Тень Земли: Дар

– Его вина одна – он служит злу. Посмотри на него: это медвежьи клыки, это волчьи, это троглодитские когти, а тут, посмотри, горловые косточки людей. Многих погубил он на своем веку! И вот знак, что это не простой солдат, а закоренелый предводитель проклятых бандитов: видишь, железный череп, – леший грубо сорвал перечисленные атрибуты и бросил под ноги. – Посмотри еще сюда: этот нож испил много крови, – он поднял огромный тесак.

Глеб принял нож и чуть не выронил из рук – такой он был тяжелый. Каменную рукоятку уравновешивало длинное, расширяющееся к боевому острию лезвие, покрытое зазубринами и царапинами, но тщательно заточенное и отполированное. Учитывая длину этого ножа, – сантиметров под сорок – его легко можно было назвать коротким мечом.

Троглодит, который сначала готовился твердо встретить смерть, видимо, терял остатки сил, он часто впадал в беспамятство и тогда жалобно просил пить.

Григорий понял, что жить врагу осталось недолго. Он подхватил свой мешок, направился к дороге и бросил через плечо:

– Пойдем. Он сдохнет без нас.

– Дядя Григорий, а у нас не осталось хлеба? – робко спросил Глеб.

Когда он увидел медленно разворачивающегося лешего, то не ждал ничего хорошего, и ни за что бы не поверил, что хозяин развяжет мешок, чтобы бросить врагу две последние лепешки и баклагу с остатком воды.

Они двинулись дальше: впереди Григорий, сильно обиженный, за ним волк, и, шагах в десяти от них, мальчик с котом. Глеб нес троглодитский тесак и думал о войне, хотя ничего, в сущности, не знал об этом предмете ни в том мире, ни в этом. Никифор как-то неопределенно рассуждал о сложностях жизни, но Глеб его почти не слушал.

Вскоре они достигли, наконец, места, где Лещинный лес дубовым клином выходит к дороге, а она, словно испугавшись мрачной чащобы, круто сворачивает вправо и уходит дальше, в поля.

Когда путники вошли под сень молодых крепких дубков, то сразу почувствовали живительный воздух здорового леса. Пахло дубовыми листьями, грибами и травами. Ветер стих, и дождь почти прекратился. Холодный подозрительный горизонт заслонили близкие, спокойные деревья. Гнетущая тишина дороги, в которой пугающе громко раздавались собственные шаги, сменилась ласковым шелестом листьев. Капли дождя успокаивались в кроне, скапливались на ветках, а потом тихо стекали по стволам или бесшумно падали на травяную подстилку, которая впитывала и воду, и шаги, и усталость, и грустные мысли. Лес – не просто особый мир, это источник жизни. В лесу нет места ничему застывшему, холодному, мертвому. Даже засохшие деревья, упавшие от старости, продолжают жить, пока муравьи не растащат труху по своим муравейникам. Принеси в лес камень, брось его на полянке, и сразу он оживет – покроется лишайником, потеплеет, и поселится в его трещинах веселый насекомый народец, а под ним обязательно появится норка.

Григорий сразу преобразился, как только ступил на родную траву, теперь с лица его не сходила улыбка, а глаза искрились привычным счастьем, которое испытываешь не изредка, урывками, а всегда, если живешь с любимыми существами на любимой земле, где знаешь каждую веточку, и каждый листочек радуется тебе. Он уделил добрый взгляд каждому дереву, и деревья радостно признали его, потянулись к нему мокрыми ветками, а те, которых он коснулся рукой, словно посветлели и позеленели. Вдруг откуда-то сверху донесся первый пронзительный крик лесной птицы, его тотчас подхватили со всех сторон, и вот уже целые стаи больших и маленьких, желтых и серых птиц слетелись, выражая свою радость, к хозяину. Они кружились над головой, прыгали по веткам, прыскали из-под ног, стараясь задеть Григория крыльями. Плечи, голова и руки лешего сразу превратились в большой насест, птицы толкались, подсиживали и задирали друг друга – так им хотелось выразить свои чувства. Неугомонная свита сопровождала путников всю дорогу до Лещинных Хором, которые прятались в глубине леса, у истока лесного ручья в густом и запутанном орешнике. Чуть позже присоединились те, у кого не было быстрых крыльев, и Григорий посадил Глеба на могучего красавца-лося, он гордо нес свои прекрасные рога над волками и лисицами, медведями и зайцами, которые оказались поблизости в тот момент и сбежались, чтобы встретить хозяина леса.

