Кира в стране дирижаблей

Лорд Брей прич. смерти – не определена

Княжна Волковаприч. смерти – переохлаждение легких

Месье Рю прич. смерти – переохлаждение легких

???

– Нам осталось выяснить, кто был девятым, но похоже, кто бы это ни был, он не числился в этой больнице. Но у нас есть следующая зацепка – родственники Вронского. Тут есть адрес и телефон для связи. Да и, собственно, родственников лорда и княжны найти несложно. – Кира крепко задумалась.

– Только родственники лорда где-нибудь в Европии… и знаешь сколько там таких лордов Бреев…

– Вот еще что: «Мирный» был престижным дирижаблем и пассажиры по большей части состоятельные. И сейчас я думаю о том, что, если их кто-то убил, почему дело не получило огласку? Это же, вправду, лорды и князья. Они все знатные, богатые люди. Если кто-то убивает богачей, это не может быть не замеченным.

Влад устало провел рукой по лицу.

– Надеюсь к родственникам этого Вронского мы не сейчас поедем?

Они возвращались домой по ночному городу. Молчали, но думали об одном и том же.

– Я знаю, где найти девятого, – произнес Влад.

– Да? – Кира сонно посмотрела на брата.

– Месье Рю умер от переохлаждения легких. Я думаю, что у девятого могли быть хронические заболевания, которые осложнила катастрофа. В таком случае искать надо не в обычной больнице, а специализированном диспансере.

– Например?

– Откуда я знаю. Первое что приходит на ум – тубдиспансер.

– Значит завтра туда? – в усталых глазах еще теплился огонек азарта.

– Завтра начинается учеба.

– Хорошо. Но послезавтра обязательно?

– Обязательно.

32

Но ни послезавтра, ни через неделю они так ничего и не сделали. На какое-то время сентябрьский ветер закружил Кирину жизнь желтым вихрем, бросив растерявшуюся девушку в совершенно неведомый до этого мир – мир пар, аудиторий, семинаров, лекций, перекусов в перерывах, пяти чашек кофе в день, погрызенных ручек, забытых конспектов, странной студенческой одежды – эпатажной, яркой, не такой, какую Кира привыкла видеть в доме дяди. По главной лестнице факультета вверх и вниз сновали будущие бакалавры и магистры в темно-синих кофтах, забавных шляпах и солнцезащитных очках причудливой формы.

На фоне этих людей Влад казался невыразительным, неказистым. Он не был похож на сына графа, или просто хотя бы на того Влада, которого она знала в своей спальне. Тут юноша казался зашоренным, загнанным, замкнутым. Эта обстановка – шум в факультетских коридорах, разговоры в курилке, совместные прогулы лекций – как-то не сильно касались его.

В общем, совсем не так она представляла его в обществе ему подобных сверстников. А может они просто не были подобны ему? То, что все они студенты, еще ничего не значило. Но даже видя его таким: опустившим глаза в пол, стесняющимся заговорить с одногруппниками, Кира знала, что он на полголовы выше остальных. Они через многое прошли вместе этим летом. И в нем была стать и гордость. Да, не было в нем любви, вернее той любви, которая идет бок о бок с состраданием, не было добродушия и сопереживания, не было природной обаятельности, но была честь. И Кира поняла, что лучше быть злым, чем слабым, обыкновенным и скучным.

Вспомнился один случай: Влад и его одногруппники возвращались с лекции по помытому полу. Уборщица тут же елозила мраморные плиты вонючей тряпкой. «Извините», «Простите» – ребята из журналистов превращались в балерин, стоящих на пуантах – так, они изворотливо старались обойти «чужой труд». По краешку, друг за другом, растянулась студенческая цепочка, проходящая мимо уборщицы. Влад же даже не посмотрел в сторону старушки. Он ее не замечал. Она была ему неровня. Следы его ботинок отчетливо отпечатались на влажном полу. «Не за что извиняться, – ответил он на немой вопрос Киры, – эта женщина просто делает свою работу». В этом был весь он. Черная притягательная красота его характера, которую видела только она, в стенах университета оттенялась, на фоне других ребят, сильнее, чем когда-либо до этого, будто в образ Влада влили флакон чернил.

