Кира в стране дирижаблей

– Ты сноб, Влад! – впервые она поняла, как точно описала его одним единственным словом. – Ты – сноб… – повторила она менее решительно, понимая теперь, какой силой обладало это определение, применительно к нему.

Точно! Вся его черная фигура, зажатая и скованная, подсвечивалась на белом фоне общества его сверстников. Нет, вовсе это не значило, что вокруг все невинные и безобидные. Но он ставил себя выше них. Он сам в глубине души ненавидел себя за это. Но чем лучше он становится, тем меньше у него оказывалось общего с окружающими. Если он отучился грызть ногти, то почему это не может сделать сосед по парте? Неужели так трудно не рыгать? Не чавкать? Ни хлюпать, когда пьешь коктейль через трубочку? Почему нельзя просто следить за собой? Почему бы не заняться самообразованием? Хотя бы почитать книгу, например! Вместо того, чтобы разглядывать фотографии однокурсниц «Встограмме»! Неужели это все, на что люди вокруг способны? Неужели это все, что они могут предложить обществу? Так думал Влад.

Кира не понимала его, вернее не понимала до конца, потому что не проживала его жизнь. Не знала, с чем ему пришлось столкнуться в детстве.

Еще в элитной начальной школе для мальчиков – самом жестоком месте на планете (ибо детский мир всегда жесток, а мальчишеский – особенно) – его любовь к томатному соку и, смешно и страшно сказать, манной каше с комочками, была более чем причиной для того, чтобы считать его «другим». Казалось бы мелочи, мальчишеские забавы, но они проложили ту трещинку в душе Влада, которая стала каньоном между ним и обществом, которое он так возненавидел и так искренне пытался полюбить.

Весь этот мир гольфа и бриджа с модой на все английское был отвратителен ему, равно как мир мещан – подражателей и завистников, не способных ни к каким стремлениям, кроме стремлений личных. Так какую же сторону выбрать? Жалкие и подленькие обыватели, трясущиеся над каждым рублем или же высокомерные циники, как его отец? Вампиры или оборотни? «…и именно такая марка машины, и именно такой акцент речи, именно такая сумма денег в банке, и обучение именно в той школе…» – Что ж, по крайней мере, благодаря своему снобизму, идущему под руку с образованностью и начитанностью, он помнил цитаты из книг наизусть. Благодаря литературе, он был не так одинок, но все же… Впрочем, может именно количество прочитанного и делало его таким умным, и как следствие одиноким человеком? Ну просто не было в обществе ему места! Не было! И тогда он начал вырождаться и стал тем, кем стал. Ему пришлось смотреть на жалких мещан сквозь пальцы и относится к ним так, как они того (не) заслуживали. Сострадание? Влад уже не мог переносить это чувство, это слово… «Я был готов любить весь мир – меня не поняли…» невозможно плакать над каждой старушкой! Нельзя идти в ногу со сверстниками, если все они позади тебя!

…И он презирал себя за такое отношение, за все свои поступки, которые были воплощением его мыслей. Мыслей, которые он контролировать не мог. И все-таки что нас определяет: поступки или суждения? Влад уже не знал ответа на вопрос. Мысли эфемерны, и мы совсем не то, что думаем, ибо не контролируем сознание (это только Достоевский не изменял жене даже мысленно), но мы также и не то, как мы чистим зубы, какие запонки выбираем и где проводим вечер. Ответа нет… Но для себя Влад понял, что и то, и другое в нем отвратительно, и простить он себя за это не мог. Это его ответ самому себе, и его решение, его бремя и способ существовать дальше. Он тонул, но тонул так, как тонут рыбы, то есть все же умудрялся двигать плавниками и плыть, плыть – с пары на пару, с курса на курс, в потоке людей и времени, среди сверстников и учителей, родственников и слуг, доброжелателей и врагов, ровно до тех пор, пока он не встретил ее…

Кира встретилась с ним взглядом и увидела все это. Она его поняла. А понять кого-то – это самое главное. Если вас понял человек, которого вы любите, знайте, что лучше момента уже не будет. Запомните его, потому что дальше, может быть, будет хуже…

Но сейчас Кира поняла его. И он был не один. Вокруг шли люди, оттеняя его, задевая сумками и плечами, бормоча грубости или, наоборот, извинения, он застывший, пришибленный, но на секунду открывшийся, стоял перед ней. «Смотри. Вот такой я».