Лось остановился у зарослей лещины, разросшихся так густо, что они казались сплошной зеленой завесой, в которой терялся и взгляд, и голос. Но перед Хозяином деревья сразу раздвинулись, открывая ровный проход. За ореховым туннелем была чудесная поляна с большим холмом, в котором и было устроено просторное жилище.

Глеба с Никифором отвели в отдельную земляную пещерку, теплую, сухую и тихую. Глеб огляделся, почувствовал себя дома, снял мокрую одежду, счастливо вздохнул, набрав полную грудь легкого душистого воздуха, и завалился спать в кучу мягкой лесной травы. А в эту минуту с вершины холма взвились в небо два сокола, их послал Григорий узнать о судьбе Старобора.

В глухую полночь проснулся Глеб от предчувствия близкой опасности. Будто чье-то ледяное дыхание коснулось его головы. В круглое окошечко заглядывала убывающая луна, призрачно освещая комнатушку. В бледном свете даже собственные руки выглядели жутко. Никифор метался по комнате, обнюхивая углы и подвывая не своим голосом, как волк или одичавшая собака. Мальчик вжался в угол, втянув голову от страха. Ему сразу вспомнились рассказы Старобора о демонах и бесах. Он нащупал рукой амулет, непривычно горячий и светящийся в темноте. Ледяная жуть наползла так плотно, что казалось, тело опустили в прорубь и сверху придавили льдиной, стало трудно дышать. Глеб рванулся, будто бы вверх, и начал отчаянно барахтаться. Но кто-то невидимый схватил его за голову, где-то внутри прозвучали непонятные жуткие слова, тело вытянулось в струнку и вмиг окоченело. Теперь мальчик мог только смотреть в одну точку, прямо на луну. И от луны к его голове протянулись незримые нити, они опутывали сознание, выворачивая память и вызывая страшные образы, которые разбредались по голове, забивая собой светлые просторы детской души.

Вдруг свет луны мигнул и погас, это Никифор вспрыгнул на окно. Амулет в руке мальчика вспыхнул, разгоняя по всему телу живительное тепло, и Глеб ощутил, как рвутся в его голове страшные оковы и рассеиваются призраки. Он дернулся изо всех сил, почувствовал, что вновь овладел своим телом, вскочил и бросился вон из спальни. Он бежал наугад по темным коридорам, натыкаясь на бревенчатые стены, пока не вырвался в светлый просторный зал, полный разных существ; увидел Григория и упал ему в ноги, лихорадочно дрожа и выкрикивая какие-то бессвязные фразы.

Григорий вскочил с места и обнял мальчика, укрыв его своим зеленым плащом. Глеб вспомнил, как мама укрывала его стеганым одеялом в холодную зимнюю ночь, и беззвучно заплакал, уткнувшись в грудь лешего. Он мучительно старался сдержать слезы, презирая себя за слабость, но не мог оторваться от надежных рук Хозяина Лещинного леса; слушал медленный стук его сердца и старался выбросить из памяти ночной кошмар.