Да и вообще первый день в университете получился странным. Почему-то Кира подумала, что в университет они поедут вчетвером: она, Влад, Адольф Геннадьевич и Однабоков – ведь всем им нужно было в одно место. И Кира представляла эту поездку на чем-то вроде школьного автобуса, который заберет их из дома и привезет к дверям института «Газетоведения». Но все оказалось не так.

Ехали они вдвоем с Владом. Однабоков уехал раньше, а Адольф Геннадьевич позже, под вечер. Дядя спал после бессонной ночи, а Однабоков спешил к первой паре, на которую сильно опаздывал.

Утро вышло каким-то скомканным. Она застала брата в его комнате, роющимся в шкапу, из которого то и дело вылетали черные кофты, черные свитера, черные пиджаки и черные рубашки. Разбросанные вещи, как кляксы, были раскиданы по всей комнате. Сцена сопровождалось бормотанием Влада: «Да где же, черт побери, эта рубашка…» В изобилии одинаковых черных вещей, которые в тени шкапа тем более приобретали однообразный вид, Влад не мог найти нужную одежду. Почему он не хотел взять любую другую похожую черную рубашку, Кира так и не поняла.

После они в спешке перекусили бутербродами и поехали в университет…

Да! Это была бы настоящая, захватывающая жизнь со своими законами и правилами. И пусть эта жизнь оказалась не такой, какой Кира представляла ее, и журналистика не была синонимом слова «литература», с которой у девушки всегда было хорошо, а журналистика даже не стояла рядом – это Кира поняла на первой же лекции: не было здесь поэтики, томных чтений и закатанных к потолку глаз… – все же этот мир был чем-то новым, чем-то, что увлекло ее. И на неделю или чуть больше они с Владом забыли про свое расследование.

Да! Учеба в институте, хоть и длилась для нее меньше месяца, все равно дала понять: «Кира ты выросла. Это совсем не та жизнь, которая была у тебя в пансионате».

Сейчас Кира вспоминала, как в детстве, в Новой Англии, засыпая вечером после отбоя, повернула голову к лежащей на соседней кровати Эмме: «Эй, ты спишь?»

По комнате разносилось тихое посапывание девочек.

«Знаешь, Эмма, – сказала Кира шепотом. Обязательно шепотом, потому что все важные фразы всегда говорятся тихо. – А я завтра убегу».

Эмма спала и не слышала откровения подруги.

На следующий день Кира старалась, как могла, под бдительным надзором леди Спайк съесть все, что давали на завтрак. Есть было противно, безвкусная масса песком оседала на зубах и деснах. Они называли это «кашей». Но нужно было наесться, потому что потом еду можно будет только украсть. Она медленно пережевывала каждый комочек – сейчас все имело ценность. Чтобы доесть, она представила, что она паровоз, а то, что в тарелке – уголь. Одна должна есть, чтобы ехать. В столовой всегда пахло плохо, как будто что-то кислое, наверное, капуста, совсем испортилось. Но Кира доела и даже попросила добавки, что вообще-то не разрешалось, однако было воскресенье и поэтому ей все-таки дали еще каши.

Съев вторую порцию, она взяла тарелку и понесла на мойку, по дороге косясь в сторону стола, за которым сидела леди Спайк и ела жареный бекон.

