с удовлетворением вздохнул. Сказал:

– Ну, уважаемый пациент, постарайтесь просто – расслабиться. И ни о чём особенном не думать. Представьте, скажем, что вы в каком-нибудь… Приятном месте. Например, в цветущем саду!

Мартен мысленно усмехнулся: вот балбес! Неужели непонятно, что приёмчики и фразочки, актуальные или имеющие смысл для миллионера, который «переселяется» в тело клона четвёртый или пятый раз, и, конечно, помнит, что такое «цветущий сад», абсолютно не подходят для него. Сталкера. Сироты, выросшего среди серых развалин и чёрной пыли. И вместо убитых отца и матери воспитанного в голоде и ежедневных тренировках с приёмным отцом – пожилым соседом-корейцем, тоже лишившимся всей семьи.

Не видал он никогда цветущего сада!

Да и вряд ли теперь увидит. Даже на картинках – такие картинки и древние книги на бумаге – роскошь! Позволить себе могут разве что Хромой Барни, или Большой Борис.

Но раз уж получил деньги, нужно отрабатывать. Расслабиться. И ждать.

Окончания процедуры.

Снаружи замелькали какие-то тени. Раздался голос доктора:

– Запускайте. Пациент готов.

Стало слышно, как затарахтел за стеной, наверняка выпустив струю вонючего сизого дыма, пускач. Затем взревел и сразу перешёл в рабочий режим основной мотор генератора. Вокруг головы Мартена словно стал сжиматься и разжиматься воздух. Или не воздух? Да, скорее всего, это – те самые «тонкие» магнитно-электронные поля, что командуют всем парадом.

Затем звуки стали тише, а ощущения стали похожи на те, что бывают в момент, когда сознание засыпает. Мартен подумал, что оно и верно: если не вздрагивать всем телом, как пугливая лань, а просто позволить этой хрени усыпить себя, может оно и к лучшему.

Не будет мучить совесть от сознания того, что того бедолагу, в кого «вселят» его мнемоматрицу, возможно – да что там – возможно: наверняка! – будут убивать.

А возможно – и многократно…