По всем хоромам, в каждый закоулок, в погреба и подворье были посланы лучшие ночные следопыты – совы и летучие мыши. От лесного дворца во все стороны полетели крылатые гонцы и дозорные. Спустя какой-нибудь час весть о злодействе достигла самых отдаленных окраин, и даже в ближайших лугах забеспокоились редкие обитатели, пряча детенышей, засыпая изнутри входы и выходы своих нор, или, наоборот, взмывая в ночное небо, – кому как казалось безопаснее. В южной Пожарной пустоши заворочались духи пепла, в трясине под старыми соснами забурлили пузыри болотного газа и поднялся до самых сосновых вершин смрадный туман, зашевелились гнилые корни, открывая потаенные укрывища болотных тварей – носителей изначального зла, которым нет дела до Тьмы и Света, они созданы самой природой в незапамятные времена, чтобы душить и топить, рвать и губить все живое; природа создала и прокляла их, осудив на вечную самогрызню за то, что не смогли они подняться выше своих погибельных инстинктов.

До утра у Лещинных Хором собиралось лесное воинство – грызущие, клюющие, жалящие и разные другие воины Светлого Зеленого знамени. Серый Вихрь привел свою стаю – две дюжины волков; встали в строй раздобревшие на летних разносолах медведи-одиночки; матерые вепри – ударная гвардия – расположились табуном в ближайшем дубняке на спелых желудях. В трапезном зале, который кроме своего прямого назначения выполнял также роль судебной палаты и тронного зала, собрались суровые лесные воины-люди, вооруженные луками и копьями, а вперемешку с ними стояли лешие – все семейство в пятнадцать душ во главе с молодым (по лешим меркам, конечно) Вуколой Горемыкой. Вукола со своей женой Березницей и пятерыми малолетками сорок лет назад лишились собственного леса и сгинули бы где-нибудь в Великой пустоши, если б не приютил их Григорий. Теперь сам Вукола (двухсотдесятилетний детина), Березница и все их дети, включая шестилетнюю Иголочку, готовы были постоять за родной лес.

Когда солнце осветило взбудораженный лес, Григорий уже знал, что случилось. Местные злые духи в страхе перед гневом Хозяина сознались, что в лесу побывал Смерв, что он хотел захватить тут мальчишку для Черного Стража, но у него ничего не вышло и он бежал нынешней ночью по направлению к городу.

– Так. Смерв Черный Колдун, значит! – мрачно произнес Григорий. – Стало быть, это его козни я почуял на дороге. Только он один и мог меня выследить. Теперь не будет нам покоя.

Стоящие вокруг глухо зароптали. Послышались призывы отомстить злым духам и городским троглодитам за то, что лезут, куда не надо.

Дух лесного тлена Гнилозем (главнейший из местных духов) взмолился:

– О, справедливейший и мудрейший Хозяин наш Григорий Дубовая Глава! Не губи! Клянусь, мы не искали встречи со Смервом и не помогали ему. Многим из нас без леса не жить, да и лес твой без нас – что зима без мороза, что лето без грозы. Так и день без ночи – не день вовсе.

– Вы не предупредили меня.

– Мы не слуги твои, о Хозяин! А если б не мы, то и не знать бы тебе о Смерве. Пощади нас!

– Скройтесь с глаз! – распорядился Григорий, и когда духи удалились, обратился ко всем: – Чую я грозные времена. Враги наши сильны, как никогда прежде. На людей надежда плоха – далеко они, люди-то. Смертная тень осенила друга моего Старобора. И просил он меня позаботиться об этом вот отроке, явившемся к нам будто бы из мира людей и отмеченного будто бы рукой Провидения, будто бы от него что-то зависит в нашей вечной борьбе со Злом. Зовут его Глебом. И мне добром будет памятно это имя. Однако вы должны знать, что помощь этому отроку навлечет на всех нас тяжкие испытания, а может, и погибель. Что скажете?

В зале повисла тишина. Присутствующие смотрели на Глеба – его к этому времени одели в просторные штаны и рубаху, которую надо было подпоясывать веревкой. Все понимали, что возможен только один ответ. Его за всех дал Вукола:

– Мы не оставим тебя, Хозяин. Повелевай, пойдем за тебя хоть в болото.

