Черные сны

– Я к ней оком, а она ко мне боком.

– Да ладно тебе, что трудно сказать?

Модест поднял голову и снова с подозрением посмотрел на Егора. Затем перевел взгляд на бутылку, снова на Егора, – выпьешь со мной, скажу.

– Да брось, вдруг понравится. А здесь и одному только лизнуть.

– Рюмка в шкапе.

Хазин твердой рукой взялся за бутылку.

– Ну, тогда лей полную, – сказал Егор, ставя рюмку на стол.

– Принципал не вздрючит?

– Не вздрючит. Лей.

Хазин с тихим стуком поставил бутылку. – И как теперь быть? Не отворачиваться?

– А то. Глаза в глаза.

– Боюсь не взглянется.

– Ты не бойся и болтай меньше, – Егор осторожно взял со стола стопку с «горкой». Прозрачная жидкость опасно дрожала, накатывая на края. Хазин тоже осторожно поднес рюмку к губам. Они посмотрели друг на друга. – Будем, – сказал Егор и быстро опрокинул тару. Хазин замешкался и начал пить, когда Егор одним большим глотком проглотил горькую и уже вытирал губы тылом ладони. Модест закинул голову, рот его исказился. Верхняя губа задрожала, оскаливая гнилые зубы, показались воспаленные вздутые, словно под ними нарыв десна. Они были серого цвета, усеченные, наползали на зубы. Виднелись кровоточащие язвочки. Челюсти разомкнулись, и водка пропала в дыре. Старик выдохнул, по телу пробежала дрожь, затем он весь сдулся, голова упала на грудь. Он замер.

– Гингивит, – проговорил он, не поднимая головы, – острый некротизирующий язвенный гингивит. – Хазин выпрямился в кресле-каталке, улыбнулся и поставил рюмку на стол, – начальная форма, ничего страшного. Просто, малость запущено. Я лечусь, полощу «фурацилином», что мне тебе рассказывать. Ты ведь сам мне приносишь лекарства. Как огурчик? – Он взял с края блюдца остаток корнишона и закинул в рот.

– Гут, – Егор хрустел угощением.

– Заразиться не боишься?

– Нет. Думаю, ты про свои болячки все досконально знаешь и будь она опасна, не предложил бы с тобой квасить.

– Верно. «Пародонтозом» обычно называют группу заболеваний пародонта. Гингивиты, в той же обойме. Считается, что причиной болячки является недостаточность кровоснабжения тканей десны, которое в запущенных случаях приводит к ее атрофии и, как следствие, к потере зубов. У меня уже парочка шатается. Не желаешь глянуть?

– Ты мне не зубы не того, отвечай давай.

– Фамилию тебе надо? Хазина Светлана Модестовна. Доволен? Может еще контроверза есть? Валяй, я сегодня предобрый, токма за это рюмочку сбрызни.

Егор смотрел на сметливого старика с хитрым прищуром и минуту думал. – Да, пожалуй, еще. Одну.

– Годится. Я обычно не мешаю мух с котлетами, но сегодня особый случай. Хорошо идет… Давай табачком пыхнем. Пусть меня расплющит.

– Пыхнем, – Егор достал пачку сигарет, выбил одну, угостил Модеста. Следующую – себе. Кухня наполнилась белесым дымом. Захмелевший хозяин разглагольствовал на тему жизни и смерти, коверкал язык, сыпал латынью, цитатами из писаний. Из сказанного Егор мало чего понял, вынес одно – жизнь это только до тридцати трех лет, остальное – наказание, и чем быстрее оно закончится, тем скорее кончатся муки.

Они докурили. Хазин вопросительно посмотрел на Егора. Тот понял намек и наполнил рюмки. – И на кой тебе это надо? Ведь вижу, давишься. – Модест мотнул головой и выпил не отворачиваясь. Егор не стал в этот раз рассматривать жуткую болезнь и опрокинул стопку, закатив глаза к потолку. Обожгло пищевод. Он шумно выдохнул, взял с блюдца огурчик. В голове зашумело, в тело пробралась слабость, мысли потеряли остроту.

– Все, Модест, баста. Мне хватит. Червяков убьет. Я только обход начал.

