Кира в стране дирижаблей

За все это время она говорила только с Владом, который как будто понимал ее. Они сблизились еще больше, и ей все чаще казалось, что они – какое-то странное подобие семьи: сидят вдвоем в креслах перед камином, а в ногах копошится Пашик. Напротив Киры сидела не ее муж, а на полу не ее сын. Но раз уж все в этом мире неправильно, то и исправлять нет смысла. Такая им досталась семья и с этой семьей им и надо жить. Так нелепо и неправильно срасталось обратно разрушенное счастье. Ее воспоминания о доме и детстве теперь были чем-то совсем далеким. А вокруг все сломано и запутано настолько, что чинить уже нет смысла. Ее жизнь – безнадежно плохая картина, которой не поможет реставрация, ее жизнь – заброшенный дом, который не спасет ремонт.

Ей приходилось жить в этой картине и в этом доме, потому что иногда обстоятельства таковы, что изменить их невозможно, а если попытаешься – сломаешь хребет. И вот она просто доверилась Владу и своей судьбе, надеясь, что рано или поздно на горизонте замелькает свет того восхода, который все-таки будет отличаться от всех остальных.

И все-таки жизнь мудрее людей, она сама расставит все по местам, даже если людям кажется, что места эти странные и несуразные…

И медленно, из прибывающего поезда будущих событий, на перрон выйдут новые игроки.

Влад зашел в комнату Киры, та лежала в кровати в ночной рубашке. Был уже час дня, но она еще не вставала. Кира дочитывала «Аду».

– Это книга Однабокова? Думаю, ему будет приятно, – Влад сел рядом с Кирой.

– Я ему не говорила, что читаю его книги.

– Отчего же?

– Мне не хочется с ним говорить, – Кира перелистнула страницу. Но смысл печатных слов ускользал от нее по мере того, как комната наполнялась словами устными.

– Надо вставать! ты так всю жизнь проспишь. Или станешь как мой отец: будешь жить по ночам и пить кровь, – он попытался развеселить сестру.

– Я не хочу вставать, – безразлично ответила она.

– Придется. Сегодня будет бал!

– Что значит бал? – не поняла Кира.

– Танцы… гости… – смутился Влад.

– Я не пойду, – поморщилась Кира.

– А идти и не придется. Он в нашем доме будет.

Этот ежегодный прием Адольф Дракула устраивал в середине лета, через несколько недель после парада, объяснил Влад. Конечно, Кира могла остаться в своей комнате, заперев ее на ключ, но музыка и шум голосов достали бы ее и там.

– Знаю, тебе сейчас тяжело, но ты уже много дней сидишь вот так – не шевелишься. Может стоит изменить тактику? Попробуй отвлечься. Тебе больно, потому ты хочешь, чтобы тебе было больно. Ты знала, что такое смерть. Я уже говорил это однажды и скажу снова: ты потеряла маму, и я тоже – и поэтому мы должны держаться друг друга. Я тебя понимаю, но и ты, прошу, пойми меня. Мне жаль твою подругу, но Эрика ты знала всего один вечер. Ты сама это рассказывала. И сейчас тебе плохо скорее от неожиданности, нежели от боли. Это не то чувство, которое загоняет в тебя кол так, что ты уже не можешь пошевелиться. Ты должна жить, хотя бы ради тех, кто живет рядом с тобой, ради себя, в конце концов.

Кира закрыла книжку.

– Хорошо. Я приду на бал.

23

Следующие несколько часов она провела в ванной вместе с Дороти, которая тщательно натирала, мылила и шампунила «молодую госпожу». После, завернутую в полотенце, ее проводили в гардеробную, где слой за слоем начали наряжать. Цветовая палитра была скудна, но зато фасоны отличались роскошью и красотой. Влад, зная о предстоящем балу, уже все подготовил, заказал для сестры новое платье и туфли – он, наученный горьким опытом хождения по женским магазинам, уже знал все ее размеры и вкусы.

Влад хотел пригласить в дом модельера и портного, но Кира ответила из-за ширмы, что еще чуть-чуть и он перестарается.

И вот, сияя всей насыщенностью черного, поглощающего свет, платья она предстала перед ним.

Они спустились вниз, в ожидании гостей. Дракулы не было. Он по словам Влада предстанет в самый разгар вечера, то есть в полночь. До тех пор развлекать гостей придется им.

Они вышли на веранду посмотреть, как садовник выстриг кусты, и подышав свежим воздухом, вернулись в залу, где музыканты выставляли пюпитры и расчехляли скрипки, а слуги выносили закуски для таких же, как и Дракула, вегетарианцев – мидии, лангустов, розетки с икрой, фондю, «цезарь» из травокуры, спаржу, и для тех, кто ест мясо – фаршированные рулеты, шпик, козлиный паштет, бастурму, паштет из гусиной печени.

Первым из «пришедших» гостей был Владимир Однабоков. Он гордо спустился с лестницы и поприветствовал хозяев. Его смокинг струился черным лоском.

– Кира, рад вновь видеть вас, – он согнулся в старомодном полупоклоне. Кира обратила внимание на темную, «ночную» бабочку, повязанную вокруг накрахмаленного воротничка писателя.