– Я знаю это, – кивнул Григорий. – Расходитесь по домам. Авось, еще не скоро придется воевать.

А Глебу он сказал:

– Впредь ничего не бойся в моем лесу. Будем беречь тебя, как молодую поросль, что проклюнулась нежданно перед самыми холодами. Знай, однако, что ты и без нас под защитой – Дар Старобора сбережет тебя от злых духов и бесов, где бы ты ни был. Без него ты бы не пережил эту ночь. Но помни, всякий дар будет бессилен, если сломлена будет твоя воля, если затмение постигнет твою добрую душу. Будь твердым и смелым, верь в себя и в Добро.

– Прости меня, Хозяин! – всхлипнул Глеб. – От меня тебе одни неприятности.

– Не бери в голову, сынок. Эти неприятности не первые и не последние на моем веку. А забот ты мне прибавил, это точно. Как прикажешь дальше-то быть с тобой? Куда нам тебя? Люди-то ведь далеко, до них не просто добраться. Живут они, говорят, где-то в Великих Лесах, которые будто бы еще остались на востоке. А может, и не только там, но там обитает их Хозяин – чародейный старец Василий Доброе Солнце.

– Это какие люди? Ваши, что ли? Мне ведь, дядя Григорий, надо к своим родителям, в мой мир.

– Дороги туда я не знаю.

– Как же быть-то? – опечалился Глеб.

– Не знаю. А раз я не знаю, стало быть, надо найти кого-нибудь помудрее меня. Поживи у нас недельку-две, а то и поболе, пока не ляжет снег – куда тебе идти в распутицу, – погуляй по лесу, отдохни, а там посмотрим.

„Ничего себе! – подумал Глеб. – Когда это он ляжет, интересно? Месяца через два?“

Ему стало так тоскливо, как будто он навсегда утратил что-то очень дорогое. Опустив голову, побрел он обратно в свою комнату. В коридорах было светло от развешанных по стенам факелов и пахло сосновой смолой. В просторных горницах с распахнутыми дверями играли солнечные блики, слышалось пение птиц. Честно говоря, Глеб опасался возвращаться в свою спальню, но беспокоился о Никифоре, который, как ни крути, спас его от лунного колдовства. А вот, кстати, и сам он – сидит на лавке под факелом и лижет лапу.

– Добррый, добррый мальчик! – затянул кот, соскочив на пол и выписывая круги под ногами. – Скверная была ночь, безрадостная, неприятная, опасная и непонятная. Нет нам житья в этом мире. Лучше бы я не ждал тебя из школы, не мечтал бы о твоем бутерброде. Тогда не попался бы на глаза гадкой Анфиске, и тебе не пришлось бы спасать меня от нее. И не попали бы мы в тот злополучный подвал в самое неподходящее время. А, следовательно, не попали бы и в этот темный мир, и, соответственно, не разбудили бы Черного Стража, который, разумеется, не стал бы чинить зло благочестивому Старобору. А теперь вот как нам попасть домой?

– Котик! Ты, значит, в порядке? Тебе ничего не сделалось от той колдовской луны! – обрадовался Глеб. – Иди ко мне. Скажи-ка, как ты догадался заслонить лунный свет? Ты ведь этим спас меня.

– Разве добрый мальчик не знает? Он же сам велел мне вспрыгнуть на окно!

– Да?! Когда это?

– Когда отважно боролся с кем-то в своем углу.

– Да я не боролся. Это, говорят, был какой-то Черный Колдун, ты знаешь, кто это?

– Нет, не знаю такого.

– И говоришь, я тебе велел запрыгнуть на окно? Что-то не помню.

– Это, безусловно, так и было. Я ведь находился в здравом уме, хотя в таком кошмаре это было трудновато.

– И что я сказал?

– Ты сказал очень странным голосом: „Погаси луну“. Я и прыгнул благополучно на окно.