День медленно подходил к назначенному часу. Все казалось затянутым, всех как бы погрузили в масло, отчего Кире хотелось кричать. Но нужно было ждать. В девять часов леди Спайк обошла комнаты, запирая их на ключ. Мимо маленьких бегающих глазок скользили таблички с номерами «А1», «А2», «А3». Для леди Спайк не существовало ни этих коридоров, ни белых дешевых дверей, только номера. Другой этаж – «В1», «В2», «В3»…

Ехидно щелкнул замок. Резкие шаги подошли к другой двери и снова щелчок. Кира прислушалась. В тишине слышалось надорванное дыхание. Она закопошилась. Надела штаны, натянула кофту, обувь, куртку, вымененную у уличного мальчишки, распихала мелочевку по карманам, застегивая их на грубые пуговицы. Кира облизала сухие губы. Ее соседки уже спали, она оглядела их, всматриваясь в такие аккуратные и правильные лица. Спящие все похожи между собой. У всех такая безропотная ровность, что Кире захотелось рассмеяться, но нужно было сдерживаться, чтобы не выдать себя.

Она судорожно подошла к окну. Ноги стали мягкими и непослушными, бедра и икры ныли. Было так непривычно в новой одежде. Кира взглянула напоследок на комнату, где прожила почти четыре года. Задержала дыхание, чтобы прислушаться. Дрогнула щеколда под давлением непослушных пальцев. Руки, не привыкшие к тяжелому труду, напряглись, пальцы побелели. Стало страшно – а если не откроется? Окно поддалось и, дребезжа стеком раскрылась белая рама, как птица, поднимающая крыло и собирающаяся улететь.

Кира перегнулась через подоконник и посмотрела вниз. С земли второй этаж не казался таким высоким, как отсюда, сверху, но Кира продумала побег до мелочей: слева от окна, как плющ, росла водосточная труба во всю длину кирпичной крыши.

Стоя ногами на подоконнике, девочка схватилась вспотевшими руками за холодное, ночное железо.

«Ты что делаешь?!» – раздался громкий испуганный шепот позади.

Выпученные Эммины глаза топорщились, как у немой рыбы. Кира обернулась и показала язык, не успевая подумать, что же она на самом деле делает…

Скрежет стальной струны, топот ботинок по кирпичному скату портика… Кира еще думала, что спускается, хотя уже давно падала. Оторвавшаяся от стены труба изогнулась ржавой буквой «Л», на конце которой поплавком болталась девочка пока не стукнулась о землю.

Кира шлепнулась попой об аккуратно подстриженный газон. Болела спина, болели ладони, которыми она собрала все железные занозы на трубе. Но кричать было нельзя – леди Спайк могла услышать, а Кира еще не сдалась… Задрав голову, она увидела Эмму, следящую за ней из комнаты.

Голова соседки исчезла и тут же появилась снова в сопровождении остальных сожительниц… Побег к отцу закончился, не успев начаться. А Кира так и не нашла ответа на вопросы, которые ее волновали.

Теперь, глядя на университет и невольно сравнивая его с тем местом учебы, Кира думала, во-первых, о том, как же по-другому устроен этот мир. Тогда она хотела убежать домой к отцу, но с того самого неудавшегося побега, ей так и не довелось остановиться. Она до сих пор гналась за кем-то. Конечно, уже не за отцом, но тогда за кем? Или за чем?

Но наивно полагать, что тот побег оборвался вместе с водосточной трубой. Это было лишь начало. Дистанция слишком длинная, и конца ей пока не видно… Кире понадобится выносливость. Лишь бы бег не закончился также, как ее попытка воссоединиться с отцом в детстве. Тогда ей тоже казалось, что план идеален и ничего не может случиться, но победила все равно обычная железная труба…

Однако, читатель, мы отвлеклись на Кирины детские переживания. Уже второй раз, глядя на институт «Газетоведения» девушка вспоминала жизнь в пансионе, вспоминала в красках и деталях. Но сейчас вокруг нее были совсем другие люди, от которых не хотелось убегать, наоборот бежать хотелось вместе с ними!

Да! Студенческая жизнь достойна своих героев: пьяных общажных философов, молодых никому не известных музыкантов, ботаников, корпящих над пробирками с пестицидами. Если бы Кире было суждено учиться все четыре года, то потом, стоя с дипломом, полученным из рук дяди на глазах восторженных первокурсников, она бы оглянулась назад и поняла, как завертевшись однажды, ее молодая жизнь кружила девушку в кураже и раже.