– Не начал, а зачал. Не то же самое, что забеременеть. – Хазин поднял палец и пьяно хихикнул. Его физиономия сплющилась и поплыла. Таким пьяным старика Егор никогда раньше не видел. Тот, скрючившись в каталке, опустил голову, прищурил левый глаз, как бы прицеливаясь, рукой-крюком наполнил стопку. – Вот, так, – крякнул он, опуская бутылку на стол и выпрямляясь.

– Модест, а где кошара твой?

– Черт его знает. Сбег вроде. В форточку фр.

– Что, прямо из окна? У тебя же второй этаж.

– Фр, – пьяный старик сделал рукой неопределенный жест, показывая, как все происходило. – Лично созерцал.

– Что ему не жилось у тебя? И кормежка, и тепло.

– Индивидуальная имманентность, видите ли. Сижу, хлебаю щи, нечаянно заносится Тесло, весь вздыбившийся, глаза на выкате. Херак, херак на подоконник и в форточку. Даже не задумывался, фр и в низ. Думал, ушибся. Куда там. Хвост пистолетом через улицу и в подворотню. – Старик помолчал. – Да, что-то все от меня бегут. Жена на тот свет, дочь к тунеядцу, кот в подворотню. Знать, стою того. – Хазин печально вздохнул, – дай, что ли закурить. – Он поднял покачивающуюся на тонкой морщинистой шее голову. Посмотрел на Егора мутными тоскливыми глазами, сдвинул брови, казалось, не мог поймать его в фокус. – Сегодня я в разнос.

Егор протянул старику сигарету, дал прикурить. – Как со сном у тебя Модест?

– Это второй вопрос?

– Нет к слову. Осень, перемена погоды, многие старики на бессонницу жалуются.

– Раньше было, теперь нет. Только сомкну веки и в пропасть. Abyssus abyssum invocat, – язык старика сильно заплетался.

– Модест, хорош выпендриваться. Что сказал то?

– Бездна взывает к бездне.

– Во как.

– Кесарево Кесарю, – промямлил Хазин и стукнулся лбом о столешницу.

– Модест, Модест не отрубайся. Ты мне еще не ответил, – Егор затряс старика за костлявое плечо.

– Да!? – встрепенулся Хазин и в непонимании завертел головой.

– Куда она уехала?

– Дочка то? В Пыхтино.

– Это совсем, рядом. Рукой подать.

– Глупый ты, Егорка, – и он снова бахнулся на стол.

– Эй, эй. – Егор осторожно тронул старика за плечо. Тот не реагировал. Егор постоял еще с минуту возле, затем достал из кармана очки и натянул резинку на голову. Подождал пока глаз привыкнет к диоптриям и медленно обвел взглядом кухню. Он не мог определиться, то ли тонкий запах животного действительно витает в воздухе, то ли кажется. Слишком много было сильных посторонних запахов. Мало того, что хозяин держал настоящее животное, часто забывал очищать лоток и вместо наполнителя рвал газету.

Егор обошел мирно сопевшего старика, заглянул в просвет между холодильником и стеной. По очереди распахнул все шкафы, посмотрел под мойкой. Не обнаружив паскудника, бесшумно ступая, прошел в комнату. План работал. Он остановился у двери. Она была нараспашку. Заваленная журналами, книгами, газетами комната старика представляла собой свалку макулатуры. Егор опустился на колени и заглянул под кровать. В полумраке поблескивала стальными прутьями клеть. Он подполз ближе и вытянул руку. Пальцы коснулись холодного металла. Егор подцепил и вытащил на свет решетку. Обычная решетка из железной проволоки с фанерным дном, с квадратной гнутой ручкой, с дверцей. Поднес к лицу и несколько раз втянул ноздрями воздух. Пахло собачатиной. Егор поставил ее рядом и припал к полу, просматривая через линзу пространство между поверхностью пыльного выцветшего ковра и низом кровати.

– Timeo Danaos et dona ferentes. Бойтесь данайцев дары приносящих, – послышался за спиной развязный голос Хазина.

– Что это у вас за нахлобучина, абаим коварный?