Кира не выдержала его взгляд и опустила глаза:

– Прости, что назвала тебя снобом.

– Забудь, поехали домой. Нам еще надо найти последнюю выжившую с «Мирного».

34

Капот Астон Мартина грустно провожал проносящиеся мимо автомобили. Двигатель был заглушен и от этого прежнее буйство машины, которое делало ее почти живой, исчезло, оставив только красивую оболочку.

Закончился первый месяц учебы. Непрерывность рассветов и закатов, их сменяемость, казалось, может тянуться вечность, когда вокруг столько сентябрьской суеты пахнущей типографской краской и кофе, выпитым натощак перед парой. Но вечно тянуться эта суета не могла, и Влад знал, что день, когда им придется продолжить расследование все же настанет. В первые же выходные октября Влад пообещал отвезти Киру в тубдиспансер.

– Мы и так потеряли месяц, поэтому давай разделимся: завези меня туда, а сам поезжай к Вронским. Встретимся в три, в том кафе на первом этаже Имперской Государственной Постройке, где мы однажды обедали, помнишь?

Влад Дракула сидел в машине, глядя на белый фасад дома Вронских. В детстве он как-то даже был у них в гостях. Но потом отец порвал отношения с их семьей – мелковата рыбешка.

У входа стоял швейцар. Он насторожился, увидев, что перед домом остановился дорогой автомобиль, однако ни через пятнадцать минут, и через полчаса из него никто не вышел, и швейцар решил, что машина просто кого-то ожидает.

Влад сжимал руль, и костяшки его были белы. Но никто, даже швейцар не видел эту сцену внутренней борьбы.

Что ж, похоже, что иногда подлые поступки оказываются самыми правильными. И что бы он ни делал, чью бы сторону не выбирал, он все равно совершал предательство. В этом не было чьей-то вины, и поэтому он не злился, ни на отца за то, что он приказал ему переспать с сестрой, ни на Киру за то, что она втянула его в эту историю и заставила пойти против Дракулы-старшего.

Он всем обязан отцу. Все что у него есть – его фамилия и его семья – это заслуга отца. Но Кира, милая Кира – тоже часть семьи. Они втроем должны быть на одной стороне. Почему же тогда началась эта негласная междоусобица, и линия фронта прошла по его хребту?

Отец – жестокосердный человек, Влад это знал. И ради Государства Россссийского Адольф Геннадьевич Дракула пожертвует сыном. За эту властность и принципиальность Влад и уважал отца. А иначе бы каким министром тот был, если бы его не уважал собственный сын?

«Все началось, когда она только приехала, – думал Влад. – Мой отец – гений информационных заговоров. И стоило Кире появится в нашем доме, она попала в его сеть. Паучьи лапки замуровали кокон с маленькой беззащитной девочкой… Это было предопределено. У отца с самого начала был план, как разыграть эту шахматную партию, к которой судьба добавила новую фигуру – племянницу. «Ты должен выиграть для меня время, – сказал отец в тот день, когда Влад поехал за ней в больницу. – Отвлеки кузину, займи ее чем-то, покатай по городу. Она ведь не была до этого в Петербурге! Так пусть красота города замутит ей разум. И кстати, Влад, будет совсем хорошо, если ты понравишься ей. Прояви внимание, будь учтив, галантен, вежлив. Ты это умеешь!» И я все делал правильно, легкого флирта хватило, чтобы Кира, после пережитого, так беззаветно влюбилась в меня… Отец все рассчитал. И пока я занимал сестру, он занимался сбором сведений о крушении. Все шло по плану. До тех пор, пока я не решил помочь отцу в его деле, и ни убил свою бывшую возлюбленную Мари и этого Эрика! На кой черт я сделал это? Ведь есть же спецслужбы, которые занимаются такими вещами. Они профессионалы, не то, что я! Так почему же я пошел убивать ее? Ладно Мари, она предала меня… Но Эрик! Неужели из ревности к сестре? Неужели в этой игре разума, затеянной моим отцом, я поддался чувствам, потерял контроль над собой? В тот самый момент, совершая этот ужасный поступок, я не остановился, потому что сам хотел этого. И причина тому – Кира…»