Около восьми вечера у дома начали останавливаться пижонские автомобили, из которых один за другим выходили дамы в черных платьях и мужчины в черных костюмах. Парад пар походил на похоронную процессию, и вполне возможно, что сейчас в поместье Дракулы действительно съезжались упыри и вурдалаки. Только пришли они не из детских сказок, которыми жители провинций пугают своих детей перед сном, они выползли из своих дворцов-склепов, которые на самом деле были чисто убраны и залиты светом, проходящим через панорамные окна, обставлены эти дворцы были изысканно и со вкусом, и воздвигнуты на самой дорогой земле нашей страны, но все равно почему-то отдавали мертвечиной.

Нет, это не был булгаковский бал у Сатаны в прямом смысле слова, но люди вели себя достаточно осатанело – кровопийцы собрались в доме Дракулы сосать кровушку из своей Родины, и пусть до Волдонской истерии происходящее не дотягивало: из чужих черепов никто пить не собирался, тем не менее, люди, присутствующие здесь, были настоящими Кощеями, чахнущими над златом, – измеряли они свое богатство не в валютах, а в килограммах – килограммы долларов, килограммы евро. Кира увидела в толпе известного режиссера Ларса Фон Триллера, который, судя по всему, также чувствовал себя одиноко в этой толпе, как и она. Такое мероприятие более подходило госпОдам, вроде кожаных кошельков императора, они всегда были в тени, и девушка не знала их лиц. Почти никого, разве что вон того… с обрюзглой красной физиономией. Кажется, его богатство было настолько большим и реальным, что уже обладало собственной волей и даже обрело в народе собственное название по имени владельца. Называлось оно Золотом Сечения.

Кардиналы, графы, фельдмаршалы в сопровождении своих фельдмаршалгинь один за другим заходили в залу, здоровались с хозяевами и друг с другом. Здесь были и уже известный читателю архитектор императора Берг Ротен, и главы регионов вроде Размена Никудырова. В толпе Кира узнавала и именитых журналистов – Ольга Скоробеева объясняла задание фотографу – журналисты здесь присутствовали исключительно по работе. Не считая, разумеется, человека, давно переросшего журналистский жанр, он был здесь гостем по праву, хотя бы потому, что походил на вампира не меньше самого Дракулы-старшего. Речь идет, конечно, об Александре Нервозове.

Последовали обычные слова вежливости: «Очень рад…», «Разрешите…», «Позвольте…» Слова льстивые и лживые. Помадные улыбки, сверкающие змеиные глаза, блеск украшений и приторный запах духов – красота и лицемерие высшего общества, апофеоз торжества и праздности.

Кира отстранилась, попятилась, испугавшись собственных мыслей, и уперлась в твердую грудь брата. Влад, едва взглянув на нее, но сразу понял, о чем она сейчас думает.

– На каждую баранессу найдется свой баран, – вкрадчиво шепнул он ей на ухо. – Не бойся они не такие страшные, как кажутся. Надо немного потерпеть. Я сам не рад этим людям.

Он отстранился. Еще секунда и Дракула-младший затерялся бы среди обнаженных спин каких-то знатных особ.

– Влад! – позвала Кира. – Не уходи.

Он улыбнулся, и, наклонившись так близко, что Кира почувствовала его дыхание мочкой ухо, произнес:

– Ты и в уборную со мной вместе пойдешь? – усмехнулся он.

– Извини! – щеки Киры заалели, и она поспешила ухватиться за спасительную тарталетку, услужливо поданную отмытым, но все равно каким-то неряшливым Яшей. Слуга склонялся было в неучтивом полупоклоне перед хозяйкой бала, но секунду спустя уже путался между других гостей.

Кира осталась одна, как риф, рассекать поток черных людей, беспечных, красивых, не знающих никаких забот.

Это болезнь. Она струилась и проникала в их дом. Она вхожа сюда, потому что на самом деле всегда здесь была. Поместье Дракулы – оплот и опухоль этой болезни. Эти слои общества во все века примерно одинаково переносили симптомы, более того, сами же взращивали их в себе как полипы. И вот они – распад, бесстыдство и безнаказанность, потакание своим страстям и желаниям, кровосмешение от скуки, бессмысленные интриги и алчность, доходящая до судороги, пошлость и уныние.

И эти люди – самые влиятельные в Россссии. Они вершат власть и распоряжаются судьбами. В их пухлые руки народ вложил себя, на что-то надеясь. Очевидно веря, что кажущаяся, напускная образованность, происходящая исключительно от бессмысленности существования и скуки, и потому превращенную в попытку хоть как-то оправдать бытие, она, эта самая образованность и будет причиной спасения мира. Высшие умы скажут, что делать, если только рот их не будет заполнен королевскими креветками и французским вином.

И Кира, широко раскрыв глаза, понимала: она часть этой болезни. Те же самые симптомы есть и нее. Видеть в окружающих ее людях гниль, с притворно-ледяных хладнокровием рептилии, еще более лицемерно, чем отдаваться страстям и наслаждениям, удовлетворяя свои самые низкие, доведенные до извращений желания.

Из анабиозного осознания порочности, в котором Кира погрязла и которое окружало ее, как топь, девушку вывел низкий голос.

– Здравствуйте, миледи!

Это был высокий, тучный пожилой мужчина с длинной седой бородой, не обладающий аристократической утонченностью других гостей. Наоборот, в нем было что-то от купца или боярина – тех, высших слоев общества, какие были в Россссии до реставрации императорской династии.

– Вы Кира Неботова, верно? – про то, что к графу Дракуле приехала кузина знал уже весь свет.

Она кивнула:

– А вы…?

– Патриарх левославной церкви всея Россссии Гавриил Второй.