Это убийство изменило ход всей истории. Кира начала догадываться, начала подозревать Адольфа Дракулу. Она больше не верила ему, не чувствовала себя в безопасности в его присутствии, хотя бояться надо было его – Влада! Это он настоящий убийца! А она верит ему, потому что любит…

«Твое дело – выиграть время. Император верит мне. Но нужен еще месяц. Мои люди разберутся с оставшимися свидетелями, а ты отвлекай Киру. Ты нравишься ей, это играет нам на руку. Хоть переспи с ней, если потребуется, но не пускай в это дело ее проворные женские ручонки» – глаза отца светились желтым.

«И вот, пожалуйста! Сначала я переспал с ней по наводке отца, а теперь она воспользовалась этим и втянула меня в расследование, – Влад тоскливо посмотрел на кованые ворота Вронских. – Но дело завернулось круто… и теперь я предаю отца. Но почему? Неужели я сам не заметил, как влюбился в Киру? Или дело в том, что она права – отец хочет начать войну, и я это знаю? Я пытаюсь остановить войну? Я? Остановить войну? Смешно. Это плохо, когда человек перестает быть человеком и становится супергероем. Я не супергерой, почему же я веду себя именно так, борюсь против лжи и не могу мириться с неправдой? С каких пор меня заботит судьба человечества? Нет, я не герой. Я просто пытаюсь прожить свою жизнь. Должно быть, наши хорошие качества – это всегда продолжение наших недостатков. И как только я, как маятник, наклоняюсь к Кире – непременно отдаляюсь от отца, предаю его. Я должен слушаться его, я должен быть хорошим сыном. Но я люблю ее, как бы странно это ни звучало, но я люблю свою сестру…! Смешно, но меня совсем не волнует то, что мы родственники. Я не вижу в этом нравственной дилеммы, будто то, что происходит абсолютно естественно. Я люблю ее! И люблю как никогда не любил!»

Изощренным, извращенным чувством наполнилась его душа. Неистовый экстаз, в котором смешалось и предательство семьи, и совокупление, и страх перед отцом и бессильная страсть перед Кирой, стирающая все внутренние границы…

«Я люблю и папу, но он использует меня, как оружие, в своих целях. Он думает только о стране, а стране нужна война. Он ее устроит, и Кира не сможет помешать этому… Нет, Кира слишком слаба, не ей тягаться с графом Дракулой. Он – акула, а она всего-навсего аквариумная рыбка, выращенная в тепличных условиях запада и теперь вынужденная выживать в холодном океане Россссии. Почему же я помогаю ей? Почему я на ее стороне? Мне ее жалко? Нет, ибо я вижу в ней силу. Я ей верю, верю в то, что у нее может получится. Но дело не в этом. Я правда люблю ее. И в ту ночь, когда я пришел к ней, выбор уже был сделан. Наша страсть – кровная клятва друг другу. Кира одна против всех, а я ей помогаю. И я хочу, чтобы она победила».

Отец, его детство, семья, государство, инцест, любовь, секс – все стало едино, краски смешаны на холсте так, что уже не разобрать рисунок. Краски смешаны до черноты и чернота эта внутри него самого.

«И все-таки как я мог переспать с сестрой?! Но я хотел этого. Моя жизнь – мое личное дело. Подлые поступки иногда оказываются самыми правильными, но подлость была лишь в том, что сделал я это по наказу отца. В первый раз. Теперь же нас тянет друг к другу каждую ночь, и мы мчимся по инерции, как камни во время обвала, сметая на своем пути землю, судьбы, людей, историю. Мы не в силах остановится. Мы отвратительны, но при этом неужели мы не на стороне добра?

Впрочем нет. Не существует ни добра, ни зла, мы не герои, мы просто пытаемся жить так, как умеем. Нелепо, несуразно, у нас не выходит, но путь у нас только один – тот, которым мы и идем…

Кира, я люблю тебя. Или думаю, что люблю. И все это лишь слова, заложенные в мою голову кем-то. Мой отец может это. Может заставить людей думать так, как хочет он, мы все его пешки. На чьей же я стороне? Двойной агент, потерявший себя, неудачный эксперимент отца, который меня ненавидит. Я отщепенец, и мне некому сказать об этом. Отец вырастил меня в инкубаторе, надежно оградив от общества, чтобы я знал лишь один способ выжить – его бесконечную волю.

Чистота крови, древний род, вампиризм, старинные легенды – утопия, утопленная в крови… Обреченное счастье. Может отец Гавриил прав, правы все левосланые священники и на мне грех? Нет уж! В это я точно не поверю! Бога сюда не нужно привлекать, ибо, увидев, что творится на этой Земле Бог с отвращением сблюет!

Бойня против содомии. Грех двоих или война Россссии и запада? Отец или Кира? В конечном счете у каждого из них своя правда. Куда же катится наша жизнь? И почему я не могу ничего изменить! Не хочу ничего выбирать! Не хочу! Не хочу! Не могу!»

Влад завел мотор и вывернул на дорогу.

35

– Значит я был прав, и у нее обострился туберкулез? – Влад вдавливал педаль в пол и как-то нервно вел машину по загородной трассе.

Кира в роли штурмана сверялась с картой.

– Да-да, прав! Ты уже третий раз говоришь, что ты прав! – Она провела пальцем по извилистой линии дороги. – Куда ты так гонишь?

– Держу темп! – Влад нехотя потянулся в кожаном кресле. – Расследование должно идти семимильными шагами.

– Что?

– Семь миль – очень большие шаги. Россссийская поговорка такая.

Вскоре они свернули с трассы на сельскую дорогу. Камушки защелкали по лобовому стеклу. Влад беззвучно выругался. Автомобиль провез пассажиров через березовую рощу. Свет искрился на белых стволах с черненькими засечками.

Кира перебирала в блокноте вопросы, которые готовилась задать мадам Дюбуа. А также переводила их на французский, что, по ее мнению, исходя из фамилии дамы, было совсем нелишним. А в Росссии, а точнее в семье Дракулы, которая, по сути, являла апофеоз русссскости в своем стремлении подражать всему английскому, Кира начала забывать журчащий язык любви и круассанов. И вместо свистящего «C'est la vie» все чаще хотелось сказать, отдающее бирмингемским кирпичом и углем, строгое «That is life».

Влад недовольно хмурился и ворчал.

– Не успела поучиться на журфаке, а у тебе уже прорезался журналистский нюх на всякую ерунду!

– Я не понимаю, то ты сам спешишь и рвешься мне помогать, то осуждаешь мои методы и ворчишь! – изумилась Кира. – И вообще, разве «журналистский нюх» – это плохо?

– Ну как посмотреть… скоро начнешь курить, пить по десять стаканчиков черного кофе в день и бегать за людьми с фразами «Извините! Буквально пара вопросов!»

– Ты же сам на журналистике учишься!

– И поэтому знаю, о чем говорю!

– Притормози, мне кажется, мы не там свернули… тут должно быть озеро.